Певец русской тоски

2 июля день памяти Владимира Набокова

Активная культуроборческая работа ведется некоторыми православными СМИ, которые объявили настоящую войну русской литературе. У них и Тютчев, и Лермонтов и Ахматова, да и почти все русские классики находятся под сомнением, что уж говорить о Набокове, одно слово — «растлитель"… «Православие наклеивания ярлыков» тут проявилось особенно явственно. При этом чаще всего оказывается, что противники Набокова вообще-то ничего, из им написанного, не читали, и плохо думают о писателе, потому что в православной газете прочитали, что нужно о нем плохо думать…

А в газете было написано, что Набоков — автор скандальной «Лолиты», значит и все остальное, что он написал — богохульство и проповедь разврата. Справедливости ради надо сказать, что скандальность «Лолите» создали и создают многочисленные интерпретаторы. Писатель-то не воспевает в своем романе грех, он наоборот, показывает одержимость человека страстью, грехом и так искусно это делает, так разоблачающее описывает гибель души, что в наши дни роман может служить психологическим материалом для теперь уже распространенных, увы, судебных процессов по поводу совращения малолетних.

То же самое можно сказать и о многих других романах Набокова. «Каждый понимает в меру своей испорченности», — такое правило вполне применимо к их толкованию. Оговорюсь, что я вовсе не являюсь поклонницей Набокова-прозаика. Но знаменитый романист был еще и поэтом. И его стихи о России никаких претензий даже со стороны самых строгих православных читателей вызывать не должны. В день памяти Владимира Набокова вспомним его стихи о Родине, и пусть убедится тот, кому раньше не приходилось их читать, что это лучшие стихи о России во всей русской поэзии.

Возвращение

Я всем вам говорю, о странники — нежданный
глубокий благовест прольется над туманной
землей, и полный птиц, волнистый встанет лес,
черемухой пахнет из влажного оврага,
и ветру вешнему неведомый бродяга
ответит радостно «Воистину Воскрес».

В полях, на площадях, в толпе иноплеменной,
на палубе, где пыль толпы неугомонной
бессонного кропит, — да где бы ни был он, —
как тот, кто среди пустой беседы вдруг приметит
любимый лик в окне — так встанет он и встретит
свой день, свет ласковый и свежий, свет и звон.

И будет радостно и страшно возвращенье.
Могилы голые найдем мы — разрушенье,
неузнаваемы дороги, — все смела
гроза глумливая, пустынен край, печален…
О чудо. Средь глухих, дымящихся развалин,
раскрывшись, радуга легла.

И строить мы начнем, и сердце будет строго,
и ясен будет ум… Да, мучались мы много,
нас обнимала ночь, как плачущая мать,
и зори над землей печальные лучились,
и в дальних городах мы, странники, учились
отчизну чистую любить и понимать.
1920 г.

«Владимир Набоков пел Родину, как мог, не надо стрелять в его тень», — написал прихожанин храма в Рождествено, директор и восстановитель набоковской усадьбы Александр Александрович Семочкин в замечательной книге «Тень русской ветки».

И напомнил, что не только в поэзии, но и в жизни людей прошлых поколений: «Было что-то неуловимое, ускользающее, что-то в той жизни было такое, что делало ее более настоящей, чем наша жизнь, более русской. Не взирая на их англо- и франкофильство».

Родина

Бессмертное счастие наше
Россией зовется в веках.
Мы края не видели краше,
А были во многих краях.

Но, где бы стезя не бежала,
нам русская снилась земля.
Изгнание, где твое жало,
чужбина, где сила твоя?

Мы знаем молитвы такие,
что сердцу легко по ночам;
и гордые музы России
незримо сопутствуют нам.

Спасибо дремучему шуму
лесов на равнинах родных,
за ими внушенную думу,
за каждую песню о них.

Наш дом на чужбине случайной,
где мирен изгнанника сон,
как ветром, как морем, как тайной,
Россией всегда окружен.
1927 г.

