 |
| Русская линия | Людмила Ильюнина | 04.06.2005 |
Отец Софроний составил жизнеописание своего аввы (на уровне тех, какие писали о своих учителях отцы Церкви), расшифровал (это был огромный труд, насколько можно судить по опубликованным недавно отрывкам из рукописей) богодухновенные записи преподобного Силуана, перевел их на разные языки мира. И он жил общением с преподобным Силуаном до конца своих дней. Именно поэтому его имя занимает особое место в синодике с именами отшедших подвижников. В писаниях схиархимандрита Софрония, в его беседах с братией Эссекского монастыря мы находим ответы на вопросы, рожденные особенностями именно нашей эпохи. В отце Софронии, так же как и в его авве, жил дух соболезнования «всему Адаму», всему утопающему в греховной скорби человечеству.
Усиление трагизма жизни в ХХ столетии вызывает старца на постоянную дерзновенную беседу с Богом и вопрошание: «Где же Ты? Войны, болезни, голод в мире все возрастают». И ответ приходил в молитве: «…Духом Твоим Святым просвети унылые очи сердца моего; чтобы мог я узревать Твой благой Промысл о всем роде людском, даже в самых ужасных событиях современности. Дай душе моей силы терпеливой любви, ибо я изнемогаю в тленной плоти моей от узрения и еще более от слуха о нестерпимых пытках, совершающихся на всей земле над плененными страстями… Ты не раз давал мне уверенность в окончательной победе Света Твоего, и все же — Ты видишь, я изнурен в служении моем».
Злободневность этой молитвы отца Софрония возрастает с каждым днем. Мир переполнен болью. И это не только физическая боль. Старец много говорил и писал о душевных болезнях нашего времени. И о главной причине их — искусе подмены. Сам он прошел через этот искус, уйдя в ранней юности от детской веры и чистоты Православия в дебри восточной философии и мистики. Прошел он через «годы, когда искусство владело художником, как рабом» (в Париже он даже выставлялся в известных художественных салонах). Прошел через опасность интеллектуального усвоения богооткровенных истин (когда кажется, что ты знаешь истину, обладаешь ею, а интеллектуальное обладание зачастую бывает враждебно опытному), но с другой стороны старец говорил и об опасности бездумного чтения, внешнего фарисейского благочестия. Например, понимания смирения как некоторой «прибитости», нарочитого упрощения в одежде, напряженной молчаливости, а в целом к усложнению проблематики духовной жизни, в то время как аскетическая христианская культура — это путь к простоте. Отец Софроний говорил, что беда России в том, что уничтожена традиция аскетической культуры как целое, и восстановить именно внутреннюю суть христианской жизни сейчас труднее всего.
Обо всем этом писал схиархимандрит Софроний во всех своих книгах: о преподобном Силуане, «О молитве», «Видеть Бога как Он есть», «Рождение в Царство неколебимое». Но особенно живо говорится о законах аскетики в книге «Путь опытного богопознания», потому что вопросы духовной культуры решаются в этой книге в живом общении с одним человеком, а не «вообще».
В духовной жизни остановка подобна смерти — так учат нас отцы. Но для того чтобы двигаться, нужна путеводная звезда. Нужно видеть горные вершины и, хотя и нет у нас уверенности, что мы можем дойти до них, мы должны стремиться к восхождению. Такие путеводные звезды и горные вершины для нас — подвижники Христовы. Образы их из веков давно минувших нас могут восхищать, но их отдаленность дает место оправданию: «это в те времена так люди спасались, а теперь все это невозможно». Поэтому так нужны нам свидетельства наших современников.
Книга писем старца Софрония к Давиду Бальфуру, недавно вышедшая в издательстве «Паломник», и есть такое свидетельство.
В этих письмах отец Софроний был крайне откровенен со своим адресатом, ради его утверждения и утешения открывал ему такие тайны своего подвижничества, о которых никому больше не говорил. Так он сознался в том, что на протяжении нескольких лет жизни на Афоне подвергался физическому нападению (избиению) от бесов. Случалось это по ночам, а утром нужно было идти на тяжелые послушания и не роптать.
