Псковские святыни

Из записок паломницы

Когда мы приехали в древний Псков и неосторожно позволили себе сказать, что чувствуем себя здесь, как в большой деревне, нас «поставили на место»: «Это Петербург — пригород Пскова». За те четыре дня, которые Бог дал нам провести на Псковской земле, мы убедились в правоте этих слов.

Города, страны, народы живут (иногда сами того не ведая) в разных измерениях. Я помню, как блаженная Любушка спрашивала: «Где ты живешь?» и замолкала, водила по ладошке, всматривалась в духовное пространство, а потом оценивала это место — «хорошо» или «плохо» (других оценок у нее не было).

Так Питер и Псков, если смотреть на них духовными очами становятся друг по отношению к другу в отношения противоположные тем, что существуют в материальном мире. И Псков становится центром, а Питер — периферией, да еще и не лучшей.

Особенно остро мы испытали это чувство, когда среди ночи отправились к памятнику Ледовому побоищу. Стоит памятник на берегу Чудского озера, и — может быть от того, что видели его ночью, произвел впечатление не художественного образа в металле, а живой реальности. Над гладью озера и далекими просторами древней земли возвышаются русские богатыри во главе с благоверным князем Александром Невским, восседающим на коне. Высота памятника — с многоэтажный дом, когда мы стояли рядом с фигурами воинов, то не доходили им до щиколотки.

Перед поездкой в Псков довелось мне прочитать редкую малотиражную книжицу «Монашеские сказки для взрослых» иеродиакона Вассиана и будто ожило ее повествование, образы сказки воплотились в грозном памятнике: «И началась страшная сеча. И было врагов видимо-невидимо. А витязей всего двенадцать. И крепко они встали за землю Русскую. За людей всей земли… Как и в прошлых сражениях, они все погибали. Все полегли на траву полевую. Но теперь Доня наверняка знала, что они воскреснут. Они проснутся. Они восстанут. Чтобы снова дать свой последний бой. За Россию, за народ, за весь род человеческий. И так будет вечно».

Богатыри, которых видит героиня сказки — девушка Доня, главами своими уходят под облака, и понимает она, что это святые воины, которые доныне и до скончания веков будут сражаться за Русь. В сказке подвижница и молитвенница Евдокия присоединилась к богатырям-воинам, и нам показалось неслучайным, что после стояния у памятника, выражающего духовную реальность, мы поехали к той, кто явила силу женской святости, той, кто тоже участвует в битве за Русь.

В Псков привезли мощи св. прпмц. Елизаветы. До этого мощи неделю пребывали в городе на Неве, и мы дважды сподобились поклониться святыне. Но в Пскове все было не так. Одно дело, когда ты входишь в храм после сутолоки Невского проспекта и совсем другое — с тихих полупустых улиц древнего города, пройдя через крепостные ворота, подойти к одному из самых величавых храмов в мире — Троицкому собору. Высота собора 72 метра, на второй этаж ведет крутая лестница в 33 ступени. Под кровлей храма собраны шесть церковных престолов. Предание связывает основание собора с именем святой равноапостольной Ольги, псковитянки по происхождению. В храме стоит огромный «Ольгин крест», украшает храм грандиозных размеров шестиярусный иконостас. Здесь в Троицком соборе, также как у памятника на берегу Чудского озера, захватило дух — сила, мощь православия выражается здесь в зримых образах.

А как радостно псковитяне встретили Елизавету Федоровну! У нас в многомиллионном Питере к мощам подошла одна десятая часть всего его населения, не больше, а здесь побывал почти весь город.

Мы отстояли всенощную, потом поездили по вечернему Пскову, — древние храмы в тишине и полумраке ночного города выглядят особенно величественно, — а потом опять вернулись в собор, и уже в тишине стояли перед мощами св. прпмц. Елизаветы, вспоминая рассказ владыки Михаила Бостонского, сопровождавшего мощи в их паломничестве по России. С восхищением владыка говорил о том, как встречали Великую Матушку по всей стране, — там, где поезд с мощами не делал остановку, верующие просто стояли на платформе, — для того, чтобы хотя бы, проезжающей мимо святыне, поклониться. Владыка Михаил сказал еще, что во время поездки, он убедился, что русское женское монашество не потеряло то направление, которое придавала ему прпмц. Елизавета — открытого миру, посвященного заботе о людях.

Нам суждено было вскоре убедиться в правоте слов архиепископа Михаила, — когда мы приехали в Спасо-Елеазаровский монастырь.

