 |
| Русская линия | Людмила Ильюнина | 21.06.2005 |
О том, что к митрополиту Вениамину (Федченкову) — славному предстоятелю Церкви в трудные годы, автору множества книг, проповеднику нужно относиться именно как к старцу, сказал мне отец Иоанн Миронов. И при этом рассказал о случае, который произошел с ним самим.
Приехал он еще совсем молодым человеком в Псково-Печерскую Лавру. Служил митрополит Вениамин (Федченков). Ваня Миронов, подходя к помазанию, думал про себя: «Как бы мне хотелось с Владыкой поговорить. Да ведь невозможно это, кто я такой, чтобы к святителю напрашиваться?» И вот, подошел он к елеопомазанию и слышит: «А ты приходи ко мне, поговорим». Содержание всего разговора батюшка нам не передавал, сказал только, что когда он спросил Владыку об Иисусовой молитве и признался, что не понимает книг, написанных об умном делании, тот ответил: «Поймешь. Наступит время, поймешь». Рассказывал это отец Иоанн, перебирая четки, с которыми он не расстается, когда берешь у него «интервью» — так ответственно батюшка относится к своим словам.
И этой ответственности учил его митрополит Вениамин не только при личных встречах, но и в письмах к молодому семинаристу, а потом священнику. О встрече с духоносным пастырем отец Иоанн говорил: «Нам нужно видеть святость. Простой взгляд на лица этих людей учит христианству, учит покаянию. Стоило только войти в келью, как слезы начинали сами омывать не только глаза, но и душу.
Людям вообще полезно видеть тех, чью молитву Господь приемлет. Тех, чьими молитвами держится мир. При встрече со старцем человек начинает видеть себя таким, какой он есть на самом деле. Вся шелуха спадает. Все внешнее — положение в обществе, мнение окружающих, светское красноречие, успехи — все исчезает. Остается только душа и ее страсти, ее болезни, которые требуют исцеления. И не надо было вопросов набирать для поездки к старцу. Нужно только подготовиться к встрече со святостью.
Готовиться нужно через покаяние, готовиться через осознание того, каков ты, как перед лицом святости предстанешь. И еще раз повторяю: достаточно только на лицо посмотреть подвижника, и можно ничего не спрашивать. Хотя, если ты получил совет — исполняй. Послушание завету старца — залог спасения. Но мы должны быть осторожны, должны опасаться праздного любопытства и пустых вопрошаний. Тогда встреча со старцем действительно принесет духовную пользу».
Как становятся духоносными людьми, как им стал митрополит Вениамин? — На этот вопрос можно найти ответ в книгах самого владыки. И среди всего им написанного мне кажется наиболее его открывающей дневниковая запись под названием «Святой сорокоуст». Записи эти владыка делал после совершения им сорока литургий. В это время он старался отключить человеческие эмоции, «встать над схваткой», постараться через совершение Таинства расслышать волю Божию. Дело в том, что в годы революции он оказался «по ту сторону баррикад» — ушел с Белой армией за рубеж. Какое-то время был даже духовником одного из полков Белой армии, то есть уходил не потому что «так пришлось», а сознательно. И вот именно в то время, когда многие отшатнулись от Русской Православной Церкви, вернее от митрополита Сергия (Страгородского) и его политики — после принятия Декларации 1927 г., владыка Вениамин ставит перед собой вопрос о возвращении на родину. «…Служил панихиду о Святейшем Патриархе Тихоне и всех убиенных с обеих сторон, о родных и пр., молил их помочь мне просветиться. Было уже мирно».
Казалось, что все существо (вернее разум) противится Декларации «о лояльности советской власти», но сердце на молитве говорило другое: «Должен отметить очевидный факт: когда я стою на принятом решении (о переходе в Московскую Патриархию), хорошо на душе. А как только начну сомневаться — мука! Ведь праведный Иоанн Кронштадтский твердит в своем дневнике, что если где мука, там — от врага!»
В «Святом сорокоусте» мы наблюдаем то, как рождается святость. Рождается в борьбе со своим мнением: хотя воля Божия о пути была услышана в молитвенной тишине, принять ее, подчинить ей свою волю было очень нелегко. В записях все время повторяется фраза: «Смириться трудно!» Но плоды этого смирения мы находим и в свидетельствах тех, кто лично знал владыку Вениамина уже здесь, в России, и в его замечательных книгах.
