Прямой путь — самый трудный

О «розовом» и «черном» извращении христианства

Сын Божий Иисус Христос принес на землю благую весть о возможности бессмертия для каждого верующего в Него. Преподобный Серафим Саровский приветствовал приходящих к нему словами: «Радость моя, Христос воскрес!». Эту великую всепобеждающую радость каждый православный человек носит в своём сердце от Рождества до Пасхи, на протяжении всего годового церковного круга. «Могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених? Доколе с ними жених, не могут поститься. Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни» (Мк. 2, 19−20).

Я привел эти строки для того, чтобы сразу же подчеркнуть двуединство основного христианского отношения к бытию: светлую веру в любящего и благого Создателя мира, и печаль от того, что люди оказались недостойными Его любви. «Проклята земля за тебя; со скорбию будешь питаться от неё во все дни жизни твоей» — сказал Господь падшему Адаму (Быт. 3, 17). В христианском духовном пространстве человек — по грехам своим — оказывается в положении блудного сына, который предал Отца, ушел от Него, но который все же помнит о том, что у него раньше был светлый дом, родная семья, и что он может туда вернуться, если действительно этого захочет. Своей крестной жертвой Христос восстановил порванную связь людей с Богом, и радости этой уже никто не отнимет у нас. Теперь лично от каждого человека зависит, как он воспользуется незаслуженным Божьим даром, какой плод он вырастит из своей души — этого семени, посеянного небесным Отцом.

Путь наверх труден — гораздо проще скользить вниз, или, по крайней мере, облегчить себе дорогу разными хитрыми приспособлениями. С моей точки зрения — а я говорю здесь только от собственного имени — в истории христианства проявились две крайности, так или иначе, сближающие их сторонников с языческими религиозно-философскими представлениями. В просторечии эти крайности называются «розовым христианством» и «христианством черным». Возраст у них немалый — многие сотни лет.

Вряд ли мы ошибемся, если датируем начало «розового» извращения христианской веры эпохой Ренессанса в Европе. Возрождение, Реформация, Просвещение — это духовные шаги европейской цивилизации, восставшей не только против Римского папы как «заместителя» Христа на земле, но и бросившей вызов самому Богу — по крайней мере, на почве философской, художественной и научной гениальности. Начальный толчок к подобному — прометеевско-фаустовскому, то есть нехристианскому — самоопределению Запада дал католицизм в своем догмате о Filiogue: принижение Святого Духа ведет к абсолютизации человека. Нет более христианской идеи, чем идея достоинства человеческой личности (по образу и подобию Божию), но эта идея делается языческой, как только начинает утверждать абсолютное достоинство человека как такового, безотносительно к его Отцу и Создателю.

Значение Реформации и Просвещения в истории Европы заключается в том, что она переключила религиозную энергию народов с неба на землю. Что бы ни утверждали протестантские профессора теологии, духовная вертикаль в лютеранстве фактически утратила свою силу. Достаточно сказать, что протестанты не знают святых и не имеют монастырей. Зато хозяйственная и политическая горизонталь в лютеранско-кальвинистских странах расцветает пышными цветами — назовем хотя бы Германию, Скандинавию, Северную Америку. Западный европеец уже в XIX столетии («век девятнадцатый, железный») начал строить свой «хрустальный дворец» на земле. Замысел этого дворца был поистине вселенским: наладить такую жизнь, чтобы грешный человек не хотел каяться, чтобы каждый момент его существования, от колыбели до могилы, был максимально разумен, удобен и производителен. Кому, кроме владетельных особ, доступны были в прежние времена собственные роскошные экипажи? Средний европеец их получил. Кому, кроме колдунов, покорялась физическая боль? Средний европеец благодаря лекарствам не знает боли. Кому, кроме ведьм, были по силам полеты в воздухе? Средний европеец летает ныне в Америку или Японию как к себе домой. Все пространство и время современного западного человека, его коренные нравственные, эстетические, сексуальные реакции — все это осуществляется в кругозоре абсолютно земного, абсолютно конечного существования. Как сказал мне один знакомый немец, «на Западе жизнь конечна и без тайны».