«Джейн Эйр» из уст настоятельницы

Настоятельница Спасо-Елеазаровского женского монастыря, что находится в 40 километрах от Пскова, недаром носит имя Елизавета. Она окружена детьми (здесь потихоньку, постепенно создается детский приют), а застали мы матушку за тем, что она пересказывала юным трудницам «Джейн Эйр».

— Джейн была образцом благородства, она полюбила своего хозяина, но, борясь с этой любовью, ушла от него. А потом она вдруг услышала его голос, который звал ее: «Джейн, Джейн!» и поехала туда, откуда бежала, чувствуя, что происходит что-то страшное. Когда она приехала, то узнала, что замок сгорел, а его хозяин потерял зрение и обезображен страшными ожогами. Она нашла его, и стала его верной спутницей.

— В жизни так не бывает! — заметили слушательницы.

А в ответ на наши удивленные взгляды, матушка сказала: «Это они к „зарубежке“ готовятся».

Привычный студенческий сленг открыл, что мы — коллеги, матушка тоже закончила филологический факультет, и тоже русское отделение. Но это было не самым удивительным для меня, — главное было то, что у нас был общий друг и наставница, которая нашла упокоение в Спасо-Елеазаровском монастыре — матушка Клавдия. Клавдия Георгиевна большую часть своей жизни прожила в Москве (откуда родом и игуменья Елизавета), а последние 30 лет в Питере. Она была особенно близка к Любушке Сусанинской, до этого жила под опекой «бабушки Марии» — схимонахини Марии, которую благословил на подвиг в миру прп. Варнава Гефсиманский, была духовной дочерью митрополита Николая (Ярушевича), — и вообще была кладезем духовных знаний и воспоминаний.

После того, как мы повспоминали нашу дорогую Клавдию Георгиевну, матушка вдруг стала задавать мне «филологические вопросы»: «А любите вы Рильке? А как вы относитесь к Блоку, ведь ему так много было дано в духовном плане? А вы читали Юнга, что он писал о мужской цивилизации, и ее разрушительности?» Так мы проговорили до двух часов ночи, при том, что матушка до этого три ночи не спала, готовясь к встрече мощей св. прпмц. Елизаветы. В Спасо-Елеазаровский монастырь Великая Матушка наведывалась не один раз — здесь жил ее духовник старец Гавриил.

Монастырь имеет славную историю. Первые насельницы появились здесь в 12 веке, в начале 15 веке здесь поселился прп. Елеазар. Он был богословом и молитвенником. Для выяснения вопросов, связанных с богослужебной практикой, Преподобный ходил пешком в Константинополь, был принят Патриархом и получил в дар Цареградскую икону Божией Матери. Дар этот был сделан после принятия Флорентийской унии. За четыре столетия до этого события, когда началось разделение Церкви на западную и восточную, именно этот образ Пресвятой Богородицы чудесным образом был принесен в Константинополь из Рима в 1051 году.

Прп. Елеазар не только основал и укрепил свой монастырь, но и воспитал подвижников, которые по его благословению основали на псковской земле еще десять монастырей (все они прославлены в лике святых).

Псковский Спасо-Елеазаровский монастырь имел особое значение для всей Руси, именно отсюда пошла крылатая формула: «Москва — Третий Рим». Вернее из уст Спасо-Елеазаровского старца Филофея в те времена, когда решалась державная судьба страны, вышли такие слова: «Два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быть». Царство русское есть последнее мировое царство, за которым наступит вечное Царство Христа.

В Елеазаровской обители союз Москвы и Пскова обозначен в архитектуре соборного храма: к главному Трехсвятительскому собору традиционной псковской архитектуры пристроили придел Рождества Пресвятой Богородицы в московском стиле. Два храма, дополняя друг друга, составляют единый соборный комплекс.

Мы с удивлением обнаружили, что храм обители, да и другие постройки в монастыре (хотя, конечно не все, — их было около 20) уже восстановлены, а ведь сестры пришли сюда всего пять лет назад. Вокруг обители выросла высокая, мощная стена.

Матушка игумения рассказала о том, что сооружение этой стены, кроме исторически-архитектурного, имеет и стратегический смысл. На территории обители стоит сельмаг. Матушка с помощью благотворителей еще несколько лет назад предлагала местному райпо внести нужную сумму для перенесения магазина за пределы обители. Ей отказали под предлогом: «Все уже привыкли к этому магазину!» Более того, местные жители устроили революционную сходку, кричали, что им монастырь не нужен, а магазин нужен. Как будто бы повторилась история 1920 года, когда восстали на монастырь свои же русские люди, которые решили, что проживут без Бога…

Матушка выходила к «митингующим», говорила о том, что она сама готова открыть для них магазин напротив монастыря на горке. Но тут они «пуще прежнего взъярились», потому что ясное дело, в монастырском магазине спиртное продаваться не будет.

