Кто такие старцы?

«Кто такие старцы?» — такой вопрос может возникнуть у всякого недавно пришедшего в Церковь человека. Потому что, общаясь с прихожанами, он зачастую услышит: «А старец сказал то-то… А старец предсказал… А старцы еще в прежние времена предупреждали…» Кто же эти люди — старцы, — слово которых пользуется таким авторитетом среди церковных людей, чьи имена на слуху у всякого православного, память о ком с благодарностью передают из поколения в поколение.

Во всех пределах нашей земли накануне революционных потрясений и в страшные годы «войны с Богом» молились за народ святые подвижники, и в наши дни — хвала и благодарение Господу — не перевелись еще на нашей земле заступники за народ, — те, о ком Господь сказал: «Я уже не называю вас рабами, но друзьями», те, молитвы кого Он «слушает день и ночь» и кому открывает Свою волю. Одним из первых в новое время стал писать о старчестве И.М.Концевич, а ныне он почитается как «классик жанра». Его знаменитая книга «Оптина пустынь и ее время» начинается с всеобъемлющей главы «Определение понятия старчества». Выдержки из нее мы и процитируем.

«Апостол Павел, независимо от иерархии, перечисляет три служения в Церкви: апостольское, пророческое и учительское.
Непосредственно за апостолами стоят пророки. Их служение состоит главным образом в назидании, увещании и утешении (1 Кор 14:3). С этой именно целью, а также для указания или предостережения, пророками предсказываются будущие события.
Через пророка непосредственно открывается воля Божия, а потому авторитет его безграничен.
Пророческое служение — особый благодатный дар Духа Святого (харизма). Пророк обладает особым духовным зрением — прозорливостью. Для него как бы раздвигаются границы пространства и времени, своим духовным взором он видит не только совершающиеся события, но и грядущие, видит душу человека, его прошлое и будущее.
Такое высокое призвание не может не быть сопряжено с высоким нравственным уровнем, с чистотою сердца, с личной святостью…
Пророческое служение, связанное с личной святостью, процветало с подъемом жизни Церкви и оскудевало в упадочные периоды. Ярче всего оно проявилось в монастырском старчестве.
Влияние старчества далеко распространялось за пределами стен монастыря. Старцы окормляли не только иноков, но и мирян. Обладая даром прозорливости, они всех назидали, увещали и утешали, исцеляли от болезней духовных и телесных, предостерегали от опасностей, указывали путь жизни, открывая волю Божию. <…>
Предавшие себя всецело водительству истинного старца испытывают особое чувство радости и свободы о Господе. Это лично на себе испытал пишущий эти строки. Старец — непосредственный проводник воли Божией. Общение же с Богом всегда сопряжено с чувством духовной свободы, радости, неописуемого мира в душе. Напротив того, лжестарец заменяет собою Бога, ставя на место воли Божией свою волю, что сопряжено с чувством рабства, угнетенности и, почти всегда, уныния… Истинное отношение старца к ученику именуется в аскетике духовным таинством, оно находится под водительством Духа Святого. <…>
Итак, благодатный старец, личным опытом прошедший школу трезвения и умно-сердечной молитвы и изучивший, благодаря этому, в совершенстве духовно-психические законы и лично достигший бесстрастия, отныне становится способен руководить новоначальным иноком в его „невидимой брани“ на пути к бесстрастию. Он должен проникать до самых глубин души человеческой, видеть самое зарождение зла, причины этого зарождения, уточнить диагноз болезни и указать точный способ лечения. Старец — искусный духовный врач. Он должен ясно видеть устроение своего ученика, характер его души и степень духовного развития его. Он должен непременно обладать даром рассуждения и „различения духов“, так как ему все время приходится иметь дело со злом, стремящимся преобразиться во Ангела светла. Но, как достигший бесстрастия, старец обычно обладает и другими дарами: прозорливости, чудотворения, пророчества.
Старчество на своих высших степенях, как, например, прп. Серафим Саровский, получает полноту свободы в своих проявлениях и действиях, не ограниченных никакими рамками, так как уже не он живет, но живет в нем Христос (Гал. 2:20)…
Старчество не есть иерархическая степень в Церкви, это особый род святости, а потому может быть присущ всякому. Старцем мог быть монах без всяких духовных степеней, каким был вначале отец Варнава Гефсиманский. Старцем может быть епископ: например Игнатий (Брянчанинов), или Антоний Воронежский — великий современник прп. Серафима. Из иереев назовем св. Иоанна Кронштадтского, о. Егора Чекряковского. Наконец, старчествовать может и женщина, как, например прозорливая блаженная Прасковья Ивановна во Христе юродивая Дивеевская, без совета которой ничего не делалось в монастыре.
Истинное старчество есть особое благодатное дарование — харизма — непосредственное водительство Духом Святым, особый вид святости.
В то время как церковной власти обязаны подчиняться все члены Церкви, старческая власть не является принудительной ни для кого. Старец никогда никому не навязывается, подчинение ему всегда добровольно, но, найдя истинного, благодатного старца и подчинившись ему, ученик должен уже беспрекословно ему во всем повиноваться, т.к. через последнего открывается непосредственно воля Божия. Вопрошать старца также ни для кого не обязательно, но, спросив совета или указания, надо непременно следовать ему, потому что всякое уклонение от явного указания Божия чрез старца влечет за собой наказание».[1]