Признавался он и в том, что в молитве ему открывалось духовное состояние того человека, за которого он молился, и при этом таинственным образом совершалось глубочайшее сопереживание тем проблемам и бедам, которые мучили того, за кого подвижник молился.
Обвинители старца Софрония в «конфессиональном безразличии» (а таковые у нас имеются) найдут в этой книге блестящую апологию Православия, свидетельство глубокой укорененности старца в православной традиции.
Нас же в этой книге более всего поразило постоянство духовного напряжения, в котором жил подвижник Христов. Те духовные проблемы, которые поднимаются в письмах 1930-х годов, отец Софроний будет решать на протяжении всей своей жизни, до самой кончины в 1993 году. Эти проблемы заявлены во вступительной статье к книге иеродиакона Николая (Сахарова). Назовем их: о богословии, рожденном в покаянии; о тайне человеческих страданий; о величии человека и его призвании; о догматическом сознании.
Поражает язык, которым написаны письма, — старец Софроний (конечно, намеренно не стремясь к этому) был прекрасным стилистом. Четкие, иногда афористически чеканные формулировки родились не из книжного научения только, но из личного духовного опыта, поэтому они так трогают читателя.
Благодарим Эссекский Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь за то, что там сохраняют наследие старца Софрония и делятся им с нами. Ждем новых публикаций писем старца Софрония к разным лицам.
В своем предсмертном завещании, записанном на магнитофонную пленку, старец говорил о том, что идеал наш прост — «изгнать всякую мысль против брата», молиться о единстве, просить Господа об изменении наших сердец. «Хорошо быть артистом по характеру, чтобы всегда наша жизнь была вдохновенной. Мы можем страдать, у нас нет сил, но вдохновение, как какой-то поток энергии, постоянно льется. И тогда наша жизнь не знает уныния. Так что нет в бытии никого, ничего больше, чем Христос и Его учение. Все остальное, чем гордится мир, блекнет перед этим… Многие цари и пророки хотели видеть и не видели, слышать, и не слышали».
Влечется наш ум к Воскресению Христа — событию центральному и величайшему из всех других событий сотворенного мира. Но я не хочу останавливаться только на этом событии. Наша жизнь повседневная проходит, во всяком случае, должна проходить, вдохновением, исходящим от Духа Святого. В Символе веры нашей сказано о Духе Святом, что «Он говорил пророками» в Ветхом Завете. В той молитве, которую мы с вами ежедневно читаем, сказано «Ангеле Божий, хранителю мой святый, живот мой соблюди во страсе Христа Бога, ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою». Так вот, мы просим, чтобы по благодати Духа Святого наш ум пребывал бы там, где ему должно быть. «Ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою». Предо мною теперь особенно открывается вся моя прожитая жизнь. И из опыта этой жизни исходя, я считаю необходимым всем нам воспитать наш ум, чтобы он как бы по естеству своему знал — пребывать в атмосфере Царства Христова. Итак, если подходить к событиям по-богословски, начало нашего откровения — это было явление Моисею со словами: «Аз есмь Сущий», так говорил из Купины Неопалимой Логос Отца. И дальше Дух Святой внушал слова, которые необходимы нам, чтобы нам знать природу нашу, и природа наша такова, что при неправильном понимании люди или совсем не допускают веру в наше воскресение в Боге, или же преувеличенно думают о человеке, как будто бы он не нуждается в помощи Божией.
Стремясь пребыть в лоне откровения, основного откровения, выраженного в Ветхом Завете, «когда сей Дух коснется сердца человека», то раскрывает его до беспредельности. И то, что невозможно человеку помыслить, когда он живет по-плотски, то открывает Дух Святый. И Господь сказал, что побеждается власть греха над нами постом и молитвою.
Не хочется мне отклоняться от основных положений и вспоминать второстепенное. И сейчас я в труде выбора слов, теснящихся в горле моем. Бог часто понимается неверно. Так, что это понимание не только не содействует, как будто Бог не содействует нам к проникновению в глубины Божественной жизни, но просто убивает нашу плоть. Великий святой нашей Церкви, великий богослов Максим Исповедник дает нам очень важное определение: «Дай телу подвиг по силам его, а остальное внимание обрати на ум». Есть вещи в духовном христианском мире, которые мы не можем понять простой человеческой логикой, но которые яснее становятся только через опыт благодати, когда дано нам бывает подлинно пребыть в состоянии созерцания, когда содержание Откровения становится для нас очевидностью. Мое старание при встрече с вами, мои драгоценные братья и сестры, в том, что теперь, готовясь каждый день к исходу, я хотел бы, чтобы ваши умы утвердились на истинном пути.