«Не надо нам вашего, оставьте нам то, что есть! Мы тут — свои, а вы все неизвестно откуда понаехали!» И закрыты глаза у них бедных, не видят они, что «свои-то» за несколько лет, созданное трудами монахов, пустили прахом, а за несколько десятков лет разрушили всю древнюю красоту, а те, которых они чужими называют, возвращают эту красоту на русскую землю.

И вот теперь — забор.

— Забор мы построили так, что к магазину можно попасть только через ворота, открывать мы их будем на определенное время, и привратника посадим. Земля эта наша, по закону она нам принадлежит, поэтому, если не хотят по-хорошему, пусть получают шишки, — говорит матушка Елизавета.

Грустно было слушать этот рассказ, но потом, когда мы увидели в трапезной лица молодых насельниц монастыря, грусть исчезла. Лица матушек светились покоем и приветливостью, и мы поняли, что мы обязательно сюда еще не раз приедем. Постараемся приехать.

А с матушкой игуменией Елизаветой мы почти одновременно уезжали на Рождественские чтения в Москву, она, между прочим, кроме филфака закончила еще и Свято-Тихоновский институт, и стремится к богословской образованности и сейчас. Редко кому из настоятелей и настоятельниц монастырей удается сочетаться практическую заботливость и научность, а матушка и книжки еще успевает читать, следить за издательскими новинками, собирать библиотеку. Мы привезли ей новые номера журнала «Православный Летописец Санкт-Петербурга», утром следующего дня матушка нам сказала: «Всю ночь не спала, читала ваш журнал. Я вам постараюсь что-нибудь написать». Будем ждать.

Гуси, кошки и овцы

В Пскове мы объездили много храмов, — теперь настало время сказать, что не просто так паломничать мы поехали на Псковскую землю, а по просьбе наших знакомых издателей, у которых сломалась машина, повезли духовную литературу.

И не жалеем, что взялись за это трудное и непривычное дело: если бы его не было, то мы и не стремились бы объездить как можно большее число храмов и монастырей, а приехав, не имели бы повода к тому, чтобы знакомиться с батюшкой и паствой.

Книжки стали лакмусовой бумажкой. Где-то нам говорили, что читать книги некому, да и не зачем; где-то наоборот показывали на переполненные полки и сообщали, что до нас тут москвичи побывали, они все, что нужно уже привезли; где-то проявляли настоящую заинтересованность и демонстрировали прекрасное знание книжного православного рынка; а где-то никого не оказывалось на месте. Нас поразила простота свечниц в разных храмах Пскова (в Питере мы с таким не встречались) — нам тут же давали домашний телефон отца-настоятеля и говорили: «Звоните батюшке домой, он скажет, какие книжки нужны».

У каждого храма Пскова — мы это подметили, не сговариваясь, есть свое лицо: где-то вертеп сделан руками детей, платьица волхвам пошиты, где-то самодеятельные рисунки висят вдоль лестницы на хоры, где-то половички домотканые положены, где-то служат при свечах, а-то и гробами торгуют для всего города…

Но вообще Псков — очень теплый город, уютный, и храмы там уютные и люди простые… Трудно было возвращаться в свой мегаполис…

В Пскове в первую очередь мы поехали к батюшке, который известен не только местным верующим, но и в Питере, и в других городах — к протоиерею Олегу Теору.

Я приезжала к батюшке, как корреспондент газеты несколько лет назад, тогда он показал мне свой церковный музей, который согрел душу, с любовью подобранными экспонатами, показывал Библию, которая по его мнению принадлежала Императору Николаю II, на страницах ее Царь оставил свои пометки (теперь эта книга издана), рассказывал о старце Николае Гурьянове (потом мы увидели растиражированные фотографии отца Олега вместе со старцем), показывал старые книги, газеты, рассказывал о своих издательских планах.