Старчество на Руси процветало уже в древности — об этом свидетельствует Киево-Печерский патерик. И на Украине, и на севере Руси, в «сердце Православия» — Троице-Сергиевой Лавре и ее скитах, в Глинской пустыни, и в самых разных, неизвестных широкому люду городах и весях процветало благодатное старческое служение — утешения, вразумления, прозорливости, исцеления. Так было до революционного лихолетья, так было и в десятилетия гонений на веру православную.

Господь хранил Своих избранных — после войны вернулись из Финляндии валаамские старцы и поселились в Псково-Печерском монастыре, в Рижской пустыни поселился вернувшийся из лагерей старец Таврион, в дальней Караганде подвизался один из последних оптинцев — старец Севастиан, после войны процвела Глинская пустынь со своими старцами, во Владимире жил старец-епископ Афанасий (Сахаров), а в Симферополе святитель Лука (Войно-Ясенецкий), в Киеве под образом юродивого «дяди Коли» епископ Варнава (Беляев), в Алма-Ате владыка Николай, странствовал старец Сампсон (Сиверс), в Печоры на покой переселился митрополит-старец Вениамин (Федченков), на юге России подвизались прп. Кукша, прп. Лаврентий, старец Феодосий. Список можно продолжать, а сколько было еще не столь известных подвижников, несших старческое служение в годы лихолетья — и последние оптинские иноки, поселившиеся в Козельске рядом с монастырем и где-то еще в глухих местах нашей родины, и «приходские монахи», которые были для колхозной деревни светочем «Святой Руси», напоминанием о ней. Тихий свет старчества («глас хлада тонка») донесли они и до нашего времени — уже нашему поколению были дарованы старец Николай (Гурьянов), старец Иоанн (Крестьянкин), старец Кирилл (Павлов), старец Адриан (Кирсанов). Три последних батюшки еще здравствуют, а есть ныне еще и другие старцы, которые утешают, вразумляют, исцеляют народ, но не позволяют разглашать своих имен. «Золотая цепь святости» — такой образ мы находим у святых отцов. В христианском, в православном исповедании очень важно сохранять дух преемственности, старцы передавали своих учеников другим старцам «из полы в полу».