Неужели мы, православные, должны отдать творцам мифов о «Набокове-растлителе» такие стихи? Слово о любви к России именно такого писателя, как Набоков, сейчас может задеть за живое наших детей. Это не Есенин, не Рубцов, не другие исконные русофилы — а человек западной культуры по воспитанию и образованию, исколесивший весь мир, приобретший при жизни всемирную славу, сказал о себе:

Слепец, я руки простираю
и все земное осязаю
через тебя, страна моя.
Вот почему так счастлив я.

Это ему всю жизнь снились сны о том, чтобы хотя бы умереть на родине, даже быть убитым:

Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг.

Но, не только в стихах, но и по всей прозе Набокова разбросано это щемящее чувство России.

«Тоска по родине. Она впилась, эта тоска в один небольшой уголок земли, и оторвать ее можно только с жизнью. Ныне, если воображаю колтунную траву Яйлы, или Уральское ущелье, или солончаки за Аральским морем, я остаюсь столь же холоден в патриотическом и ностальгическом смысле, как в отношении, скажем, полынной полосы Невады или рододендронов Голубых Гор; но дайте мне, на любом материке лес, поле и воздух, напоминающие Петербургскую губернию, и тогда душа моя вся перевертывается» (роман «Другие берега»).

Русская река

Вот
гладкая лодка плывет
в тихоструйную юность мою:
мимо леса,
полного иволг, солнца, прохлады грибной,
мимо леса,
где березовый ствол чуть сквозит белизной
стройной
в буйном бархате хвойном,
мимо красных крутых берегов
парчевых островков,
мимо плавных полянок, сырых, в скабиозах
и лютиках.

дремлет цветущая влага, подковы
листьев плавучих, фарфоровый купол
цветка
водяного.
1923 г.

Стихи Набокова учат смотреть и видеть зачастую, не замечаемую нами, красоту родной земли. А.А.Семочкин прекрасно об этом сказал: «Миссия гениев, в сущности, скромна: они рождены петь свою землю, ласкать ее словами, или кистью, или звуками сладкими, чтобы она, земля, эти ласки равнодушно принимала… Потому что земля знает — придут новые мальчики, готовые любить и страдать, будут ткаться новые волшебные слова и звуки… Ведь слава относительна, как и бесславие: вчера и твое имя было неведомо в отечестве, а сегодня — оно как пароль для умеющих читать и писать. Что будет завтра?»

И все-таки, хотелось бы, чтобы «завтра» наши православные не затаптывали в грязь каждого гения или талантливого человека, который неизбежно совершал и совершает в своей жизни ошибки и падения. Чтобы в наследии нашем старались искать и хранить не отрицательное (подсчитывая скрупулезно, в чем и как согрешил тот или иной писатель, поэт или художник против истины), а положительное (видеть то, что было светлого, благого в творчестве).

Не будем книжниками и фарисеями, будем себя сознавать грешниками и учиться и в себе, и в других «ненавидеть грех, но любить грешника». Ведь к каждому из нас могут относиться слова, написанные Набоковым почти столетие назад:

Что скажет о тебе далекий правнук твой,
то славя прошлое, то запросто ругая?
Что жизнь твоя была ужасна? Что другая
могла бы счастьем быть? Что ты не ждал другой?

Что подвиг твой не зря свершался — труд сухой
в поэзию добра попутно обращая
и белое чело кандальника венчая
одной воздушною и замкнутой чертой?

Увы! Чтоб не сказал потомок просвещенный,
все так же на ветру, в одежде оживленной,
к своим же Истина склоняется перстам.

с улыбкой женскою и детскою заботой,
как-будто в пригоршне рассматривая что-то,
из-за плеча ее невидимое нам.

Истина — Господь, и Он рассматривает каждую душу, он видит в ней не видимое нам, Ему предстанет она на суд, когда

И душу из земного мрака
поднимет, как письмо на свет,
ища в ней водяного знака
сквозь тени суетные лет.

И просияет то, что сонно
в себе я чую и таю,
знак нестираемый, исконный,
узор, придуманный раю.