Владимир Путин как последователь Ивана Ильина?

Послание Президента стало, по сути, презентацией национальной идеи

1. Многие уже отметили упоминание имени русского философа Ивана Ильина в ежегодном президенском послании СФ. Так, председатель Конституционного Суда В. Зорькин сказал, что воспринял это как «ориентир, стратегическое направление движения на долгие годы». «Ильин — это отец российской стратегии сильного государства, основанного на праве, рациональной экономике и гуманизме; государства, не вмешивающегося в личную жизнь граждан, но определяющего приоритеты и направления развития страны». Такого же мнения придерживаются и многие комментаторы.

Ивана Ильина уже популяризировал Никита Михалков, к нему обращался Солженицын, Валентин Распутин. Конечно, то, что имя это озвучил президент, не может быть случайным. В истории нашей философии Ильин занимает особое место. Кажется, что само Провидение поставило его в качестве верного образа русской мысли в то самое время, когда ее извратило кривое зеркало большевизма. Символично, что первой серьезной работой Ильина стала его разгромная критика статьи Ленина (подписанной псевдонимом В. Ильин) «Материализм и эмпириокритицизм».

И мыслителем Ильин был парадоксальным. Убежденный монархист, он признавал необходимость демократии, говоря, что «народ разучился иметь царя», самой же монархии находя эстетическое оправдание: «монархия есть художество, в то время как демократия всего лишь закон»; русский патриот, он был, в то же время истинным европейцем; человек православный, с любовью принимал чужие культуры, справедливо утверждая, что «все народы включены в план Божьего домостроительства»; будучи настоящим политическим бойцом, никогда не примыкал ни к одной из политических партий, чем весьма озадачивал и раздражал носителей «партийного сознания»; проповедник «русской идеи», он был принципиально антиидеологичен, не вписываясь в рамки ни правых, ни левых, ни «советских», ни «антисоветских» сил (достаточно вспомнить ту бурю, которую вызвала в эмигрантских кругах его книга «О противлении злу силою»). Его мысли свойственны были одновременно укорененность в традиции и созерцательный динамизм. И в России и потом, в эмиграции, он пользовался заслуженной репутацией пророка, предсказав многое, в том числе и судьбу тоталитарных режимов ХХ века, и был едва ли, не единственным, кто всерьез занимался осмыслением и конструированием будущего России после краха большевизма. Предвидел он и пагубность для России грядущего «демократического проекта», расчленение страны и многое другое. И можно только посочувствовать нашей стране, что имя его оказалось востребованным лет на пятнадцать позднее, чем следовало бы.

2. В своем послании Путин сделал недвусмысленное заявление о «самостоятельном пути» России в демократию: «Россия…сама будет решать, каким образом…можно обеспечить реализацию принципов свободы и демократии… самостоятельно определять для себя и сроки и условия движения по этому пути» и, по сути, выдвинул фигуру Ильина в качестве первого его апологета. Соглашаясь с этим, некоторые обозреватели критически оценивают выбор власти. Так, Никита Гараджа в «Русском журнале» («Закон исключения третьего») пишет: «Путин сослался… на чуть ли не единственный в русской культуре ХХ века документ, где формулируются ориентиры проекта посткоммунистической России. И здесь он в своем праве — других текстов у нас просто нет и выбирать не приходится» и верно указывает на нравственные ориентиры, как направление этого пути, но, почему-то, априори исключает саму его возможность, а философию Ильина находит неоригинальной, говоря, что его «вряд ли можно безоговорочно отнести к фигурам первой величины в области собственно философского творчества». Но, как говорил Ортега-и-Гассет, «идеолог или мыслитель, который вступает в область политики и занимается политическим сознанием, должен оставить претензии на оригинальность». Чего будет стоить правитель с совершенно оригинальным «философским творчеством», мы уже имели возможность убедиться на примерах Ульянова-Ленина или Бориса Ельцина.