В начале XX века священник Сергий Мансуров составил наглядную таблицу благодатной преемственности. В пояснении к ней он пишет: «В каждом поколении мы указываем имена тех людей, в которых и вокруг которых всегда ярче видна духовная жизнь этого поколения. Эти люди освящали путь своих современников, открывали им волю Божию примером и словом, вокруг них и через них строилось в Церкви все, что в ней есть вечного, Божественного. Это — столпы и утверждения церковные. Все, что поется, созерцается, что читается как истинное и исполняется как верное, почитается как святое в Православии, — все Предание Церковное, связано с этими именами… Единая благодатная жизнь течет неизменно. Замирая на одном месте, она вспыхивает в другом, то шире раскидываясь, то сосредотачиваясь в небольшом круге людей, но никогда не иссякает, обновляясь и обновляя в каждом поколении того, кто отзывается на призыв истины».[2]

ВО ДНИ ДРЕВНИЕ

Появление старческого служения — окормления опытным подвижником приходящих к нему за духовным советом учеников, совпадает с зарождением монашества. Основателем монашества считается прп. Антоний Великий (253−356 гг.). Подвиги этого святого настолько потрясали людей, что ему посвящено немало светских произведений слова и живописного искусства, но изображается в них прежде всего период его отшельнической жизни, который обозначают уже ставшим крылатым выражением «искушения святого Антония». Нам же интересно то время, когда, претерпев двадцатилетний искус, святой выходит на общественное служение — становится наставником и духовным отцом многих людей, старающихся подражать сему подвижнику. Прп. Антоний основал монастырь Приспер и еще несколько монашеских общин в Египте. Почти в то же время к югу от Александрии создалось монашеское поселение Нитрийской пустыни. Основателем его был прп. Аммон. Еще один великий святой древности — прп. Макарий Египетский основал около 330 года монашеское поселение, получившее название «Скит». Еще один центр иноческий жизни в Египте возник вокруг прп. Пахомия Великого в середине IV столетия в Тавениси. Употребленное нами сейчас выражение «возник вокруг» можно применить по отношению к любому зарождавшемуся в древности монастырю. Когда какой-то подвижник достигал высокой степени бесстрастия (то есть побеждал главную человеческую страсть — гордыню, и другие страсти), то вокруг него начинали собираться ученики, и так составлялась «монастырская семья», где был отец духовный и его «чада послушания». И такой отец обладал всеми вышеперечисленными харизматическими дарами старческого служения и, конечно, заслуживал величания «старец».

Поражают цифры, которые приводятся во всех исторических трудах по истории древнего, первоначального монашества. В каждом из египетских монастырей подвизалось по несколько тысяч иноков. Монастыри, первоначально возникшие в пустыне, процвели и в городах и тоже были многолюдными. Так, например, в городе Оксиринхе числилось 20 тысяч инокинь, в городе Антиное было 12 женских обителей. Историки называют это явление «триумфальным шествием монашества в Египте».

Для верующих же людей на все века важны не внешние триумфы, а те неподражаемые образы подвижничества, которые сохранили для нас древние «Отечники» или «Патерики» и «Достопамятные сказания». Позволю себе личное признание: на «заре туманной юности», когда автор этих строк только начинала знакомиться с «сокровищницей церковной», — именно рассказы об этих отцах древности, их краткие поучения стали ориентиром поисков «простоты без пестроты», которая и является основой настоящей духовной жизни, а не одних книжных мечтаний.

Духовные книги тогда были редкостью, «Отечник» мы давали почитать друг другу на время и делали из него выписки коротких рассказов об «отцах пустыни» — отцах всего христианского подвижничества и основоположниках старческого служения. Предварим наш «цитатник» эпиграфом из В.В.Розанова: «Теперь самой короткой молитвы выдумать не могут, а тогда они лились пуками, лились непрестанно, из уст самых темных людей. Другое сердце было. Другой ум. Мы перешли, планета перешла в плохие созвездия… Все серо, тускло, люди стали малы. Как же мы не будем слушать то, что осталось от иных, счастливых веков планеты, когда человек чувствовал себя золотым, чувствовал святым себя, близким звездам и Богу. Слава Богу, что слова эти сохранены, записаны…"[3]

«Авва Памва спросил авву Антония: что мне делать? Старец сказал ему: не надейся на свою праведность, не жалей о том, что прошло и обуздывай язык и чрево.
Он же говорил: от ближнего зависит жизнь и смерть [духовная]. Ибо, если мы приобретаем брата, то приобретаем Бога, а если соблазняем брата, то грешим против Христа.