Среди всех написанных им книг особенное внимание следует обратить на воспоминания митрополита Вениамина «На рубеже двух эпох». Это не просто воспоминание — это исповедь, это признание в грехах, общих русских грехах. Через все воспоминания красной нитью проходит боль: «Большей частью мы становились „требоисполнителями“, а не горящими светильниками. Не помню, чтобы от нас загорелись души… Не было и дурных типов. Только дух в духовенстве начал угасать… Пожалуй, „отцами“ мы и перестали быть».[1] «Влияние Церкви на народные массы все слабело, авторитет духовенства падал. Причин много. Одна из них в нас самих: мы перестали быть «соленою солью» и поэтому не могли осолить других…"[2] «Было общее охлаждение в нас. И приходится еще дивиться, как верующие держались в храмах и с нами? Но они были просты душою, нетребовательны к нам, а еще важнее, они сами носили в себе живой дух веры и религиозной жизни и им жили, хотя вокруг нас все уже стыло, деревенело. А интеллигентов и высшие круги мы уже не могли не только увлечь, но и удержать в храмах, в вере, в духовном интересе».[3] В том же покаянном духе пишет владыка Вениамин и о белом движении — он свидетельствует, что настоящей веры у этих людей не было и сражались они против большевиков за… демократию. Так же владыка пишет и об эмиграции, расколовшейся на партии и толки. Доводит он свои воспоминания до военного времени. В воспоминаниях, как и в других книгах митрополита Вениамина — в «Записках епископа», «О вере, неверии и сомнении», в книге о св. прав. Иоанне Кронштадтском — звучит гимн простым «хорошим людям». Такими «хорошими людьми» (а на самом деле всех, кого он так называл, владыка описывает как праведников, а не просто «хороших») были любовно описанные в воспоминаниях родители будущего митрополита — простые крестьяне-труженики, такими были те, кто его учил в Духовных школах, такими были те, кто встречался на путях бесконечных странствий — на юге России, в Сербии, Чехословакии, в Париже, в Америке, в разных краях русской земли (пусть и называвшейся советской). «Для чистого — все чисто», — сказал апостол. Так и владыка Вениамин везде видел доброе, хорошее, святое. Вернувшись на родину после войны он написал: «…Русь и теперь святая. Да, и теперь я могу без всяких сомнений утверждать: жива православная вера в русском народе… И вообще пришел к несомненному убеждению, что не только в отдельных личностях, но и в широчайших толщах народа — вера жива и растет».[4]
В 1947 году митрополит Вениамин после долгого служения Церкви зарубежом возвратился на родину и был назначен на Рижскую и Латвийскую кафедру. «Радуйтесь, всегда радуйтесь, и в скорбях радуйтесь!» — такими словами он приветствовал новую паству.
В 1951—1955 гг. митрополит Вениамин управлял Ростовской епархией. В 1955 году 75-летний владыка был назначен на Саратовскую кафедру. Таков путь православного архиерея — не взирая на возраст, на болезни, он до полного изнеможения несет свое служение людям. Но архиерей — это прежде всего монах, хотя и не каждому, вернее мало кому из архиереев дано было закончить свои дни в монастыре. Владыке Вениамину Господь даровал такое счастье, духовную радость. В 1948 году он поступил на жительство в древний Псково-Печерский монастырь. Три года даровал Господь Своему служителю потрудиться в писательстве, молитве и размышлениях — в подготовке к переходу в вечность.
4 октября 1961 года митрополит Вениамин отошел в Небесные обители, а «память его в род и род».
МИТРОПОЛИТ НИКОЛАЙ
ХХ столетие дало нам множество примеров мученичества за веру — в лагерях, в тюрьмах, в изгнании, но были среди духовных лиц люди, жизнь которых внешне выглядела как цепь компромиссов, а на деле была незримым миру мученичеством. И особое место в этом ряду «мучеников совести» занимает митрополит Николай (Ярушевич). Многочисленные духовные чада владыки знали его еще и как внимательного и мудрого авву — старца. Их рассказы поражают свидетельствами о том, что до конца своих дней, при огромной загруженности общецерковными делами, он всегда находил время на личное общение с теми, кого назвал своими духовными чадами. И для них он был не просто отцом, а «дедушкой» (так они его и называли между собой), который вел по жизни своим мудрым советом, покрывал лаской и заботой.