Успешная власть, тем более в России должна быть традиционна и консервативна. «Мы не изобретаем никаких новшеств, а стремимся использовать все то, что было накоплено европейской цивилизацией и мировой историей» говорит президент в послании, последовательно следуя за Ильиным: «Мы должны заботиться не об оригинальности нашей, а о предметности нашей души и нашей культуры, оригинальность же приложиться сама, расцветая непреднамеренно и непосредственно. Дело совсем не в том, чтобы быть ни на кого не похожим… Нам надо не отталкиваться от других народов, а уходить в собственную глубину и восходить из нее к Богу».

Пушкин, как известно, насквозь цитатен, что не мешает ему оставаться, по слову того же Ильина, «солнечным центром нашей истории». Ибо Пушкин — не столько со-чинитель, сколько у-чинитель русского космоса, выстраивающий иерархию ценностей (которые, конечно же, не оригинальнее, чем у других народов), но выстраивающий их в русском порядке. И это имеет в виду Ильин, когда говорит, что русская цивилизация есть цивилизация сердца, в отличии от западной цивилизации разума: «Русская идея есть идея свободно и предметно созерцающего сердца»: «Там, где русский человек жил и творил из этого акта, — он духовно осуществлял свое национальное своеобразие и производил свои лучшие создания — во всем: в праве и в государстве, в одинокой молитве и в общественной организации, в искусстве и в науке, в хозяйстве и в семейном быту, в церковном алтаре и на царском престоле» (Собр. Соч. Т.1. С. 424).

Строить свое бытие по лекалам других народов Ильин считает неверным: «…все попытки заимствовать у католиков их волевую и умственную культуру — были бы для нас безнадежны. Их культура выросла исторически из преобладания воли над сердцем, анализа над созерцанием, рассудка во всей его практической трезвости над совестью, власти и принуждения над свободою… Россия не есть пустое вместилище, в которое можно механически, по произволу вложить все, что угодно, не считаясь с законами ее духовного организма. Россия есть живая духовная система, со своими историческими дарами и заданиями. Мало того, — за нею стоит некий божественный исторический замысел, от которого мы не смеем отказываться и от которого нам и не удалось бы отречься, если бы мы даже того и захотели…». При этом «русская идея созерцающей любви и свободной предметности — сама по себе не судит и не осуждает инородные культуры. Она только не предпочитает их и не вменяет себе в закон» говорит Ильин и предупреждает от «восточно-славянской мании величия», утверждая лишь, что: «хороши мы в данный момент нашей истории или плохи, мы призваны и обязаны идти своим путем, — очищать свое сердце, укреплять свое созерцание, осуществлять свою свободу и воспитывать себя к предметности». Именно этот пафос, как видно, и нес в себе тезис президента о собственном пути в демократию, так красноречиво подчеркнутый цитатой из Ильина.

3. Самобытность и задачу русской культуры Ильин видит в том, чтобы «выращивать вторичные силы (к которым он относит волю, мысль, форму и организацию) из ее первичных сил души (сердце, созерцание, свобода и совесть)», а главными свойствами русской души называет страстность (в одухотворении и просветлении которой и видит национальную задачу) и любовь к свободе: «Свобода — вот воздух России, которым она дышит и о котором русский человек всюду тоскует, если он лишен его. Я разумею не тягу к анархии, не соблазн саморазнуздания, и не политическую свободу. Нет, это есть та свобода, которая уже присуща русскому человеку, изначально данная ему Богом, природою, славянством и верою, — свобода, которую надо не завоевывать, а достойно и творчески нести, духовно наполнять, осуществлять, освящать, оформлять… Я разумею свободу как способ быть и действовать; как уклад души и инстинкта; как живой стиль чувства и его проявления, — естественного, непосредственного, откровенного в личном и искреннего в великом. Я разумею свободу как ритм дыхания, речи, песни и походки, как размах души и полет духа; как живой способ подходить ко всему и вступать со всеми вещами и людьми — в отношение и общение… Русский человек чует ее в себе и в другом; а в ком он ее не чует, тем он тяготится. А западные народы доселе не постигают ее в нас; и доселе, когда замечают ее, дают ей неподходящие или даже пренебрежительные названия; и осуждают ее и нас за нее, — пока не побывают у нас в здоровой России, а побывав, вкусив ее, насладившись ею, часто полюбляют на всю жизнь эту русскую свободу — и нас за нее…» («О России. Три речи»). Коренное отличие этой русской свободы от западного либерализма, думается, в том, что запад относит свободу к стандартному индивиду с его стандартным же набором прав (чем, одновременно, и закабаляет его в рамках собственной индивидуальности), в то время как русское сознание относит ее к личности, преодолевающей эгоизм индивидуальности и выводящей ее к онтологической сущности. Свобода «по-русски» — это именно свобода личности-микрокосма, а не узкоэгоистичного индивида. Не случайно, центром русской истории Ильин называет Пушкина, наиболее полно осуществившего эту задачу личности и свободы. И быть может главное дело жизни Ильина именно в том, что вместе с редактором «Русской мысли» Петром Струве (который удачно определив мировоззрение поэта как «либеральный консерватизм», примирил и сплотил тем различные круги эмиграции — от монархистов до либералов) они вернули Пушкину его основополагающее и центральное в русской ойкумене место. По сути, Ильин и Струве указали на то, что Пушкин и есть такое полное, в единой личности, воплощение русской идеи, как она есть.