Некто, ловя диких зверей в пустыне, увидел, что авва Антоний шутил со своими учениками — и соблазнился. Старец, желая уверить его, что нужно давать иногда послабление братии, говорит ему: положи стрелу на лук свой и натяни его. Он сделал так. Старец говорит ему: еще натяни. Тот еще натянул. Опять говорит: еще тяни. Охотник отвечал ему: если я сверх меры натяну лук, то он переломится. Тогда старец говорит ему: так и в деле Божием; если мы сверх меры будем натягивать силы братий, то они скоро расстроятся. Посему необходимо иногда давать хотя некоторое послабление.
Авва Антоний говорил: я уже не боюсь Бога, но люблю Его, ибо «совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ин. 4:18).

Сказывали об авве Арсении, что как при дворе (когда он был наставником детей Императора Византии) никто не носил одежды богаче его, так и в обществе иноков никто не носил одежды хуже его.
Спрашивал некогда авва Арсений одного египетского старца о своих помыслах. Другой брат, увидя это, сказал: авва Арсений! Как ты, столько сведущий в учении греческом и римском, спрашиваешь о своих помыслах у этого простолюдина? Арсений отвечал ему: римское и греческое учение я знаю, но азбуки этого простолюдина еще не выучил.
Старец обычно говаривал сам себе: Арсений, для чего ты ушел из мира? — После бесед я часто раскаивался, а после молчания — никогда.

Авва Матой говорил: я лучше желаю себе дела легкого и продолжительного, нежели трудного в начале, но скоро оканчивающегося.
Еще говорил: чем ближе человек к Богу, тем более сознает себя грешником. Пророк Исайя, увидев Бога, назвал себя окаянным и нечистым (Ис. 6:5).
Когда я был юн, думал сам с собою: может быть, я делаю что-нибудь доброе; когда состарился, вижу, что я не имею в себе ни одного доброго дела.

Авва Пимен рассказывал. Некто спросил авву Паисия: что мне делать с своею душою? Она бесчувственна и не страшится Бога. Старец отвечал ему: пойди, прилепись к человеку, боящемуся Бога: когда сблизишься с ним, станешь его учеником, он и тебя научит бояться Бога.

Пришли некоторые к авве Сисою, чтобы получить от него наставление, но он ничего не говорил им, а только повторял одно: простите меня!
Братия спрашивали авву Сисоя: если падет брат, довольно ему для покаяния одного года? Он отвечал: жестоко слово сие! — Довольно ли шести месяцев? — сказали они. — Много, — отвечал старец. Еще спросили: довольно ли сорока дней? — И это много, — отвечал он. — Сколько же? — говорят они. — Если падет брат, и вскоре будет совершаема вечеря любви (Таинство Причащения), может ли он прийти на вечерю? — Нет, — отвечал им старец, но он должен несколько дней провести в покаянии. И я верую, что если таковой покается от всей души, то Бог и в три дня примет его.

Брат спросил авву Пимена: что такое вера? — Веровать — значит жить смиренномудренно и подавать милостыню, — сказал старец. Говорил также: люди совершенны только на словах, а делают очень мало.

Авва Нил говорил: если ты хочешь молиться, как должно, не огорчай свою душу: иначе напрасно будешь молиться. Еще говорил: блажен монах, который почитает себя хуже всех.

Авва Макарий говорил: если ты, делая кому-либо выговор, приходишь в гнев, то удовлетворяешь своей страсти. Таким образом, ты, не спасая других, губишь сам себя.
Некоторые спросили авву Макария: как должно молиться? Старец отвечает им: не нужно многословить, а должно воздеть руки и говорить: Господи, как Тебе угодно, и как знаешь — помилуй! Если же нападет искушение: Господи, помоги! — Он знает, что нам полезно, и поступает с нами милосердно.