Жертва Христа настолько грандиозна, что, в сущности, одному человеку невозможно претендовать на то, чтобы иметь опыт, исчерпывающий все. Но все-таки есть положения, духовные состояния наши, по содержанию своему включающие огромное количество сведений. И они дают как-то проникнуть в тайну Божественной жизни. Почему я говорю об этом? Потому, что в Боге нет греха. И все уродство, которое привело к трагическому положению весь мир, — человеческое грехопадение. Когда мы молимся: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам», то нам самим страшно трудно судить, так ли это было — без греха, или где-то тайным образом мы согрешали. Как говорит псалмопевец: «От тайных моих очисти мя». Или грех сей действует в нас так долго, что мы вообще не можем дать себе отчет. Я всегда привожу слова из Великого канона Андрея Критского. Содержание всей Библии явилось вдохновенным моментом в творении прп. Андрея. И каждую службу мы начинаем мыслью о всем мире, «о мире всего мира, благостоянии святых Божиих церквей и о соединении всех». Так мы начинаем каждую службу. Но, что я отметил над самим собой и, в каком-то смысле, не подсматривая, но просто из общения с моими братьями и сестрами, что привыкшие к этим словам совсем не думают о бытийном содержании прошения «о мире всего мира, благостоянии святых Божиих церквей» и о соединении в единстве любви Христовой. Что за замечательный момент у прп. Андрея Критского, когда он говорит: «Вонми небо, внушай земле глас кающегося». Смотрите, какое кажется странное выражение: один человек кается в своих грехах, но это событие рассматривается как сверхкосмическое. И дерзновение это захватывает нас. Как старец Силуан пишет о том, что плач Адама заставлял всю тварь умолкать и внимать этому плачу.
* * *
Понимаете разницу человека, во Христе возрожденного, от человека, не знающего Христа? И Моисей, и другие цари — сыны Адама — употребляли эти слова с дерзновением. Покаяние человека — это событие необычайно трагическое, необычайно великое. В одном человеке живет весь Ветхий и Новый Завет и все наше чаяние, ожидание: «Чаю воскресения мертвых». Вы понимаете, дорогие мои братья и сестры, что хорошо понимать эти слова в их подлинном содержании и носить в себе. Тогда, при произнесении этих слов, они будут захватывать все наше существо. Так и молитва к Ангелу: «Ум мой утверди во истиннем пути». И апостол Павел предлагает нам иметь ум за пределами восьмого дня, то есть того, что будет, когда уже наступит всеобщее воскресение и совершится всеобщий Суд. Я говорю в беспорядке, потому что наша беседа есть братское общение. Я перескакиваю от одного положения к другому, подобно тому, как псалмопевец перескакивал от одной темы к другой. Эти слова «ум мой утверди во истиннем пути», когда я слышу их, читаю их, и особенно, когда про себя произношу их перед Богом. «Ум мой утверди во истиннем пути». Этот истинный путь, конечно, жизнь Самого Бога. Если всю свою жизнь монашескую наш драгоценный старец Силуан отдал за то, чтобы Господь открыл всему миру Себя. Когда старец говорит, что «я говорю это, потому что знаю Господа», не всем понятны такие слова. Я жил среди многих монахов, среди многих верующих, и далеко не всеми понятый. Вы знаете все, что подвиг монашеский есть борьба со страстями, но что есть Божественное бесстрастие, об этом очень нелегко говорить людям. Услаждение страстями приводит нас к удалению от Бога. Я сейчас прошу Бога о том, чтобы выразить непостижимо трудную вещь. Так люди боятся ошибочного пути, чтобы служить Истине в истинном духе.