4. Все дальнейшее содержание послания целиком находится в заданной идеями Ильина парадигме. Определив главную направляющую национальной идеи, Путин последовательно проецирует ее на «развитие гражданского общества» в целом (цитируя слова царского премьера Витте о том, что истинными созидателями государства являются все граждане), и на этику в частности (цитируя теоретика государства и права, психолога Льва Петражицкого: «обязанность помогать нуждающимся, аккуратно платить рабочим условленную плату — это в первую очередь этические нормы»). По существу президент выстраивает здесь внятный вектор ценностных ориентиров: идея — общество — человек. А осуществление цели («свободное общество свободных людей») обусловил соблюдением этических норм: «В России право и мораль, политика и нравственность традиционно признавались понятиями близкими и соотносимыми… их взаимосвязь была декларируемым идеалом и целью». Наконец, был поставлен и точный диагноз главной общественной болезни: «многие трудности современной российской экономики и политики уходят своими корнями именно в проблему недоверия состоятельному классу со стороны подавляющего большинства российского общества».

Думаю, что выстраивание всей этой ценностной иерархии (включая и другие ключевые моменты послания: общественный контроль за свободой слова, внимание к учителям и образованию, демографическая политика, то есть желание остановить вымирание населения, алкоголизм, наркоманию и т. д.), дает основание говорить если и не о состоявшейся презентации национальной идеи, то о весьма явном намеке на ее наличие. Выбор же ее главного апологета закономерен и, на редкость, удачен. Ильин — философ взвешенный и ответственный, свободный как от политического и философского романтизма (например, Бердяева) так и от всякого рода фундаментализма. Таким образом, ежегодное послание президента СФ 2005 года можно смело назвать революционным и переломным по мысли и по духу, а все прозвучавшее в нем — как нельзя более своевременным (если, конечно, можно назвать своевременным внезапное просветление в момент угасания последней надежды). Но, по всей видимости, это и есть тот самый, искомый, «третий путь» России — по другому у нас не бывает.

Заметим, напоследок, что поставщиком грядущего тоталитарного проекта (на этот раз глобального), обещает стать именно либеральная идеология. Режиму, который будет, вероятно, иметь характер «информационной зависимости» и утверждаться на демагогии «свободы личности» при очевидном ее окончательном закабалении, реальную альтернативу противопоставить может только Россия; противопоставить ценности вечные, утвержденные на христианской любви, милосердии и великой пушкинской культуре. Есть, конечно, и другие пути: «плюральный», как пишет Никита Гараджа или «тотальный». Но либеральный проект грозит России окончательной деморализацией и гибелью, а любая фундаменталистская идеология может стать еще более страшной проекцией большевизма в ХХI веке. Мысль Ивана Ильина — это мощнейшее противоядие против подобных путей. И слава Богу, что у России есть такой философ и что он сегодня оказывается востребован властью.

Кстати, цитата, прозвучавшая в послании президента, взята из статьи Ильина «Основная задача грядущей России», название которой, конечно, тоже весьма символично. Какие же конкретные положения и задачи прослежены Ильиным и какое воплощение они могут найти в действительности — тема другого разговора.