«Оранжевый вирус» для Белоруссии

Создастся ли иммунитет?

Сказать, что Запад желает учинить революцию в Белоруссии, — значит сказать очень мало. Аппетит, как говорится, приходит во время еды, и все разговоры про неизбежность победы демократии в данной теме давно потеснили собой здравый смысл. Как попавшие под прицел государства СНГ, так и сам Запад в значительной мере являются заложниками провозглашенной им же кампании борьбы против диктатуры, за либеральные права и свободы. И, если для местечковых правителей сдавать позиции, по крайней мере, не страх как обидно: их политического века и государственности всего только несколько лет, а ополчается против них ни больше, ни меньше как совокупная мощь Запада, то для самих «демократизаторов», это всегда шок и трепет: а что, если в какой-нибудь очередной «эсэнговии» революция не сработает и уже приведенный в действие переворот потерпит провал?

К Белоруссии по этой причине внимание особое. Существует немало причин, по которым тень очередного переворота нависает на сей раз над Минском. Существует также несколько основных причин, которые делают белорусский сценарий замены режима не столь гладким и утешительным для Запада, как все предыдущие записываемые в его актив прецеденты. Ведь, по большому счету, обобщение между собою таких непохожих реальностей, как Сербия Слободана Милошевича образца 2000 г., Грузия Эдуарда Шеварднадзе образца 2003-го, Украина Леонида Кучмы-2004 и Киргизия Аскара Акаева-2005, является не более, чем абстракцией и искусственным пропагандистским приемом.

Общее во всех этих случаях — это деньги и активная лоббистская работа Запада. На деле же, каждая т.н. «цветная революция» стала возможна по сочетанию внутренних факторов и немедленно опрокинулась бы, прояви себя власть тем, чем она называлась, т. е. государственной властью, и действуй она на всем протяжении «революционного периода», по крайней мере, так же активно, творчески и настойчиво, как оппозиция.

Имеются, как минимум, четыре основания общего свойства, которые наносят урон государственности вне зависимости от того, планируется или нет против нее «бархатный переворот», и которые выходят на поверхность по мере нарастания внешнего давления и провокаций. Назовем и кратко охарактеризуем эти тенденции и основания.

1. Отход от общей консервативной мировоззренческой установки.
Для традиционного общества в «новом» по существу нет ничего притягательного, новое — это хорошо забытое старое. Надежным считается то, что проверено временем. Этот тип мышления подвергается ломке в результате внедрения «прогрессивного» стереотипа, в котором жизнь неуклонно идет к усовершенствованию своих форм. Сама по себе «прогрессивность» при этом необязательно революционна, поскольку в исходном понимании предполагает вложение каждым усилий для построения лучшего будущего и механизмы широкой ответственности, коллективной и частной, за результаты такого строительства. Элемент же деструкции и авантюрности возникает как следствие искусственной консервации в обществе способностей и инициативы, невозможности реализации каждым задела к усовершенствованию, например, в результате скопившихся в социуме имущественных, национальных или иных диспропорций.

В последние годы установка на революционность меняет свою природу и характер как побуждаемая бумом индустриального роста и потребительского волюнтаризма. Убеждение в том, что конечной целью истории является лучшие условия для индивидуального потребления, снимает вопросы о происхождении и условиях «процветания». Улучшение материального благосостояния представляется объективной тенденцией, «новое» наделяется закономерными преимуществами перед «старым». Отличий, новая ли это власть или модель стиральной машины, не проводится. Политическую оппозицию готовы наделять несуществующими достоинствами просто по той причине, что это — не «старая» власть. Выигрывает всякий, кто провозглашает идею «обновления» имеющегося порядка.

Революция таким образом начинает вмещать в себя не только и не столько желание конкретных положительных изменений, но спонтанную, авантюрную энергетику, стремление «брать от жизни все и сразу». Метафизически она призвана избавлять от противоположного начала «обыденности» как содержащего в себе начала постоянства, преемственности и поступательного строительства.

2. Отход от коллективных ценностей к индивидуальным.
Ослабление и кризис государственности, болезненно переживаемые в последнее время, в действительности представляют собою финальное звено в цепи изменений, которые ведут человечество от жизни общими идеалами и ценностями к существованию по своим личным желаниям и мотивам. Государство — это, если хотите, реликт старого мира, задержавшийся из-за того, что ему поручалось представлять интересы наций в международных отношениях. Во всем остальном, внутри самих стран, жизнь давно уже не похожа на «государственную», а представляет собой существование совокупности индивидов, каждый из которых занят собой и преследует свои частные цели.