Авва Иоанн Колов сказывал: одному из старцев в восхищении было такое видение: три монаха стояли на одном берегу моря, а с другого был к ним голос, говорящий: возьмите крылья огненные и идите ко мне. Двое из них взяли и перелетели на другую сторону; но третий остался и горько плакал и кричал; после и ему даны были крылья, только не огненные, но слабые и несильные, так что он погружался в море, с трудом опять поднимался и после многой скорби достиг другого берега. Так люди века сего, хотя и берут крылья не огненные, а только слабые и бессильные.

Опять старец говорил брату о душе, желающей покаяться. В одном городе жила красивая собою блудница и имела много друзей. Один правитель области пришел к ней и сказал: обещайся мне жить целомудренно, и я возьму тебя в супружество. Она обещалась, и он взял ее и привел в дом свой. Но друзья искали ее и сказали им: такой-то взял ее в дом свой. Если мы пойдем в дом его, и он узнает, то накажет нас; но пойдем назад дома и свистнем ей; она узнает голос свиста и выйдет к нам; тогда мы не будем уже виноваты. Но бывшая блудница, услышав свист, заткнула уши свои, вбежала во внутренние покои и заперла двери. — Блудница, — говорил старец, — есть душа, ее друзья — страсти и люди, правитель — Христос; внутренний покой — вечная обитель, свистящие ей — злые демоны. Так кающаяся душа всегда прибегает к Богу!"[4]

В начале ХХ столетия вдохновенный духовный писатель Сергей Александрович Нилус воспел дерзновенную хвалу «звездам пустыни»: «Им нет покоя в этом мире, потому что они ожидают его в том. Они блуждают со зверями; как птицы летают по горам. Но, блуждая по горам, они сияют, как светильники, и просвещают светом своим всех, с усердием приходящих к ним… Царям скучно бывает в чертогах, а им весело и в подземельях. Носят власяницу блаженные отцы, но радуются больше, чем носящие порфиру… Когда изнемогут, ложатся на земле, как на мягком ложе. Немного заснут — и спешат встать, дабы петь хвалы возлюбленному их Христу». Сравнивая святых отцов со звездами небесными, Нилус вспоминает чудесное стихотворение А.С.Хомякова:

В час полночный близ потока
Ты взгляни на небеса:
Совершаются далеко
В горнем мире чудеса.
Ночи верные лампады
Невидимы в блеске дня,
Стройно ходят там громады
Негасимого огня.
Но впивайся в них очами —
И увидишь, что вдали,
За ближайшими звездами
Тьмами звезды в ночь ушли.
Вновь вглядись — и тьмы за тьмами
Утомят твой робкий взгляд:
Все звездами, все огнями
Бездны синие горят.
В час полночного молчанья,
Отогнав обманы снов,
Ты вглядись душой в Писанья
Галилейских рыбаков, —
И в объеме Книги тесной
Развернется пред тобой
Бесконечный свод небесный
С лучезарною красой.
Узришь — звезды мыслей водят
Тайный хор свой вкруг земли;
Вновь вглядись — другие всходят;
Вновь вглядись: и там вдали
Звезды мыслей тьмы за тьмами,
Всходят, всходят без числа…
И зажжется их огнями
Сердца дремлющая мгла.[5]

СТАРЧЕСКОЕ СЛУЖЕНИЕ

Издревле старческое служение было таинством общения духа подвижника и приходящего к нему ученика, часто оно не выражалось словами. Человек, прибегавший к старцу (в случае монастырских старцев, откуда и пошла вообще практика старческого окормления, — постоянно изо дня в день), открывал ему свои помыслы, просил об уврачевании души. Не практические вопросы решались со старцами (как это в большинстве случаев бывает в наши дни), а вопросы духовные. И исцеление души происходило рядом со старцем постепенно, и не потому, что он произносил постоянно какие-то поучения, а потому, что сокровенно молился и передавал силу духовную своему ученику. Если сердце ученика было открыто для такого восприятия. Кроме того, отношения: «старец — ученик» предполагали полное послушание последнего. При этом старцы, иногда намеренно испытывая учеников, давали им послушания, не согласные со здравым смыслом. Классический пример: поливание сухого прута, воткнутого в песок или таскание воды в решете. Что происходило с послушником во время исполнения такого, противоречащего умному рассуждению, поступка? Он боролся с собой, он побеждал свою гордыню, он заставлял себя заниматься не просто тем, что ему не нравится, а тем, что является очевидной бессмыслицей. Но, одновременно, он понимал, что старец его воспитывает, он, как искусный художник, ваяет его душу. Потому что дело старцев во все времена — это устроение душ человеческих, это преображение, которое происходит незримо.