Что такое бесстрастная, безгрешная любовь нашего Бога? Я все время воздерживаюсь говорить о том, что несвойственно Божественному Бытию. Поэтому как бы все время приходится прибегать и ждать, когда действием Духа Святого в нас открывается наш истинный путь. Это совсем не малые вещи. Невозможно проникнуть в истинный путь без того, чтобы пребыть умом уже вне времени, уже в Божественной Вечности. Речь идет о спасении именно в этом плане. И как нам очень трудно вообразить себе, чтобы по образу Божию и по подобию Ему является важным событием даже для Него Самого. Имея настоящее понятие о том, что язык наш в этом мире вещей не соответствует тому, чтобы говорить о Боге. И вместе, нет другого пути.
Жизнь старца Силуана не образец общий. Ему с первых дней монашеского подвига было дано ощутить божественное и нетварное смирение Бога. Носить его в себе или быть под его действием постоянно человек не может — он тогда выходит из этого мира. Но, вот, когда старец ощущал смирение Христа, то говорил, что оно неописуемо. Вы знаете, что для многих людей последняя степень монашеской жизни — это смириться и считать себя хуже всякой твари. А то, о чем говорит Силуан, идет дальше этого. Так, если один грешный человек стоит перед Богом и говорит: «Вонми небо», то это значит, что если Бог-Творец решил воплотиться и быть с людьми, чтобы показать всем нам, то мы созданы так, что можем получить в вечное обладание жизнь Самого Бога! И это такая таинственная жизнь, что она невыразима на человеческом языке. Слово человеческое может извратить Истинный Дух. Но, все-таки, вы живите: «Сподоби, Господи, в день сей или в нощь сию, или час сей без греха сохранитися нам, то есть в Божественном состоянии. Единое, безгрешное… Начиная с сотворения мира первозданного Адама грехопадению поревновав» — так от первого человека до Последнего Суда. Так мы носим в себе память об этом. В содержании литургии есть выражение: «И паки Второе Пришествие». Некоторые богословы Европы говорят: «Как неразумно — еще не было этого. Как вспоминать то, чего еще не было?» Но дело в том, что мы носим в своем сознании, что это путь Бога при создании богоподобных человеков. Не потому ли мы встречаемся со страшным явлением, что наше обычное законоведение говорит о том, что я могу быть судим, как преступник, если я совершил сам что-то, но когда это преступление совершено кем-нибудь другим, то я свободен от ответа. Это не совсем верно. Почему я так говорю? Потому что Господь все время обращается с нами так, как будто бы мы уже совершенны в Нем Самом. И мы каемся, и мы просим прощения, выражая это рабскими движениями — падение на землю, прижавшись лбом к полу, к земле. Мы каемся за мир. Значит, Господь говорит с нами, как с уже ответственными за все. И, если через меня проходит космическая жизнь, та же самая, которая проходила и через нашего праотца Адама, то единство наше с Адамом является совсем понятным и естественным. Итак, когда мы говорим о нашей жизни монашеской, то мы должны знать не только начало, но думать и о конце. Как прп. Силуан, подумайте, он в одно мгновение слышит молитву и того, кто в Америке, и того, кто на Афоне. Как это удается, мы не понимаем, но мы верим, что он знает нас. Многие молитвы многих людей говорят о его способности почти предупреждать наш вопрос. Он не предупреждает, а предвидит его. И, если мы будем знать об этом, то наше поведение будет иным. Каждое мое движение внешнее, но особенно движение ума и сердца известно Богу. Поэтому попробуем жить просто, но и внимательно, чтобы не совершать никакого греха. А это мы сможем сделать только в плаче, умоляя Бога сохранить нас от греха. И, когда человек сохранится, то он говорит уже как подлинное лицо, как персона. «Вонми небо, вонми земля глаголы кающегося человека!» Тогда в наших головах и сердцах все совершающееся на земле будет вызывать в нас реакции, не похожие на обычные человеческие реакции. И вся наша жизнь может получить характер освящения тем словом, о котором Господь говорил: «Небо и земля прейдут, а словеса Мои не прейдут». Итак, я хочу только повторить вам, что нам нужно быть очень внимательными к каждому слову и каждому движению нашего сердца и нашего ума. Но конец — когда человек вдруг увидит, какой он есть в самом себе…
Эссекс, монастырь св. пророка и Предтечи Иоанна
22 мая 1992 года
О МОЛИТВЕ
Слово мое обращается опять к моим братьям и сестрам. И простите меня, что в слабости моей, когда у меня нет энергии, слово мое, конечно, может быть довольно тяжким.