Государственность в этих условиях сдает позиции объективно — не только в зонах мировой нестабильности, но и в тех обществах и на тех территориях, которые по привычке еще именуются государствами-лидерами. На деле, руководство и политика ведущих держав давно и прочно определены иными, «негосударственными» факторами и силами. Это мощное лобби планетарных олигархических кланов, транснациональных корпораций и их альянсов, другие официальных и неофициальных, религиозных и секулярных «сетевых» структур и организаций.

Лишь для отвода глаз и лучшего обеспечения собственных интересов эти структуры сохраняют видимость преемственности государственных институтов, выборности, продолжения политики государственных интересов. На периферии же, где дезинтеграционные процессы наиболее сильны, упадок государственности и подконтрольность ее новым субъектам управления уже не могут быть скрыты и проявляются ярче всего.

Революция как раз и олицетворяет собою момент, в который индивидуалистические ценности берут верх над государством как порождением коллективного целого. Когда митингующие толпы заполняют столичные улицы — это восстание побуждается не одним только желанием заменить власть, но как таковым внутренним побуждением к упразднению над собой власти, «празднику непослушания». И только принципиально представительный характер политики, в которой не могут участвовать толпы, а конкретные лица, заставляет революционную стихию со временем прийти к формированию собственной элиты и делегировать ей «государственные полномочия».

Проблема при этом вовсе не в том, чтобы, по выражению Г. Павловского, «дать революции в морду», а по суждению Е. Холмогорова, отыскать «кровавую собаку» — бескомпромиссного и решительного «силовика», который бы оказался готов принять на себя роль восстановителя конституционного правопорядка и общественного спокойствия. Действительно, власть сама открывает дорогу перевороту, когда загодя расписывается в «неприменении силы против оппозиции». И, тем не менее, отказ от разгона революционной толпы, который неизменно сопутствовал всем четырем «бархатным революциям», имел наверняка под собой более глубокие и общие основания. Это провозглашение государственной идеи ничтожной перед человеком, та специфическая позиция современного либерализма, которая обессиливает и парализует, по сути отказывает государству в элементарной самозащите. Ибо государственный строй в этой логике — не субъект. Напротив, индивидуальная воля (искусно манипулируемая, конечно) является мерилом легитимности, а правители, допустившие кровь, «направившие оружие против мирных демонстрантов», хотя бы последние и были настроены на насильственное изменение законного строя, свержение власти, автоматически теряют лицо, с суровостью ревтрибунала подвергаются полному и всеобщему осуждению.

Надо заметить и то, что подлинными мишенями «цветных революций» не являются ни широко порицаемая коррупция, ни результаты «сфальсифицированных выборов», ни диктаторское ограничение гражданских свобод. Выборы, как мы видели, с легкостью фальсифицируются повторно, теперь уже в пользу оппозиции, коррупция в новой силой охватывает ротирующееся чиновничество, логика «революционного момента» безусловно оправдывает проявления самого возмутительного произвола и диктата. Все это только внешние оправдания и отговорки, тогда как удар приходится именно на коллективное и метафизическое существо государственности.

Весьма показательно, что ни разделенным на две половины Сербии, Киргизии и Украине, ни даже Грузии с более чем 90%-ным мандатом доверия, выданным здешними гражданами «розовому президенту» Михаилу Саакашвили, революционные события не принесли мира и успокоения. Революция продолжается, стихия индивидуального произвола продолжает подтачивать основания конституционного строя и правопорядка. А потому новым властям даже больше, чем прежним, приходится иметь дело со всевозрастающей общественной деструкцией, с огромным трудом сдерживать проявления «синдрома захвата власти». И те же самые СМИ, которые обеспечивали падение прежней власти, теперь все свои язвительность и сарказм направляют на власть нынешнюю.

Парадоксальным образом в революции соседствуют глубокое презрение к государственной жизни и почти одержимая погоня за властью, вырывание ее любыми путями и во что бы то ни стало из рук оппонентов, бесконечные конфликты характеров и личные склоки даже в среде ближайших соратников. Ибо с одной стороны сознается шаткость, фиктивность имеющейся «государственности», ограниченность, условность официальных полномочий; с другой же революционерами движет непреодолимое влечение к власти для использования ее в своих целях.

Не существует иных ценностей, помимо индивидуальных, а посему государство во всех его институтах и атрибутах преобразуется как бы в масштабную площадку игры субъективных интересов. Сама жизнь государства при этом расшифровывается в качестве жизни-для-бюрократии, а, регалии, должности и награды — в качестве особых призов, которые завоевываются каждым на поприще его индивидуального «государственного преуспеяния», состоящего в том, что выделенное в обществе в данное время квотированное количество чиновничьих мест должно быть оптимально распределено между людьми соответствующих связей и взглядов.