В Санкт-Петербург Борис Ярушевич приехал из Ковно в 1908 году, после назначения его отца законоучителем и настоятелем церкви свв. Кирилла и Мефодия в 10-й Введенской гимназии.
С детства из всех шестерых детей Ярушевичей именно Борис отличался яркой одаренностью, любовью к чтению (у отца была лучшая библиотека в городе Ковно, он был разносторонне образованным человеком). Когда мальчику было семь лет, на вопрос: «Кем ты хочешь быть?» — он ответил: «Митрополитом». Гимназию Борис закончил с золотой медалью. И по настоянию родителей (они хотели, чтобы он получил светское образование) поступил в 1909 году на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета. Но уже через год, экстерном сдав экзамены по курсу семинарии, Борис Дорофеевич поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию.
Несколько раз побывав за годы обучения в академии у старцев на Валааме и в Оптиной, Борис твердо принимает решение о монашеском постриге. И Господь благословил его намерение: сразу же после окончания духовной школы в 1915 году он принимает постриг и рукополагается во иеродиакона и иеромонаха. Духовную красоту внутренней жизни отца Николая мы можем почувствовать, читая его проповеди и статьи того времени, особенно обращенные к русскому воинству (первый месяц после рукоположения он по послушаю исповедовал на линии фронта умирающих): «То испытание, какое Господь нам послал, не есть испытание лишь мужества нашего, крепости духа, силы оружия… нет, наше время есть время испытания любви… Сама современная жизнь, на гребне своих волн поднявшая тех, кто жаждет любви и в своих страданиях живет верой в эту любовь, и укажет нам бесчисленные русла, по которым могут литься струи нашей любви».
По многочисленным воспоминаниям, сам отец Николай все долгие годы своего церковного служения был источником любви, сочувствия и помощи людям.
При всей своей широкой образованности — он говорил свободно на шести языках и еще на шести языках читал, был неплохим математиком, всерьез изучал медицину, писал стихи, имел множество научных богословских трудов, был специалистом в юриспруденции — владыка всегда был простым в общении и доступным в совете и поддержке.
В трудное революционное время отец Николай получил новое назначение — стал наместником Александро-Невской Лавры. За короткий срок Лавра стала центром церковно-просветительской работы в городе на Неве: здесь читали лекции профессора закрытой Духовной академии и светские ученые, проводились беседы с молодежью. Лавра издавала миссионерские «Листки», велись занятия с детьми.
27 марта 1922 года архимандрит Николай был рукоположен в епископа Петергофского, с оставлением на должности наместника Лавры. Архиепископом Петергофским — викарием Петроградского митрополита — был владыка Николай на протяжении 18 лет. Это были годы борьбы с обновленчеством и церковными расколами, ссылки в Зырянский край, постоянных проповеднических трудов, за которые он получил в народе титул «Петергофского Златоуста». Это было время духовной дружбы с будущим Патриархом Алексием I, работы над докторской диссертацией «О бессмертии души». Но, главное — это было время пастырского попечения о тысячах душах верующих.
Господь даровал владыке особую мудрость и понимание «духа времени». Недаром все дальнейшие годы жизни были связаны с послушаниями, требовавшими именно этих качеств. В 1940 году он становится экзархом Московской Патриархии в Прибалтике, с 1944 года — митрополит Крутицким (по сути дела викарием Московским), с 1946 года — председателем Отдела внешних церковных отношений.
По свидетельству митрополита Антония (Блюма) (и он не одинок в этом мнении), все эти посты принесли митрополиту Николаю венец мученичества еще при жизни: многие священнослужители считали его предателем интересов Церкви и соглашателем после вынужденного визита к Сталину в 1943 году.
Двадцать лет терпел владыка духовное одиночество среди клириков. Однако именно он был единственным священнослужителем, который открыто выступил против хрущевских гонений, когда они только начали разворачиваться в стране. Он составил речь в защиту Церкви от лица Патриарха Алексия I на Всемирной конференции по разоружению, которая проходила в Кремле 16 февраля 1960 года. И когда после произнесения речи на Патриарха начались яростные нападки из зала, митрополит Николай встал и сказал, что автор речи — он. Он единственный открыто поддержал осужденных в 1960-е годы архиепископа Иова Казанского и архиепископа Андрея Черниговского. Он не боялся в проповедях выступать против начавшейся в СССР дикой антирелигиозной кампании. «Сегодня вы читали в газете «Правда» — а как известно эта газета никогда правды не писала — хулу на Святую Церковь… Я говорю с этого амвона со всей ответственностью, что эта газета пишет ложь. Хулу на Святую Церковь возносили у нас всегда…», — так проповедовал владыка Николай в самом центре Москвы. Какую надо было иметь смелость, чтобы так говорить в те годы, когда вообще-то проповеди в храме не поощрялись — из священнослужителей усиленно хотели сделать «требоисполнителей».