Но это не означает, что сам человек ни за что не отвечает. Тем более в условиях мира. В монастыре еще такое возможно — жизнь регламентирована и иногда на каждый шаг действительно есть возможность получить благословение или запрещение. Но в миру-то у нас нет такой возможности. Да и полезно ли это — все время «чувствовать себя, как за каменной стеной», всю ответственность сложив на другого человека?

Старец Софроний (Сахаров) в своих беседах с учениками (1990−1993 гг.) призывал их к духовной зрелости, взрослости, ответственности, предостерегал их от того, чтобы постоянно произносить слова типа: «меня так старец благословил». Человек должен уметь сам отвечать за свои слова и поступки. «Когда вы спрашиваете духовника, и он говорит вам какое-нибудь слово и вы потом делаете по слову духовника, никогда не говорите, что я сделал так, потому что мне сказал духовник.
Духовник для нас как ангел служитель спасения нашего: мы обращаемся к нему, чтобы узнать волю Божию, — и потом несем всю ответственность только мы, а не духовник… Не „меня благословили“, а я так делаю, и вся ответственность лежит на мне».

Тут вспоминается и рассказ прп. Варсонофия Оптинского. В годы своего послушничества он приступал с заранее подготовленным большим списком вопросов к своему духовному отцу прп. старцу Анатолию. А тот, не отвечая на эти вопросы, говорил: «Иди, иди пока». Рассказывая об этом случае послушнику Николаю (будущему прп. старцу Никону), прп. Варсонофий пояснял, что нужно учиться «пожданию», в духовной жизни нельзя торопиться, и тогда многие сложные вопросы сами разрешатся с течением времени.

Большинство старцев вообще были против страсти к вопрошанию, говорили, что волю Божию можно узнать из уст ребенка, если спрашивать с верою; и идти по жизни нужно средним, «царским путем»: исповедоваться у своего приходского священника, жить в совете с единомысленными братиями и по Уставам Церкви.

Предостерегали людей старцы и от лишних вопросов и потому, что знали, что человек очень часто неправильно истолковывает слова духовных мужей, а попросту: придумывает то, что ему вовсе и не говорили. Иногда же, получая простые определенные ответы, все равно поступает по-своему. Чаще всего при встрече со старцем действует духовный закон, о котором в одной из бесед с братией своего монастыря сказал старец Софроний (Сахаров): «Если человек, который приходит к духовнику, постоянно колеблется, нигде не стоит, то духовник не может найти для него слова, которое бы устранило раз и навсегда какое бы то ни было колебание. Духовник говорит то, что в данный момент может помочь человеку». А ведь мы почти все такие — мы «ни в чем не стоим», все время колеблемся ветрами своих страстей, настроений, помыслов и представлений. И вот старец нам дает какой-то совет, исходя из нашего сиюминутного состояния, а мы потом начинаем его «тиражировать», предлагать всем и каждому как наилучший рецепт спасения «для всех времен и народов». В таком случае неосознанно нарушается Таинство исповеди, человек самому себе и другим людям наносит серьезный духовный вред.