Вот это-то и есть «розовое христианство». По мере развития универсально-рыночных отношений западный человек неуклонно утверждал себя как языческого земного бога, вполне искренне считая себя при этом последователем Иисуса Христа. Как это соотносится с образом Спасителя, который изгнал торговцев из храма? Кто сказал, что блаженны плачущие и пострадавшие за правду? Кто предупреждал нас: «Не любите мира, ни того, что в мире» (1 Ин. 2, 15); «не собирайте себе сокровищ на земле» (Мф. 6, 19); «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19, 24)?

Надо быть совершенно нечутким к Евангелию, чтобы не понимать, что дух Христов и дух капитала полностью противоположны. Когда мы, русские, восхищаемся западным изобилием и порядком, мы забываем, что они куплены ценой превращения образа Божия в «одномерное» существо, в заложника его собственной рыночной активности. Когда мы видим сияющие огни витрин и реклам, мы отодвигаем куда-то в подсознание тот факт, что роскошь не вписывается в христианское спасение, означая лишь красивую оболочку небытия. Замечательному отечественному мыслителю К.Н.Леонтьеву принадлежит формула, значение которой со временем только увеличивается: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей входил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели Пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы „индивидуально“ или „коллективно“ на развалинах всего этого прошлого величия?»

Что касается культуры «розового христианства», то сегодня она носит название «постмодерна», когда пишутся романы, ставятся спектакли, снимаются кинофильмы, но делается всё это как бы несерьезно, «понарошку». И художники, и публика слишком хорошо знают, что искусство (как и наука, и философия) — это профессия, которая приносит одним — удовольствие, а другим — деньги. Тут никому не придет в голову спрашивать, к примеру, писателя, в чем смысл жизни, потому что его книга есть игра в слова, и ничего больше. Точно так же философ, скажем, может профессионально разрабатывать любую «истину», но это совершенно не касается его личной жизни как человека. В нравственности «розового христианства» добро и зло давно заключили между собой цивилизованный союз («плюрализм»), и даже вообще поменялись местами до полного неразличения. Чего стоит практика «венчания» однополых браков в некоторых странах современной Европы! Недавно англиканская церковь даже возвела в сан епископа открытого гомосексуалиста — куда уж дальше?

Прав был архимандрит Константин (Зайцев), утверждая, что «розовое христианство» — это «самый страшный соблазн, который может быть поставлен перед христианской совестью сатаною». Забывая о том, что мир сей во зле лежит, что мы на этой земле суть изгнанники рая, способные восстановить свою связь с ним только через Крест, такой либерально-гуманистический сентиментализм по сути возвращает нас на две тысячи лет назад, в язычество, когда люди всеми силами старались насладиться этой грешной жизнью, но получали в итоге только смерть. Нынешние «розовые христиане» пытаются делать то же самое, ссылаясь на слова апостола о том, что Бог есть любовь. Между тем, Писание утверждает также: «Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом» (Откр. 13, 10). Судьба Содома и Гоморры — не лучшее ли тому подтверждение?

У лжи, как известно, две стороны. Если «розовое» вероучение представляет, условно говоря, её левую сторону, то правый край в религиозной картине жизни вполне заслуживает имени «черного». «Розовые христиане» убеждены, что Бог любит их такими, каковы они есть, то есть грешными, без усилия восхождения. «Черные», наоборот, полагают, что почти все живущие на земле обречены на вечную гибель — как правило, кроме них самих. Ещё древние гностики считали, что мир сей сотворен не благим Богом, а темным демиургом, и задача духовного человека — как можно скорее его покинуть. По этой причине они разделяли людей на две неравные части — на тех, кто изначально обречен смерти, и на отдельных избранников Божиих. В сущности, подобную концепцию воспроизвел в ХVI веке кальвинизм в своем учении о предопределении. Англосаксонские пуритане просто отождествили любимцев Божиих с предприимчивыми и богатыми людьми, а остальных готовы были физически стереть с лица земли (впоследствии эта мифология стала основой национальной политики Британской империи и нынешних США). Нечто подобное произошло и в России в ХVII столетии, когда разгорелась убийственная вражда «нововеров» и «староверов»: дух был забыт ради буквы, и правоту веры стала решать сила. В православных монастырях, впрочем, также встречались свои изуверы: одного из них хорошо изобразил Ф.М.Достоевский в образе лжеюродивого Ферапонта («Братья Карамазовы»). В религиозной литературе начала ХХ века нечто вроде «черного христианства» исповедовал Василий Розанов, для которого ученики Сына Божьего оказались «людьми лунного света», а сам Христос — столь сладким, что в нем «мир прогорк». Похожие воззрения встречаются и в наше время, особенно в «околохристианской» культурной среде. Вот какой разговор происходит, к примеру, в знаменитом фильме Тарковского «Андрей Рублев» между двумя иконописцами — Феофаном Греком и самим Рублевым:

«Феофан: Ты мне скажи по чести: темен народ или не темен?
Андрей: Темен! Только кто виноват в этом?
Феофан: Да по дурости собственной и темен! Ты что, грехов по темноте своей не имеешь?
Андрей: Да как не иметь…
Феофан: И я имею! Господи, прости, прими и укроти! Ну, ничего, Страшный суд скоро. Все, как свечи, гореть будем. И помяни мое слово, такое тогда начнется! Все друг на друга грехи сваливать начнут, выгораживаться перед Вседержителем…
Андрей: И как ты с такими мыслями писать можешь, не понимаю! Восхваление еще принимаешь. Да я бы уже давно схиму принял. В пещеру бы навек поселился!
Феофан: Я Господу служу, а не людям. А похвалы? Сегодня хвалят, завтра ругают, за что еще вчера хвалили. А послезавтра забудут. И тебя забудут, и меня забудут. Суета и тлен все! Не такие вещи и то забывали. Все глупости и подлости род человеческий уже совершил, и теперь только повторяет их. Все „на круги своя“! И кружится, и кружится! Если б Иисус снова на землю пришел, его бы снова распяли!»

В самом деле, трудно жить с такими мыслями христианину. Иконы Андрея Рублева, при всей их строгости, полны внутреннего света — вспомните хотя бы его великую «Троицу». Нельзя закрывать от мира благодать Божью, замещая её ненавистью и страхом. Бог насильно не спасает человека, но и насильно (механически) погубить его душу не может даже сам сатана. Свобода — это часть образа Божия в человеке, которая остаётся при нём всегда, даже в условиях «электронного концлагеря». Как раз по этой причине мне представляется, например, ошибочной демонизация налогового номера, осуществляемая ныне усилиями отдельных «ревнителей благочестия». Согласно такой логике, необходимо действительно вырвать страницу N 666 из всех существующих книг, включая Библию. Заодно уж и число 13 следовало бы исключить из употребления…

«Всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет» (Мф. 25, 29) — говорит Господь. Небесный огонь одновременно светит и попаляет. «Розовое» извращение христианства ведёт к безбожной всепотакающей либерализации («давайте жить, во всем друг другу потакая»), которая пытается низвести могучее духовное пламя до подручного «голубого огонька». «Черные христиане», напротив, как будто вовсе не видят золотого луча Божия, просвещающего даже самые темные углы тварного бытия. Без воли Сущего ни один волос не упадет с головы человеческой. В русском богословии есть замечательная книга митрополита (впоследствии Святейшего Патриарха) Сергия (Страгородского) «Православное учение о спасении», где автор, вопреки всем «розовым» и «черным» концепциям, утверждает таинственную благодать Творца, которую нельзя юридически гарантировать, но можно получить как дар, от Отца к сыну. «Если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею — нет мне в том никакой пользы» (1 Кор. 13, 3). Да, мы живем в падшем мире, лежащем во зле — и вместе с тем Церковь молится о благорастворении воздухов и изобилии плодов земных. Каждый из нас в силу первородного и личного греха по справедливости заслуживает кары, но по милости своей Бог даже для изгнанников рая оставил частицу блага и красоты на земле. «Ныне суд миру сему» (Ин. 12, 31) — говорит Господь. И далее в той же главе: «Если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его: ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир» (Ин. 12, 47). Выражаясь философским языком, перед нами антиномия — противоречие в законе, разрешаемое только Божьим Промыслом. И пути к нему пролегают не «левые» («розовые») и не «правые» («черные»), а прямые. «Мне отмщение, и Аз воздам» — это суровое предупреждение. Человеку же, по мере его сил, следует надеяться, что Суд будет одновременно справедливый и любящий. Об этом писал Иван Бунин:

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Срок настанет — Господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я всё — вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав —
И от сладостных слёз не успею ответить,
К милосердным коленям припав.
Казин Александр Леонидович, доктор философских наук, зав. сектором Российского института истории искусств, зав. кафедрой Санкт-Петербургского университета кино и телевидения, профессор исторического факультета Санкт-Петербургского университета.