Отсюда, пресловутая коррупция (если под таковой понимать использование служебного положения в личных, корыстных целях) становится единственной формой существования «новой государственности». Позитивная противоположность ее — это идеал служения. Однако, «служение» имеет место лишь там, где есть то, чему или во имя чего служат — «общее», «идеальное», принимаемое одновременно многими. Таковые же коллективные идеалы и единство целей в современных условиях представлены слабо и не могут принять роль полноценного основания государственной жизни.

Наверняка, многих удивляло, с какой легкостью, за исключением, может быть, сербского президента С. Милошевича, прежнее руководство в ходе «цветных революций» расставалось со властью! Лишенное сакрального и этического содержания, верховное руководство в глазах осуществляющего его круга скоро понижается в личной цене до еще одного вида обыденности и рутины. Привилегии же и гарантии неприкосновенности в ситуации, когда за сохранение власти и законного порядка в стране необходимо бороться, становятся тем минимумом, которым вполне удовлетворяются в индивидуальном либо семейном плане.

В прежние времена служение в корпусе государственной власти словно бы помечало человека и составляло основу его самоидентификации, понимания им цели своей жизни. За власть восходили на эшафот, ею грезили долгие годы ссылки, по принадлежности к «царствующей фамилии» во время переворотов под расстрел шли даже дети и слуги. Нынешняя традиция государственности включает в себя первоочередную заботу об обустройстве собственной судьбы после сложения полномочий. Перспектива лишения собственности, ареста счетов или суда в Гааге делает самых автократичных чиновников кроткими ягнятами; азарт доказательства собственной правоты, проведения в жизнь собственной программы, внесения вклада в национальную историю сходит на нет, лишь только в карьерном плане окажется покорена желаемая командная высота.

После этого неудивительно, что глобальная бюрократия, а отнюдь не национальные суверенитет и ориентиры развития, предопределяют лицо государств и международных взаимоотношений. «Оранжевая революция» на Украине побеждает задолго до того, как под давлением президента Польши Александра Квасьневского руководитель предвыборного штаба «бело-голубых» Сергей Тигипко примет решение повернуть обратно, в Донецк и Луганск, отправленные в киевском направлении эшелоны с тысячами готовых встать на защиту законной власти шахтеров. «Оранжевая революция» обеспечит победу, когда А. Квасьневский, по его собственному признанию, окажет С. Тигипко, тогда еще начинающему главе Нацбанка Украины, личную протекцию в приобретении необходимых связей в структурах Евросоюза и, по результатам других аналогичных контактов, испишет целые страницы блокнота именами и номерами сотовых телефонов украинских политиков из разных ведомств и партий, персонально обязанных ему, президенту Польской республики, своим вхождением в обетованные сферы высшей транснациональной элиты.

3. Потеря личностной идентичности.
В принципе, все упомянутые сдвиги имеют прямое отношение к данному пункту. Но наиболее явно кризис идентичности проявляет себя в том, что человек современности как бы надежно не чувствует себя самого, забывает или не знает, кто он, вместо этого довольствуясь отвлеченным, собирательным образом своего «я», скопированным с картинок и словесных идей, которые преподаются ему за образцовые и желательные.

На кризисе идентичности всячески паразитируют и его поощряют реклама и масс-культура. В политике то же самое выглядит как феномен идеологической манипуляции. «Реальная действительность для нас, современных людей, давно перестала быть тем, чем была для наших дедов и бабушек, которые все знали по собственному опыту, как печется хлеб и как строится дом. Какой в этом году будет урожай, что представляют собой местные начальники и каковы их предпочтения, сколько в округе было совершено краж и убийств. Над своим миром деды имели, так сказать, личный информационный контроль. Никто не мог заставить их поверить, что такой-то их бывший сосед, выбившийся в большие люди, всю жизнь был праведником, если они знали, что этот сосед дважды женился по расчету, да к тому же несколько раз проворовался, когда работал сельским бухгалтером.

Теперь другое время. Сегодня информационная картина мира куда меньше зависит от обычной жизни, которую можно увидеть своими глазами, пощупать руками и оценить по надежному личному опыту. Мы плохо знаем, что делают соседи, но можем быть очень хорошо информированы, например, об эпидемии бубонной чумы на Мадагаскаре. Потому что такой сюжет вчера был в вечерних теленовостях, и все уже вернулись с работы и посмотрели. Или вот нам долго рассказывали, что в городе Мукачево во время выборов городского головы на избирательном участке N3 пришли какие-то бритоголовые парни и украли избирательные бюллетени. И просто нет события в нашей жизни важнее, чем это.

