Император и Монах

Об отношениях светской и церковной властей в эпоху царствования Александра I и Николая I

Каковы были взаимоотношения светской и духовной властей во время царствования императоров Александра Благословенного и Николая Первого? Вопрос этот может вызвать недоумение. И в самом деле, существуют увесистые тома исследований, авторы которых делают следующий вывод: это было время диктата светской власти над духовной. Однако, следует отметить, что иерархи и монахи не молчали.

1830 год был типичным для упоминаемого периода. Именно тогда на стол императора лег проект Указа о значительном повышении возрастного ценза при вступлении в монашество, что, по сути, являлось завуалированным ударом по Православной Церкви. Митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский Серафим подал Николаю I свои возражения в письменном виде, где, между прочим, было сказано:

«Августейший монарх, Всемилостивейший Государь!
Церковные летописи сохранили нам оное достопамятное Святителя Амвросия Архиепископа Медиоланского к императору Феодосию Великому письмо, в коем он так говорит: кто тебе, Царю речет истину, аще Епископ не дерзнет учинить сего.
Сколько я ни далек от сего знаменитого просвещением и добродетелями святого Пастыря, но будучи облечен тем же с ним саном, приемлю и я дерзновение сказать Тебе единому в целом мире — Царю Православному всю истину по делу о новом предположении касательно принимания послушников и послушниц в монастыри и пострижения их в монашество, а также и увольнения из монастырей молодых девиц к родным, какие и колико важные могут произойти из предположения сего, если оно приведено будет в исполнение, последствия, что все и изображено мною в приложенной при сем краткой записке…
Вашего Императорского Величества Верноподданнейший Богомолец, 11 января 1831 года».

Сама записка, приложенная к письму митрополита на высочайшее имя, заканчивалась следующим выводом:
«С опустением монастырей, яко училищ благочестия, охладеет в целом государстве и дух страха Божия, а злой дух неверия и нечестия усилится.
С опустением и падением монастырей придут в расстройство и упадок Духовные академии и семинарии, в коих ныне ректорами большей частью Архимандриты, а иеромонахи инспекторами. Ибо в сем случае по необходимости должно будет препоручить места их женатым ученым священникам или вдовым. Но на женатых нельзя возложить ректорских должностей во всех тех семинариях и академиях, кои состоят при архиерейских домах или монастырях, в коих им жить с женами и детьми крайне будет неприлично и соблазнительно. Равно и вдовым священникам препоручать места сии будет не без затруднения. Ибо у некоторых из таковых священников есть дети женского пола… При том священники сии едва ли могут с желаемою правительством пользой проходить возложенные на них важные ректорские должности, требующие больших и основательных в Богословии и других ученых предметах сведений, такие должности, к коим они нимало себя не приуготовили.
Далее, с опустением и падением монастырей и духовных училищ придет в большое расстройство и вся иерархия церковная. Доселе на кафедры архиерейские возводимы были архимандриты из ректоров академий и семинарий, которые, неся на себе с самого вступления своего в монашество всю тяжесть строгих его обязанностей, приобучили себя к духовной жизни, и которые, преподавая долгое время юношеству духовному Богословское учение, напитали себя духом веры и получили способность и навык проповедовать Святые Догматы и высокие истины ее; а присутствуя в Консисториях, приобрели достаточные сведения в правлении епаршескими делами. Но предположив, что не будет из монашествующих ректоров семинарий и академий, не видно, кому бы с такой же надеждой можно было вручить пастырский жезл, с какой он доселе им вручался.
… Если сие монашество у нас в России прекратится и монастыри, которые служат надежной подпорой Церкви Божией, уничтожатся, то вместе с ними поколеблется и в самых основаниях своих потрясется и Православная Церковь наша; а поелику Церковь со своей стороны служит крепкой подпорой Престолу, то не может тогда не потрястись вместе с ней и самый Престол.
Последствия же нового предположения относительно женских монастырей почти те же, какие и монастырей мужских. Если запрещено им так же будет принимать белиц и послушниц моложе сорока лет, то и они вскоре придут в совершенное по всем частям расстройство и упадок».