Но вот о чем я хочу говорить сегодня. Помните, что когда-то мы говорили, что всякая мысль отрицательная или добрая, когда мы наедине в келии своей, есть энергия, есть сила, отражающаяся на жизни всего монастыря. Когда эта мысль положительная, когда это горячая молитва друг за друга и каждого за всех и всех за каждого, тогда крепнут стены монастыря. И наоборот, когда мысли наши идут отрицательным путем, и мы вместо любви осуждаем брата нашего, тогда рождаются в стенах монастыря трещины, и все разваливается.
Так вы помните об этом, что я говорил: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранится нам», то есть не иметь ни одной греховной мысли.
Но куда может идти наша человеческая мысль? Возьмем такой случай наших дней. Обретены были мощи святого Серафима Саровского. Полтора века тому назад он молился в монастыре, в пустыне, на камне, и до сих пор его молитва действует. Отсюда, естественно, рождается в нас вопрос: куда идет каждая наша мысль, каких пределов она достигает?
Вот Господь говорит в Евангелии: «Небо и земля прейдут, словеса Мои не прейдут». И этот пример, скажем, о Серафиме Саровском, когда он кричал, собственно к Богу только сам за себя: «Боже, милостив буди мне, грешному!» По последствиям мы видим, что молитва его имеет космические влияния на историю человеческого бытия.
А куда идут наши мысли? У Гоголя есть повесть о старосветских помещиках, где он говорит, что мысль их не перешагивала через ограду их имения. А наша мысль куда идет? Перешагивает она пределы территории нашего монастыря или идет куда-то дальше еще даже просто пределов и даже до беспредельности?
Если мы осознаем важность этого факта нашего мышления, то, конечно, мы будем проводить нашу монашескую жизнь с большой осторожностью.
Если молитва Серафима «Боже, милостив буди мне, грешному!» уже полтора века потрясает мир. Столько людей хотят иметь его имя. А ведь он, как будто бы, боролся только за свое спасение: «Боже, милостив буди мне, грешному!»
Другой пример перед нами стоит: блаженный отец наш, великий старец Силуан. Если он рыдал больше, чем за самих себя, молясь за всего Адама, то ощущаем ли мы его мысль, идущую до таких пределов и его энергию или мы пропускаем это без внимания?
Если человек создан по образу Абсолюта-Бога, то из этих примеров, которые я привел, мы видим, что человеческая мысль может идти страшно глубоко.
Вот, скажем так, одно из наиболее трагических событий в истории человечества: раскол христианства на различные исповедания, когда наша Церковь учит об исхождении Святого Духа только от Отца, а на Западе говорят: и от Сына, и веками мы разделены. Лично я предпочитаю нашу мысль, оставляю других мыслить, как они хотят. Но наша мысль о чем говорит: о том, что прежде создания мира, как был Бог тогда? Исходил ли Дух Святый от Отца и Сына или до сотворения мира Отец был единым началом и Отца и Сына и Святого Духа?
Иными словами, наша мысль идет за пределы бытия мира.
То, что говорят на Западе, то есть то, что Дух Святой исходил от Сына, не противоречит нашему познанию о Христе. В Евангелии от Иоанна мы читаем, что по воскресении Господь дунул на учеников Своих и сказал: «Приимите Духа Святого». Даже больше того можно сказать: не только от Христа исходит Дух Святой, но, вселившись в святых Своих, он действует и в людях. Получается впечатление, что от такого человека, скажем, как Серафим Саровский или Силуан Афонский исходит Дух Святой, энергия, действия, любовь Его. Но в своем личном бытии, ипостасном, Дух Святой исходит только от Отца, и это касается прежде всего создания мира.
Если мы остановимся на этих чертах человеческой мысли, то в нашей повседневной жизни монашеской мы, конечно, будем очень осторожны с каждым движением нашего ума, с каждым движением нашего сердца.