Близкое посредством «промывки мозгов» СМИ выдается за далекое, а далекое — за близкое; реальные человеческие способности того или иного деятеля отступают перед умением его соблюсти требования психологической конъюнктуры, политической моды. Например, быть «прогрессивным» и «оппозиционным», изобличать нечестность и злоупотребления власти, здороваться за руку с мировыми лидерами и принимать от них заверения в дружественности и уважении.

Значительная доля эмоционального удовлетворения, которое получила Украина от революции — счастье видеть своего нового президента с пафосом принимаемым по обе стороны Атлантики, раскованно, на равных ведущим себя в окружении «справжнiх (настоящих) панiв». Самоидентификация избирателя как гражданина «незалежноi» Украины складывается, в первую очередь, из этого: ощущения, что со своим президентом находишься «на уровне», оказываешься не хуже других…

«Не то, что совковые Кучма и Янукович!» Мало кто задается вопросом о степени реальной самостоятельности ющенковской стратегии, о положении Украины в мировом табели о рангах или о готовности Запада считаться с национальной позицией и спецификой. Украина при Кучме, при всей двойственной шаткости проводимой политики, обладала значительно большим суверенитетом, чем Украина при Ющенко. По крайней мере, ее до сих пор не могли записать в те или иные геополитические расклады автоматически, за глаза. Парадоксом «незалежнiстi» в ее новой трактовке Киевом является то, что все основные решения за Киев отныне могут приниматься в Брюсселе и Вашингтоне, и они ни при каких условиях не разойдутся с украинскими национальными интересами в трактовке «оранжевых», ибо саму идентичность свою Украина с потрохами вручает Западу и от него черпает представления о положительном и отрицательном, успехе и неуспехе, желательном и нежелательном для себя.

Равным образом и тезис о естественном и закономерном распространении волны «демократических революций» необходимо рассматривать как следствие серьезных проблем с идентичностью. Ибо актуальным кажется не то, чем живешь сам, а «что делается в мире». Не отстать от Грузии, Украины, «где народ вышел на улицы и призвал власть к ответу», — такой рецепт исправления ситуации в последнее время откровенно становится модным и привлекает к себе всеобщее ажиотажное любопытство, логически дополняющее и еще более возбуждающее упомянутые авантюрное и индивидуалистское начала.

Отнимают действительное, а взамен возвращают воображаемое. В телевизионной картинке В. Ющенко выступает на Капитолии как триумфатор, как друг и партнер Америки, и, о, чудо! — пресловутая «незалежнiсть» становится уже не столь актуальной и трепетно оберегаемой. Раздражает неизвестно почему военное присутствие «москалiв» в Крыму, перспектива же размещения войск НАТО на украинской территории и требования Запада о фактическом разоружении страны, уничтожении своими руками имеющихся армейских арсеналов, принимаются, как само собой разумеющееся.

Если же кто-нибудь скажет, что подобные идеологические «перевертыши» в ходу только у наших ближайших соседей, он глубоко заблуждается. На полном серьезе, накануне встречи Буша и Путина в Братиславе российские СМИ рассуждали про то, что, дескать, президент США (вот, симпатяга!) на предыдущих встречах «слишком доверился Путину» и теперь ему «надлежит спросить по всей строгости» с российского лидера за нарушение прав и свобод, давление на бизнес и попытки введения личной диктатуры.

Да и в самой кремлевской политике далеко не все ясно и гладко. Осенью 2003 г., после тбилисской «революции роз» В. Путин, помнится, публично поучал и журил Шеварднадзе, который, по мнению российского президента, «проводил слишком противоречивую и двойственную политику» (попросту говоря, метался между Россией и Западом), за что, как говорится, и поплатился. Спустя год, «оранжевая революция» на Украине скинула Кучму, и пенять на противоречия и двойственность прежнего украинского курса, Владимир Владимирович уже поостерегся. Свержение власти Акаева со стороны российских официальных лиц и вовсе прошло с абсолютным минимумом комментариев.
Как ни крути, беда-то она — общая…

4. Специфическая гордыня и другая неадекватность, присущая целому народу.
Отрицать национальные особенности и различие характеров бессмысленно. Некоторые из этих особенностей и отличий напрямую ведут к неадекватности восприятия и блужданиям, оканчивающимся «цветной революцией» и установлением внешнего протектората.