Несмотря на то, что сам Николай Павлович был за сокращение числа монастырей и увеличение возрастного ценза для вновь поступающих в монастыри, послание Серафима было им принято. Для рассмотрения этого вопроса был составлен секретный комитет, в который вошли: митрополит Санкт-Петербургский Серафим, Митрополит Московский Филарет, Архиепископ Тверской Григорий, действующий обер-прокурор Св. Синода князь Мещерский и два бывших обер-прокурора Синода князь Голицын и Нечаев С.Д. Комитет работал более года. В результате император Николай I согласился с мнением митрополита Серафима. 29 мая 1832 года были утверждены новые правила о принятии в монастыри и пострижении в монашество. Тридцатилетний возрастной ценз для постригающихся был сохранен, в исключительных случаях он мог быть снижен до 25 лет. Трехлетний искус также был сохранен, однако в него могло быть включено и время обучения в духовных училищах.

Не только митрополит Серафим выступал во весь голос, отстаивая интересы Церкви; ему помогал и знаменитый чернец, архимандрит Фотий (Спасский) (1792−1838), также выступавший пред лицем земных владык.

Известны его слова, сказанные графу А.А.Аракчееву (в присутствии митрополита Серафима) по поводу необходимости отставки министра просвещения и духовных дел князя А.Н.Голицына, который в свою очередь передал их императору Александру Благословенному: «Теперь (в 1824 г.) едино остается делать, ежели царь не исправит дело веры и не защитит благочестие, как царь благочестивый, — взять святое Евангелие в одну руку, а в другую св. крест, идти в Казанский собор и посреди народа возгласить: православные! веру Христову попирают; а новую какую-то бесовскую хотят ввести (именно с такой или почти такой формулировкой был отстранен от власти дед Александра I Петр III) князь Голицын, Госнер пастор и прочие их сообщники все то делают! Послушай, граф, донеси царю, что сие может быть сделано; вся Россия узнает; жены и дети найдутся многие, которые за Преблагословенную Приснодеву Богородицу вступятся, свое сохраняя благочестие. Она Владычица наша вскоре придет на помощь: все, хотя и с горестью, но уничтожится дъявольское действо; падет враг и путь нечестивых погибнет». Последствием этого выступления стало принятое высочайшее повеление о рассмотрении дела пастора Госнера, которое затем повлекло за собой и отставку Голицына, толчком для которой стала анафема Фотия — случай невиданный в русской церковной истории, сопоставимый лишь с некоторыми анафемами протопопа Аввакума (Фотия, кстати, современники именовали «новым Аввакумом»).

Произошло это так.
На очередной встрече Голицына и архимандрита, которая состоялась спустя несколько дней после указа о высылке Госнера в доме графини Орловой, Голицын, не признавая своей вины в Госнеровом деле (суть которого заключалась в антиправославном толковании Священного Писания), как, впрочем, и вины самого Госнера, вступил в перепалку с Фотием. Фотий, обращаясь к Голицыну и в его лице ко всем сторонникам князя, сказал: «…поразит Вас Господь Бог всех и потребит вскоре. Анафема». Ошеломленный Голицын выбежал из дома. Фотий крикнул ему вслед: «Ежели ты не покаешься и все с тобою не обратятся, анафема всем; ты же, яко вождь нечестия, не узришь Бога, не внидешь в царствие небесное Христово, а снидешь во ад, и все с тобою погибнут во веки. Аминь».

Это было неслыханно: человек, отвечавший за чистоту православия в России и обладавший огромной властью в государстве, друг царя, был предан православным монахом анафеме!

Лицо духовной дочери архимандрита графини А.А.Орловой-Чесменской покрылось от этих слов смертельной бледностью; дочь фельдмаршала М.И.Кутузова П.М.Толстая в ужасе покинула дом, ожидая с минуты на минуту караула для ареста смелого архимандрита; соратник его Магницкий воскликнул: «Я в ужасе!» Один Фотий радовался, воспевая песнь: «Господь сил с нами!» Молва об анафеме стремглав обошла весь Петербург. Серафим, удивившись, сказал: «Вот ему должная плата. Если царь не хотел втайне своего друга от себя удалять, то теперь, понуждаемый стыдом, он должен его от себя удалить». Так и случилось. 15 мая 1824 года князь Голицын был снят с должностей министра просвещения и духовных дел (само министерство духовных дел в старом его виде было упразднено) и президента Библейского общества. Министром народного просвещения и главноуправляющим духовными делами, но уже одних иностранных исповеданий, был назначен православный патриот адмирал А.С.Шишков; православная часть отошла к синодальному обер-прокурору; доклады синода должны были представляться через Аракчеева. Президентом Библейского общества стал митрополит Серафим, и хотя в высочайшем рескрипте об этом назначении было сказано о посредничестве князя Голицына в докладах о делах общества на имя императора — все это осталось только фразой.