Митрополит Николай отказался от непременного условия, на котором его оставляли на посту председателя Отдела внешних церковных отношений: никогда во время зарубежных поездок не признавать, что коммунисты гонят Церковь. Наоборот, через архиепископа Бельгийского Василия (Кривошеина) он постоянно старался донести правду до людей доброй воли во всем мире.
Расправа последовала вскоре после исповеднического выступления владыки в Кремле. В 1960 году митрополит Николай был уволен со всех церковно-административных постов и помещен под домашний арест под наблюдение «врача», которая впоследствии созналась, что у нее не было никакого медицинского образования — ее обязанностью было никого не пропускать к узнику-митрополиту. При ее «помощи» владыка, который незадолго до того писал чадам о том, что он «совершенно здоров и прекрасно себя чувствует», был насильно увезен в Боткинскую больницу и там «залечен» до смерти, последний смертельный укол, порученный ничего не ведавшей практикантке-медичке, был сделан 13 декабря 1961 года. Смерть последовала мгновенно. Известно все это стало благодаря верующей санитарке, которой удалось перед кончиной принести владыке великое утешение — Святые Дары (тайно в судке для пищи).
Так митрополит Николай стал не только «мучеником совести», но и настоящим мучеником, жизнь которого была насильно отнята.
Похоронен святитель в Троице-Сергиевой Лавре в крипте храма Смоленской Божией Матери. На его могиле по его молитвам происходят чудеса и не вянут цветы, приносимые в дни памяти.
Эту статью я написала со слов трех духовных чад владыки Николая: его племянницы Марии Сергеевны, Клавдии Георгиевны и инокини Евангелии. Последняя в далекой Греции показывала мне подарки митрополита Николая, его фотографии, и называла его исключительно «дедушкой», признаваясь, что он для нее был воплощением старорусского благородства, высокой культуры и безграничной доброты.
Все это можем почувствовать и мы, читая, слава Богу, изданные тома его проповедей и вглядываясь в его портреты.
МИТРОПОЛИТ ИОАНН
В ноябре 1995 года — сразу после кончины митрополита Иоанна в газете «Православный Санкт-Петербург» была напечатана статья автора этих строк, которая до сих не утратила своей актуальности. Потому что, когда уходит праведный человек, мы еще очень долго пытаемся осознать, кем он был. Статья 1995 года называлась «Старец».
Когда верующие Санкт-Петербурга узнали о назначении к нам в город митрополита Иоанна (Снычева), многие старые люди — те, кто давно знал владыку, как духовного сына Митрополита Мануила (Лемешевского), говорили: «Какое счастье! Это не только владыка — это старец».
Все пять лет служения владыки в нашем городе паломники из Питера, посещавшие остров Залита — старца Николая, старцев Псково-Печерского монастыря и Троице-Сергиевой Лавры слышали: «Что вы едете к нам. У вас есть свой старец — владыка Иоанн». В Пюхтицах я однажды услышала такое определение: «Такого владыки больше нет у нас в Церкви. Он — старец».
Памятны первые дни служения митрополита Иоанна в городе на Неве.
Даже внешний вид владыки, его обращение с людьми, его особые, сосредоточенные на внутренней молитве богослужения и проповеди сразу дали почувствовать — это воистину благодатный старец. А те, кому Бог дал личное общение с ним, могут рассказать, как молитва святителя, его советы помогали выбраться из трудных житейских обстоятельств. Двери его приемной и даже врата резиденции на Каменном острове были постоянно открыты, он принимал самых разных людей, с разными нуждами. В заботе о людях он совершено забывал себя. Болезнь его требовала соблюдения режима, выполнения медицинских процедур, постоянного приема лекарств, но владыка не считался с этим, думая только о том, как помочь обращавшимся к нему за помощью.