Пример первый — сербское общество и власти Белграда, в которых с начала 1990-х популярность приобрела идея «Великой Сербии», то ли в границах СФРЮ, то ли еще шире. Некоторый подъем народной энергии после окончания коммунистического правления весь целиком был истрачен на это: доказательство самим себе и другим исторического, этнокультурного и религиозного преимущества сербов над соседями — хорватами, боснийцами, албанцами, македонцами, словенцами и пр. В действительности, великодержавность являлась не более, чем утопией. Затиснутым между сильными западноевропейскими государствами и пестрыми этноконфессиональными группами Балкан сербам надлежало думать о выживании и сохранении собственной идентичности, в т. ч. и в изолированных анклавах, ибо последняя, увы, оказалась серьезно подорвана западным влиянием и десятилетиями социализма.

За мечтаниями о великой собирающей и руководящей роли неизбежно пришли разочарование и усталость. Бомбежки Югославии авиацией НАТО и отчленение Косова явились уже завершающим актом драмы расставания сербов со своим горделивым образом и со своей несбыточной национальной идеей. Падение режима Милошевича в этой связи выглядело вполне закономерным. «Слободан готов!» — этот лозунг молодежного «Отпора» отражал в себе объективное окончание политического века прежней белградской власти, которая оказалась бы хороша для «Великой Сербии» или, на худой конец, для Югославии образца 1990-х, но становилась бельмом на глазу для поставленных на колени, морально измотанных и униженных Югославии и ее жителей года 2000-го.

Пример второй, согласно хронологии, — Грузия. О национальном характере населяющего ее народа сложены многочисленные песни и анекдоты. Романтический, жизнелюбивый кавказский тип этот несет в себе немало оригинальных черт, в контексте же нашего экскурса интерес представляет такая традиционная особенность грузинского менталитета, как глубокое убеждение его в том, что русские просто-таки обязаны принимать грузин на поруки и воздавать им все лучшее. О причинах и происхождении такого устойчивого комплекса можно спорить, однако, известно, что исторические претензии грузин к русским восходят еще ко временам XVII—XVIII вв., когда Кавказ изнывал от турецкой резни, Россия же, по версии грузин, не торопилась выручить из беды и принять под крыло братьев по вере.

Так или иначе, куда более искренние отношения у нас всегда складывались с другим христианским народом, армянами, невзирая на то, что армяне — неправославные (монофизиты) и еще больше грузин настрадались от Турции. Грузия же со времен вхождения в состав Российской Империи и СССР пережила свои самые благодатные времена. Южный колорит, норов и требовательность принесли-таки выходцам из национальной окраины желаемые внимание и успех. В советские времена распространенным был тип грузинского удальца, баловня судьбы, широко живущего и избирающего непыльные способы получения денег. Самой Грузии из общесоюзного бюджета доставались весомые дотации, так что по степени благоустройства и уровню доходов населения эта горная республика в Советском Союзе неизменно занимала первые позиции.

При этом никто не спрашивал, что же получат в ответ от Грузии и грузин страна и оставшееся множество живущих в ней наций? Вино, грецкие орехи и мандарины? Заносчивый, гордый характер и личная оборотистость соседствовали с поразительным инфантилизмом, и на местах, в областях и районах Грузии сохранялся весьма архаичный уклад с кровной порукой и местничеством, открытым произволом криминальных авторитетов, «воров в законе», большая часть которых в масштабах всего СССР была из грузин, и назначением на должности, включая врачей, инженеров, учителей, за взятки.

В этой связи, если кто-либо считает, что взятый после 1991 г. руководством независимой Грузии ярко антироссийский курс является досадной случайностью и историческим недоразумением, а между двумя народами нет ни малейших противоречий, — то это его личное заблуждение и только. Потерю после распада СССР своего «всесоюзного статуса» Грузия и грузины пережили с прямо-таки детской обидчивостью. В то же самое время, неспособность самостоятельно поддержать и обустроить жизнь государства и общества, заставила республику подыскивать для себя на замену России более состоятельных и заинтересованных покровителей.

Согласие представлять на Кавказе американские стратегические интересы и шантажом выторговывать для себя уступки России разного рода с этого времени становится профессиональным амплуа грузинских государственных институтов и отдельных деятелей. Саакашвили, который не изволил дождаться окончания срока полномочий своего предшественника и политического крестного отца, Эдуарда Шеварднадзе, а «именем революции» выпихнул старика, мало чем отличался от представителей этого лагеря, а только выражал собой всеобщее чаяние мести многочисленному зарвавшемуся клану Шеварднадзе, логическое оформление и наиболее явную кристаллизацию в новых условиях избранной прежде псевдополитической, авантюрно-иждивенческой линии.