Некоторые говорили Фотию о неканоничности его анафаметствования, на что он отвечал им: «Аще бы не дано было Свыше, то бы я не мог того сотворить, а когда сотворил с силою и духом, то в сем есть перст Божий действующий; я же едино явное оружие Божие. Трость без пишущего не гиблется; тако и язык без Бога во благое. Радуюсь, что Бог меня избрал сотворить службу сию, да не хвалится сильный во злобе своей, да не надеется на свое лукавство во веки. Сие же событие Писания: Живый на небесах посмеется нечестивым и Господь поругается им! (Пс.2, ст.4)».

Последним ярким деянием Фотия на ниве предстояния пред лицем земных владык стало легендарное изгнание императора Николая из вверенного ему Новгородского Юрьева монастыря, настоятелем которого архимандрит был с 1822 по 1838 год.

24 мая 1835 года монастырь посетил Николай I и нашел в нем отличное благоустройство и чистоту, но вместе с тем остался недоволен поведением настоятеля, а именно: 1) когда император приказал возгласить краткую ектению с многолетием, Фотий сам не служил, а стоял рядом, крест же к императору выносил рядовой иеромонах; 2) он осмелился дать царю руку для поцелуя («протянув сам руку на целование»); 3) был одет в фиолетовую бархатную рясу, вместо черной.

Реакция последовала незамедлительно: Фотий был вызван в Невский монастырь, к митрополиту Санкт-Петербургскому Серафиму «для научения его обрядам, принятым при встрече государя императора и высочайшей фамилии». В деле с грифом «секретно» канцелярии митрополита по Новгородской епархии (ныне находится в РГИА) сохранилась расписка-обязательство Фотия «никогда не употреблять цветных ряс». 30 мая наместник Лавры архимандрит Палладий докладывал о том, что «все объяснено».

«Однажды, — рассказывал келиарх монастыря о. Арсений, — рано утром, когда св. монастырские врата были еще не отперты, ходил я по монастырю и вижу императора, расхаживающего внутри монастыря. Я испугался и хотел бежать, чтобы известить об этом настоятеля, но император остановил меня и спросил:
— Дома настоятель?
— Дома, — отвечал я.

И государь пошел к нему прямо; я за ним. Вошедши к настоятелю, который в эти минуты в монашеской мантии совершал утреннее правило, император просил его благословения. О. Фотий спросил его:
— Как ты (известно, что о. Фотий никому не говорил „вы“) вошел сюда?
Император отвечал:
— Через ворота со скотного двора.

О. архимандрит на это:
— Скотными вратами вшел еси; скотными и изыдеши.

Император, огорченный таковым грубым словом, рассказал об этой встрече в среде августейшей своей фамилии и повелел одному из членов оной съездить в Новгород посмотреть, что такое Фотий? Высокий путешественник сообщил о своем намерении посетить Юрьев монастырь митрополиту, а митрополит дал знать о том Фотию. О. Фотий приготовился и встретил гостя великолепнейшим образом. Дорога от св. врат до собора и самый собор устланы были драгоценнейшими коврами, обставлена по сторонам рядами послушников и монахов в богатых стихарях и ризах с 20-ю парами златосияющих хоругвей. По совершении краткого молитвословия в соборе, когда посетитель прикладывался к св. образам и изволил кое о чем разговаривать с настоятелем, декорация переменилась. Вся братия, при выходе августейшего посетителя из собора, стояла уже в черном, монашеском одеянии и в предшествии ее по-парно, с торжественным пением посетитель вступил в настоятельскую келью. Высокий гость благодарил настоятеля и братство. Донося о таком приеме державному монарху, он успокоил и примирил дух его с о. Фотием».

Итак, несмотря на общее преобладание светской власти над церковной в царствование императоров Александра Благословенного и его царственного брата Николая Первого, отдельные клирики невзирая на лица, отстаивали интересы Церкви перед Светской властью так, как их себе представляли. И Церковь и Государство от этого только выигрывали.