Совсем недавно мне некто говорил из гостей: «Вот, я прихожу в храм и часто — ненужные совсем мысли: как кто-то одет, как кто-то ходит, как кто-то говорит и так далее, перебивают всю мою литургию». Человек образованный, воспитанный, но он не знает монашеской науки: борьбы с помыслом. И мы должны учиться этой борьбе до полного обладания нашим бытием.
Но, как мы говорим, начинаем с самых малых вещей. Маленькие повседневные работы ничего не меняют в этом плане. Копая землю в саду, пиша икону, служа литургию и так далее, если наша мысль всегда пребывает в Боге, то, конечно, эта мысль освещает всю нашу жизнь.
Итак, наша работа повседневная; как мы говорили, что мы поступили в школу, диплом которой мы получаем после смерти, а не при жизни. В течение нашей жизни мы не достигаем Абсолюта, но мы мыслим о Нем.
Так в беспорядке, в форме простой беседы я говорю о некоторых пунктах, чтобы привлечь ваше внимание.
Если Серафима Саровского молитва через 150 лет и более продолжает действовать и возбуждать в миллионах душ радость воскресения, то, как мы можем войти в этот дух монашества, чтобы и нам быть подобными и монаху Серафиму, и монаху прп. Сергию, и монаху Силуану Афонскому, и монаху Иоанну Лествичнику или Ефрему Сирину, и другим прочим апостолам? Так что, если мы живем таким порядком, то тогда каждый день для нас будет вырастанием и приготовлением к вечной жизни в Боге и с Богом.
Я немножко возвращаюсь к тому, как я говорил, что, если вы хотите укрепить стены монастыря, молитесь друг за друга и живите себе все, как одна семья, как один человек. Итак, даже таким путем мы поможем братьям нашим и сестрам, которые приходят к нам, как гости, но и как сомолитвенники, которые молятся вместе с нами.
Итак, пожалуйста, помните о величии и человеческого слова, не только Божественного, которое: «Да будет Свет и бысть Свет». Но и наше человеческое слово, если оно попадает в русло слова Самого Христа, то также мы можем сказать, что все видимое: и солнце, и луна, и земля — все прейдет, а слова наши не прейдут. Почему? Потому что они есть плод живущего в нас Христа.
Итак, получается картина, что с одной стороны, наша жизнь совсем, совсем простая, смиренная, скромная, но это смирение не должно отнимать от нас мысли и разумения о слове Бога. И когда мы мыслим о нашей ответственности пред всем человечеством за каждую нашу мысль, тогда мы стоим на верном пути.
Так, часто монах бывает в состоянии упадка, уныния. Эти часы уныния, богооставленности очень важны для нас. Потому что, когда мы получаем благодать Духа Святого, то, конечно, наше слово и наша мысль идут в беспредельность. А когда Бог оставляет нас с нашими силами, то вдруг наша мысль не идет никуда.
Итак, вот сегодня я решил говорить вам об этом, и дай Бог вам силы удержаться на этом монашеском пути: быть ответственным за всякую нашу мысль, за всякое наше слово, за всякое движение нашего сердца. Мы без слов можем изводить энергию благодетельную от сердца, и без слов мы можем ранить брата и повредить его жизнь.
Вот сегодня я сказал вам мои мысли, и теперь остается только, если кто хочет спросить меня, то я постараюсь ответить. Но сегодня мне хотелось говорить о важности сознания нашей ответственности пред всем миром.
Если Серафим Саровский, ища своего спасения, дал возможность пережить пасхальную радость теперь, в наши дни. Если блаженный великий старец наш Силуан пишет, что когда он умрет, то умолит Господа за весь христианский мир. И дальше пишет: «Но если я увижу лицо Господа Бога Безначального, я забуду про мир». И опять пишет: «Когда умру и явлюсь пред Лице Христа, умолю Его за весь мир». Из этих слов вы видите, куда шла его мысль, и я не сомневаюсь, что энергия его молитвы также отражается в космических судьбах всего мира, как отражалась молитва Серафима Саровского, Антония Великого или какого-нибудь другого святого.
20 мая 1991 г.
http://rusk.ru/st.php?idar=103303
|
|