Пример третий — Украина. Об «украинской идее» и украинском характере в быту и на публике рассуждают достаточно. Несколько снисходительное и ироническое отношение русских к «хохлам», однако, имеет явно несимметричный ответ в замкнутых, злобных и всеотрицающих чувствах украинского националиста. Справедливости ради, заметим, что превалирующие националистические настроения на Украине свойственны далеко не всем. Но мы не имеем намерения подробно исследовать социологию украинского общества, а лишь указать распространенные основания и стереотипы, давшие почву антироссийской и националистической «оранжевой революции»

Огульно перевалить вину за все бедствия на «москаля» и, в то же самое время «показаться» перед ним, — эти противоречия сближают украинский националистический тип с польским, о характерных чертах которого, как и об отношении к государственности, безалаберном и тенденциозном, подробно говорил И.Солоневич. Отличие же в том, что поляк имел исстари, по его мнению, веские основания держать в отношении восточных славян, в т. ч. кстати и жителей Малороссии, высокомерную дистанцию. Он, представитель западных ценностей и приверженец единственно верного католического учения, представлял как бы высшую ступень в развитии славянства и в собственных глазах был для окружающих православных народов как бы «цивилизационным мессией», а в действительности тем самым ярым противником и ругателем, которые, как известно, берутся всегда из среды самых близких друзей.

У украинца-националиста, что бы ни говорили, отсутствуют даже эти весьма слабые и относительные основания к обособленной самоидентификации и державным проектам. В результате «незалежнiсть» и «самостiйнiсть», как неразложимые и священно-табуированные понятия, становятся одновременно и смыслом, и целью, и средством, и хлебом насущным бытия Украины в постсоветские времена. Без перевода оба слова войдут в лексикон русского языка (может быть, и других языков тоже), что вообще говорит об исключительности данных явлений, даже для нашего века нескончаемого «парадов суверенитетов» и жизни по собственным правилам.

«Украина — не Россия» — исследование под этим названием символически подытожило собой двойной срок президентства Леонида Кучмы и как нельзя лучше передало существо «украинской идеи», состоящей по-видимому в том, чтобы «все сделать по-своему, не как у москалей». Продолжателями же высокоинтеллектуального поиска, магистрами и корифеями «самостийных наук» становится уже новая, революционная власть, решительно порвавшая с прежней, половинчатой и недостаточно «незалежной» позицией политических деятелей советской закваски.

«Оранжевую революцию» по этой причине вполне можно признать за существенное достижение, прорыв в национальном самосознании. Если только успех в этой жизни кому-нибудь приносило устройство своего двора по принципу: пускай будет в пику соседу!..

Пример четвертый и пока что последний — Киргизия. Здесь все еще более незамысловато. Никогда не жили сами по себе, разве что в кочевом состоянии, но, коль все остальные среднеазиатские народы обзаводятся собственными независимыми государствами, то видно пора и нам… Дальше бы жили себе при Акаеве — Восток ни диктатурой, ни байством не удивишь — но коль остальные делают у себя революции, то видно пора и нам…

На события низового бунта и свержения власти накладываются некоторые местные особенности: грабежи и погромы, борьба за власть среди «ошских» и «чуйских», южных и северных. Все же тщательно ретушируется и подается как выражение той же тенденции: к совершению «демократических революций». Поди разбери!

Итак, если вернуться к Белоруссии, что можно сказать о ситуации там и вероятных перспективах минских властей? В свете разобранных выше «революционных предпосылок» нельзя не увидеть существенного отличия белорусского внутриполитического расклада:
— республика обошлась без шоковых либеральных реформ, масштабной приватизации;
— нет олигархов и шокирующего неравенства в достатке, за счет дисциплины госаппарата существенно ограничены коррупционные возможности;
— относительно большой вес имеют республиканская собственность, механизмы государственного влияния в экономике и общественной жизни, на государственном обеспечении состоит социальная сфера, культура и образование, спорт;
— традиционное мировоззрение общества в целом сохраняет коллективистский, уважительный по отношению к власти характер;
— руководство не приветствует либеральную риторику и игры в «самостийность», в геополитической перспективе ищет возможностей интеграции с Россией;
— четко расставлены акценты относительно советского прошлого, разрушения СССР как исторической катастрофы, на официальном уровне чтятся памятные даты, особенно в отношении Великой Отечественной Войны, предыдущий имперский период истории, православные праздники и традиции, идеалы славянской идентичности и единства;
— сохранены работоспособными и хорошими темпами развиваются все основные отрасли производства, многие виды продукции поступают на экспорт, отечественные предприятия пользуются безусловной государственной поддержкой и мерами таможенного протекционизма;
— налажена и эффективно работает система общественной безопасности, в Белоруссии;
— один из наиболее низких в Восточной Европе и СНГ уровень преступности, почти не происходит террористических актов и крупных катастроф;
— Белоруссия обладает одной из наиболее компактных и сбалансированных армий в Европе, образованным офицерским корпусом, устойчивой системой управления войсками, она осуществляет поставки в части новых типов вооружений, активно использует совместные с Россией оборонительные возможности, например, в части контроля за воздушным пространством и кооперации в производстве и обслуживании боевой техники;
— отсутствуют существенные внешние заимствования и задолженности перед финансовыми и кредитными западными организациями, страна в основном обеспечивает себя продовольствием;
— на территории Белоруссии заметно ограничена деятельность иностранных фондов, грантодателей, правозащитных, лоббистских торгово-промышленных организаций;
— удерживается дистанция с европейскими и атлантическими структурами, преследующими явно выраженные экспансивные цели, национальная элита и госаппарат в минимальной степени ангажирована из-за рубежа и стоит вне транснациональных элитарных структур и клубов;
— во внутренней политике приветствуются идеи конструктивного сотрудничества, партнерства различных уровней власти, групп общества, не приветствуются неограниченный критицизм, противостояние личных амбиций, издержки партийной и идеологической конкуренции;
— под государственным контролем находятся СМИ, противодействие оказывается пропаганде насилия, секса, извращенных вкусов и нравов, культа богатства и пр.