Храм Александра Невского и отец Олег — его настоятель опекает воинские части, батюшка не раз уже бывал в Чечне, отпевал псковских ребят, погибших там. И, когда мы приехали, нам сказали: «А батюшки нет, он в военной части». Книг у нас в храме не взяли, но мы все равно были утешены: на хоздворе у батюшки (и это в центре Пскова!) мы пообщались с красавцами гусями, выполняющими роль сторожевых собак, и смирными овечками и кошками. Тут мы вспомнили о том, как дружили с животными наши святые. Конечно же, в первую очередь каждый православный помнит об общении прп. Сергия Радонежского и прп. Серафима Саровского с медведем. Прп. Герман Аляскинский общался с горностаями, святые на Афоне и в Греции, где я часто жила, общаются даже со скорпионами, старец Исидор из Гефсиманского скита читал Псалтырь вместе с лягушкой (она всегда появлялась на пеньке рядом его домиком, когда он начинал читать кафизмы). Приснопоминаемый старец Николай Гурьянов даже пауков чествовал, мухи не разрешал убить, с котами своими разговаривал, как с лучшими друзьями.

Достоевский в «Братьях Карамазовых» писал: «Любите животных. Христос с ними прежде нашего. В них есть начало разума и веселия». Если они не очень болеют и не умирают, они радуются — они радуются встрече, им дорог человек и при этом в них нет нашего глупого человеческого рассудка, нашей гордости.

Пусть и пошипел на нас гусак, но так и не ущипнул, а овечки и кошки стояли и смотрели вопросительно: «Кто такие?» Люди редко так смотрят. «Мы ленивы и нелюбопытны», — сказал Пушкин, друг до друга нам часто просто дела нет, — а тут такая заинтересованность!

Спасибо, отец Олег, что в нашей суматохе (а мы очень старались за один день посетить слишком много храмов, и, в общем-то, суетились) мы получили возможность угомониться рядом с животными. Ведь они никуда не спешат, спокойны и просты, и рядом с ними душа упрощается, что иногда бывает очень даже необходимо.

А к самому отцу Олегу мы, даст Бог приедем в следующий раз, только будем звонить по телефону и заранее договариваться.

Псковские писатели

Из псковских писателей я давным-давно была знакома только с Валентином Курбатовым. Кстати, его недавнее интервью, размещенное на псковском Интернет-портале, стоит того, чтобы отрывки из него процитировать.

«Россия в мире — провинция. Раньше „весь мир был провинцией России“, как писала резкая и умная поэтесса Татьяна Глушкова, теперь она — „провинция его“. Было когда-то в нас гордое чувство силы и избранности. Сегодня, к сожалению, мы не можем про себя этого сказать. Мы сами себя чувствуем провинцией, внутри нас — отрава второсортности. Ощущение это почти привилось: мы искательны, заглядываем в глаза „импортным“ людям, ищем их внимания. Когда-то в Псков не пускали иностранцев, ганзейские немецкие дворы не зря были за городом, чтобы не смели чужие духом люди попирать землю Святой Троицы. Новые ощущения горестны. Но есть и в нынешнем унижении какой-то смысл: мы должны пережить этот стыд. Значит, нам надо было увидеть себя во всей многообразной нашей нечистоте, которую мы успели накопить. Так быстро все в нас сломалось. Как в революцию в три дня, так и теперь, значит ни тогда, ни теперь внутри нас уже не было прочности и силы. Ну, а коли сейчас осознаем свою разбросанность, то можно бы подумать и о том, как собирать себя… но в нас еще сохранилась и горячность веры. Мы еще не ушли окончательно в интеллектуальную плоскость веры, как уходят другие конфессии. Хотя мы теперь тоже вроде другие христиане и другие русские. Прививку потеряли, живую связь. И Россию, и Церковь понимаем тоже уже больше умом, через книжку, а не через коренное чувство. Тридцатилетним будет очень тяжело идти к вере этой интеллектуальной дорогой. Но в православии такая внутренняя сила, что когда приходишь к нему правильным совестливым умом, оно возвращается к тебе полнотой души. И однажды проснешься настоящим русским и настоящим христианином».

Валентин Яковлевич по-прежнему остается самобытным русским мыслителем и много пишет, в прошедшем году вышли две новые книги, за которые он был удостоен литературной премии.

Но, оказалось, что кроме Курбатова в Пскове живет много писателей, они даже издают свой толстый журнал «Скобарь», местное издательство выпускает немало поэтических, прозаических и исторических книг своих земляков.