«Во времена древние» именно из старческого окормления родилось духовническое служение, а теперь старцев превратили в оракулов, общественных деятелей. От этого, увы, сейчас и происходит множество недоразумений. Поворот этот произошел в веке XIX, когда интеллигенция, вернувшаяся в Церковь, нашла оптинских и других старцев и вынесла их имена и поучения «на стогны мира». Вероятно, такова была воля Божия. Но результатом стало искажение правильного понимания старческого служения, которое продолжает развиваться в сторону представления о старце, как о том, кто может и должен участвовать в жизни государства, решать глобальные мировые проблемы, обращаться с проповедью ко всему народу. И от этого сейчас возникает немало недоразумений. Простые люди недоумевают: а почему у старцев разномыслие, почему, например они не единодушными оказались в отношении к ИНН? Почему по-разному относятся к новому правительству и к разным другим вопросам?

Простите меня, конечно, я не вправе высказываться по такому серьезному вопросу, но думается, нам надо пересмотреть свое отношение к старцам. Ведь мы не знаем примеров из истории Оптиной пустыни, например, или других монашеских старческих центров, когда старца просили для газеты или для журнала (тогда благо не было теле- и аудиотехники) дать интервью, ответить на вопросы «на злобу дня». Старцы, если и говорили о чем-то общезначимом для истории России или даже для человечества в целом, то это было сказано в письмах к конкретным лицам, не предназначенных к тому, чтобы их тотчас же публиковали. Прошло немало времени, письма эти уже после кончины старцев были опубликованы, и теперь они служат нам назиданием. А если бы их напечатали при жизни старцев, наверняка, как это происходит сейчас, они стали бы яблоком раздора между различными силами в обществе. Если старцы и влияли на ход событий в прежние времена, то это всегда делалось не напрямую, а через духовных чад — государственных чиновников, писателей, земских деятелей, помещиков. Старцы давали конкретный совет конкретному лицу, а человек в меру способностей выполнял его, и часто деяния, совершенные по совету старца, были причиной серьезных исторических перемен. Таким образом старец оставался в тени, и его имя не вовлекалось в политические, идеологические и прочие житейские дрязги.

И пользы от такого образа действия при влиянии на общественную жизнь было гораздо больше, чем сейчас. А ныне старцев буквально заставляют высказываться публично, надеясь, что их слово успокоит брожение среди православных, но люди, как известно, не успокаиваются и после самых авторитетных назиданий, потому что те, кто митингуют — живут этим. Они другой жизни уже не представляют.

А история свидетельствует: старческое служение не должно быть публичным. Все примеры такого общественного служения — скорее исключение из правила. И не надо нашему брату журналисту мучить старцев, а нужно спасать свою душу. И помнить, что глобальные вопросы в Церкви никогда не решались одним человеком (даже святым), а решались всегда соборно. Конечно, были и лжесоборы, но Господь всегда со временем открывал — где правда.

Итак, старцы — это «детоводители ко Христу», это те, чьи молитвы слышит Бог, кому открыта воля Божия. И самое удивительное, что дух истинного старчества — смиренный, незлобивый и простой — во все времена ощущается верующими людьми, как «благоухание духовное», исходящее от человека. Народ тянется к такому человеку, окружает его плотным кольцом, стремится хотя бы благословение получить от такого батюшки (и так, без слов даже получить утешение).

Читаешь древние патерики, отечники, «достопамятные сказания» и поражаешься преемственности — и во времена древние, и в наши времена старцев отличала евангельская простота. Братия молили: «дай нам наставление» и слышали в ответ: «не входи в состязание ни о каком предмете, но плачь и сокрушайся, ибо время близко» (сказано в VI веке аввой Маттоем), «никого не осуждай, никому не досаждай и всем мое почтение» (сказано в ХIХ веке старцем Амвросием Оптинским), «верьте в Бога и Он все устроит» (сказано в ХХI веке старцем Николаем Гурьяновым). И список этот можно продолжить.

СНОСКИ:
1. Концевич И.М. Оптина пустынь и ее время. Нью-Йорк, 1970. С. 7−8, 11−12, 37−38.
2. Свящ. Сергий Мансуров. Очерки из истории Церкви. Клин, 2002. С. 27−28.
3. Розанов В.В. Иная земля, иное небо. М., 1994. С. 620.
4. Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. М., 1999.
5. Нилус С.А. Звезды пустыни. М., 2001. С. 10−11.