Разумеется, в реальности картина не так гладка. Белорусская модель государственности, развитие текущей ситуации содержат в себе массу своих характерных противоречий и сложностей. Лукашенко не изобретено никакого особенного «рецепта от революции» или панацеи для разрешения внутренних проблем. Ахиллесовой пятой управления республикой является, в частности, отсутствие коллегиальности и преемственности — в окружении Лукашенко нет сопоставимых ему фигур, все держится на персоналии и личном влиянии президента. Соответственно, возникает вероятность переворота внутри номенклатуры.

Угловата и неповоротлива информационно-пропагандистская государственная машина. Скепсис относительно высказываемой официальной позиции становится той негативной тенденцией, которой, особенно у молодых людей, последовательно размывается доверие к власти. Ценности индивидуального ряда у большинства белорусов не слишком разнятся с соседями: потребительская реклама и западная шоу-культура, хотя и ограничиваемые в количествах, все так же работают на формирование авантюристского и иждивенческого стереотипа.

Проблема эта общая для всего, как выражаются теперь, постсоветского пространства, осколков супердержавы: системной альтернативы западному развитию с акцентом на индивидуальном комфорте нет; в обеспечении же комфорта и удовольствий, респектабельного образа жизни Запад не имеет себе равных, почему вызывает в свой адрес со стороны закономерную зависть и жажду подражания. Белорусским властям не остается ничего иного, как попросту следовать потребительской логике, провозглашая «повышение уровня благосостояния граждан» главным своим ориентиром и, как в последнем послании президента А. Лукашенко к парламенту и народу, вымеряя достигнутые успехи «показателями международных организаций по уровню жизни населения высокоразвитых государств».

При этом не более, чем фигурами речи оказываются заверения в том, что иностранное давление ни при каких условиях не достигнет своего результата, поскольку, цитирую, «они не понимают, что белорусы живут в совершенно ином мире». Белорусскому лидеру, несомненно, хотелось бы думать, что сограждане его «никогда не предадут». Но едва ли приходится уповать на одну только моральную стойкость и консерватизм белорусов. Суверенитет — это больше, чем просто способность принимать независимые текущие решения. Суверенитет — это самостоятельные философия и видение будущего, такие, в которых национальные ориентиры не оказывались бы в плену у чуждых, враждебных представлений и ценностей.

Неслучайно, в последних своих выступлениях Александр Лукашенко все чаще обращается к теме массированного давления извне и антигосударственных действий белорусских либеральных оппозиционеров. Идеологический «эффект лавины» неизбежно оказывает влияние на умы, рождая сомнения в продолжении и пользе для Белоруссии сохранения существующего строя. Деньги и политтехнологии Запада также делают свое дело — в конце концов, перед тем и другим не удалось устоять даже Советскому Союзу, который по нынешним меркам был сверхсуверенной державой и центром мирового влияния. Тем паче, небольшая Белоруссия, окруженная полукольцом из недружественных режимов и открытая для передвижения через границы своих и иностранных граждан, распространения у себя подрывной литературы и информации, не может чувствовать себя спокойно перед лицом объявленной США и ЕС открытой кампании по свержению власти в стране.

Организация переворотов Западом поставлена на конвейер. Никто уже не требует особых условий для прорастания «революционных зерен»: волны компромата против действующей власти, наподобие «дела Гонгадзе», наличия консолидированной оппозиции с общим эффектным лидером… Довольно того, что постсоветские власти повсюду с легкостью падают, а новые лидеры обещают вести обновленную, демократическую Белоруссию проторенной дорогой всеобщего процветания — в Европейский союз и НАТО.