А от самарских его прихожан (в Самаре митрополит Иоанн прослужил почти полвека) я слышала, что когда он был еще крепче физически и не так загружен официальными делами, как у нас в епархии, он даже сам исповедовал в храме (дело невиданное для архиереев!), читал каноны святым в будние дни, а во время праздника любил петь вместе с хором. Говоря проповеди, владыка всегда беседовал с народом. Он не просто нравоучительствовал, он обращался с вопросами, с обличениями, подбадривал, утешал. И так было всегда, даже тогда, когда перед ним стояла тысячная паства.
Приснопоминаемый владыка Иоанн с юности жил в гуще народной. Вот как он сам пишет о начале своего служения, о поездках по епархии вместе с преосвященным Мануилом: «Пригородные поезда курсировали в ночное время… А чего только не увидишь и не услышишь в таких поездках. Люди всякой масти, с котомками и корзинами за плечами. Набьются в вагон — пройти невозможно. Табачный дым так и вьется кольцом, а мат — словно горох из стручка сыпется…»
Да, святитель из собственного жизненного опыта, а не из только статей и епархиальных отчетов знал о бедственном духовном состоянии русского народа. Недаром еще в юности именно его посылал преосвященный митрополит Мануил умиротворять «взбунтовавшихся прихожан». И всегда с ним, еще совсем молодым иеромонахом, обсуждал насущные проблемы церковной жизни.
Так болезнование за людей, за отечество наше, за Церковь было основным настроением или состоянием владыки Иоанна уже в юности, а потом и на всю жизнь. Это болезнование запечатлелось в книгах, в шеститомнике его трудов. И недаром после его кончины все тома, а также отдельные книги уже неоднократно переиздавались, значит слово это востребовано людьми, необходимо им. Но читать книги митрополита нужно с особым вниманием. Ведь главное в них — это не факты, которые там представлены, а отношение к ним. Во всяком повествовании о России дня сегодняшнего и об историческом прошлом звучит один призыв — покаяться, не мстить, не пылать возмущением, не сеять смуту, учиться внутреннему противостоянию злу и молиться. Если мы услышим сердцем завет почившего архиерея-старца — это будет лучшая дань его светлой памяти.
На этом кончалась статья, написанная в 1995 году. Газета каждый год готовила и готовит номер, посвященный памяти приснопоминаемого старца, и вот два года спустя в 1997 году автор этих строк продолжила ту же тему.
Опубликованная ко второй годовщине памяти митрополита Иоанна книга писем к его духовным чадам «Да не смущается сердце ваше» — свидетельство его старческого служения. Почему мы опять говорим о старчестве? Потому что в письмах мы постоянно находим свидетельства того, что духовное окормление иеромонаха, потом игумена, а потом и владыки Иоанна проходило на уровне откровения помыслов. Он был воистину врач духовный, который при помощи Божией определял диагноз и помогал бороться с болезнями души и вызванными ими дурными поступками. Он боялся заслонить собою Христа, потому окормлял своих «деток» с удивительной осторожностью, чтобы не смутить, не обидеть немощные души. И даже испрашивал у них прощения, снисхождения! Он не требовал неукоснительного исполнения своей воли, а после молитвы слушал, «как располагается сердце», и так давал благословение или запрещение. Этот принцип советования он называл Христовым, потому что «ни Христос, ни Его последователи ни к чему не принуждали, а только советовали». Главное, к чему стремился духовник, — это помочь человеку познать волю Божию о нем и научить без ропота и смущения нести возложенный жизненный крест. А все это и есть суть старческого служения. При гармонической цельности того направления, по которому он вел и воспитывал свою духовную семью, он видел и особенности каждого человека, вызванные складом характера и житейскими обстоятельствами. Но всегда как высшее благо на разных путях служения он ставил благо Церкви. В своих письмах владыка оставил завещание, справедливое по отношению к каждому из нас:
«Так сострадать Церкви, как ты сострадаешь, крайне опасно. Твое сострадание зиждется не на любви, а на осуждении, а это ведет к отступлению от Церкви и к созданию общества вне Христа, к тому, к чему пришли многие сектанты. Что получилось бы, если бы и другие верующие поступали так, как хочешь поступать ты? Получилось бы, что все храмы совершенно опустели бы и церковное общество разделилось бы.
Я не хвалю и не одобряю отрицательное в священнослужителях, но, тем не менее, не хочу ради их немощей раздирать хитон Христов».
http://rusk.ru/st.php?idar=103341
|
|