Во всем этом существуют, однако, и вполне очевидные проблемные точки. Одна из таких точек — это практическая сложность конструктивного и долговременного обустройства жизни по результатам «цветных революций». Число взятых под протекторат несостоявшихся государств, этих нахлебников, постоянно заглядывающих в рот Западу, давно превзошло все критические пределы. Хозяйственный кризис в Грузии не прекращался, на Украине таковой прогнозируется на октябрь-ноябрь текущего года. Не существует также однозначных и убедительных вариантов решения политических проблем, будь то дележ власти, кадровая чехарда в Киеве, Тбилиси или Бишкеке, проблема противостояния востока и запада Украины, исламского сепаратизма в Ферганской долине или грузинских взаимоотношений с самопровозглашенными автономиями Южной Осетией и Абхазией.

Время отсчитывает дни и месяцы, в которые не только Белоруссия и Россия движутся к череде выборов, по замыслу идеологов «глобальной демократизации» дающих новый дежурный повод для революционных событий, но и сам Запад вынуждается дальше и дальше вовлекаться в возню с самолюбивыми и амбициозными, но поразительно непоследовательными и недееспособными марионеточными элитами и правительствами. Комплект первых регалий и ценных подарков наподобие поддержки кампании «продолжения третьей волны демократизации в СНГ», обещаний ускоренного принятия в НАТО и финансирования реформ, украинским и грузинским властям уже роздан. Засим по идее должна наступить кропотливая повседневная работа, однако «цветные режимы», возросшие на началах протеста и пиаровской демагогии, для нее не годятся категорически.

Пока, как в знаменитом сеансе одновременной игры, данном в Нью-Васюках турецкоподданным О. Бендером, первые гроссмейстерские ходы новой киевской власти вызывают в аудитории почтительное недоумение. Тем не менее, управлять 50-миллионной индустриальной страной — это вам не сцены городить по майданам! Экономического чуда и политической стабильности из ничего не выходит. А посему «демократизации» в самые близкие сроки предстоят новые испытания, нас сей раз вполне материальные и публичные, а не кулуарные и риторические.

Происходящее же все сообща начинает до крайности напоминать… победоносную иракскую кампанию по избавлению мира от тирании и террористической угрозы. Блистательным в ней оставалось только начало: синематографические запуски ракет и бомбежки, стремительные танковые марши и тысячи пленных солдат противника. Продолжение вышло куда менее ярким: взрывы, потери, протесты, угроза гражданской войны и распада Ирака…

Впечатление, полученное Америкой от опрометчиво начатого мероприятия, надеемся, надолго отбило охоту бряцать оружием повторно, в Иране или Корее. По объявлению Кондолиссы Райс, теперь пришло «время для дипломатии» — читай, политической интервенции против подозрительных государств т.н. «серой (не белой, не черной) зоны». Однако, интервенция она и есть интервенция, и за конечные результаты развернутой широкомасштабной кампании отвечают, конечно, не Саакашвили и Ющенко, а тот же Госдеп. Громогласные заявления его чернокожей руководительницы по поводу необходимости ликвидации «последней диктатуры в Европе», правления А. Лукашенко, по этой причине наводят на подозрения: не исчерпали ли за океаном своих возможностей и не сотрясают ли воздух взамен реального действия?

Президентские выборы в Белоруссии пройдут через полтора года. До этого срока, почти наверняка, отодвинутся в прошлое, покажутся просто смешными популярные ныне дискуссии об «оранжевых вирусах в СНГ». Лучшее лекарство от революции — это не специальные «контрреволюционные» проекты, над которыми в последние месяцы упорно мудрят придворные политологи-хироманты, наподобие Глеба Павловского. Лекарство от революции — это полноценная и динамичная национальная жизнь, в которой «без дураков», без пропагандистской рисовки предоставляется возможность принять участие власти, обществу, бизнесу, Церкви.

Вопрос, брошенный в пространство: что лучше: дождаться на сей раз у себя спровоцированных волнений — волнений, быть может, несравнимо более разрушительных и кровавых, нежели все виденные доселе нами «цветные перевороты» — или, отбросив разделение и индивидуальную корысть, сообща двинуться в будущее? Вопрос этот настойчиво задается нам каждым новым часом и днем.

Революция, как бы нас ни пугали, не является предрешенной, и «оранжевый вирус» должен наконец вызвать к жизни ответный иммунитет. В противном случае, если иммунитет не возникнет, в исторических бедствиях и поражении виноваты окажемся только мы сами.