Во время этой поездки мы познакомились и почти целый день провели вместе с писателем Игорем Смолькиным, публикующимся под псевдонимом Изборцев. Игорь является хранителем архива замечательного батюшки — покойного протоиерея Валентина Мордасова, он — составитель книг отца Валентина, в московском издательстве «Синтагма» вышло уже 5 книг батюшки — его выписки из творений святых отцов на различные духовные темы. Игорь был духовным чадом батюшки и написал о нем книгу. Но вот что интересно, эта книга не в жанре воспоминаний, а повесть — «Не хлебом единым» (вышла в питерском издательстве «Сатис» в 2000 году). Главные героини в ней — две сестры, которых автор лично знал, и которые познакомили его (в то время кооператора-бизнесмена) с батюшкой Валентином. Эта встреча изменила жизнь Игоря: по благословению батюшки он стал чтецом в храме и ответственным редактором вестника псковской епархии «Благодатные огни».

В повести «Не хлебом единым» рассказывается о реальной судьбе двух сестер-подвижниц, в ней нет ничего придуманного. А что касается отца Валентина, в его уста вложены только те слова, которые он реально произносил, которые Игорь запомнил или записал за батюшкой. По мнению духовных чад образ отца Валентина получился в повести живой и правдивый.

В прошлом году в издательстве «Сатис» была опубликована книга Изборцева о старце Николае Гурьянове. Игорь, как пскович часто ездил на остров, возил туда гостей, и потому с болью описал то, что происходило вокруг старца в последние несколько лет. В разговоре со мной он повторил: «Никого туда не пускали. Батюшка был под домашним арестом. Это могут засвидетельствовать многие псковичи, которые ездили к старцу на протяжении многих лет, это могут подтвердить и многие коренные жители острова. Они не дали причаститься батюшке перед смертью, не соборовали батюшку, потому что священника местной церкви они не признавали как священника. А к батюшке они относились как к собственности, он не имел никакого права голоса, об этом есть немало свидетельств». Поговорили мы и о мифотворчестве вокруг старца. Кстати, Игорь предложил неопровержимый аргумент против того утверждения, что старец был тайным епископом, — отец Николай принимал все священнические награды, не отказывался от них, — что же он ругался над церковными званиями. Как он мог, например, принимать в награду священнический набедренник, и другие знаки отличия, которые получал за десятилетия своего служения, будучи епископом? Что же он был разведчиком в стане врага?

Но, в конце концов, мы с Игорем согласились в том, что разговоры о келейницах пора прекратить, не стоит подливать масла в огонь и привлекать внимание к тем, кто отвергая священноначалие, и вообще всякие авторитеты, борется «за чистоту православия», неизвестно кого при этом представляя, потому что там, где нет епископа, нет и Церкви, получается протестантство какое-то…

Вместе с Игорем мы поехали в храм Воскресения Христова, где он — председатель приходского совета, а потом в Снетогрский монастырь.

Главный духовный центр Земли Псковской

Снетогорский монастырь находится на окраине Пскова в живописном месте — на высоком холме над рекой Великой, в ее излучине. Основание монастыря восходит к 13 столетию. В это время в Пскове был уже возведен Мирожский монастырь (там мы тоже побывали, подивились, что в центре города за воротами монастыря чувствуешь себя как в уединенной пустыни, но ни с кем из братии встретиться не довелось и храмы были закрыты — все уехали на поклонение мощам прпмц. Елизавете в Троицкий собор), Снетогорский вторая по древности обитель псковской земли.

Снетогорский монастырь являет собой уникальное сооружение древнерусского зодчества. Главная святыня монастыря — Собор Рождества Пресвятой Богородицы был построен в начале ХIV века, в нем сохранились уникальные древние фрески.

Основатель монастыря прп. Иоасаф Снетогорский принял мученическую кончину от рук немцев-ливонцев, что напоминает об особом значении псковской земли, стоящей на самой границе с Западом. И сейчас это значение не менее чувствуется, чем прежде.

В монастыре подвизались святые прпп. Евфросин и Савва Крыпецкие, будущий патриарх Иоасаф, епископ Евгений Болховитинов. Монастырь посещал А.С.Пушкин. 700-летие монастыря праздновали несколько лет назад.

В наше время сюда едут не только к намоленной древности, но и к духовнику обители — архимандриту Ермогену (Муртазову). Мы давно знакомы с батюшкой — еще по Пюхтицам, где он подвизался несколько десятков лет. Но, подъезжая к обители, и не надеялись, что сможем ним поговорить. Частенько батюшка уходит в затор, и подолгу не выходит из своей кельи. Поэтому мы можно сказать глазам своим не поверили, когда увидели отца архимандрита на монастырском дворе, — он был первым, кого мы встретили в обители! Батюшка был немногословен, но при этом шутлив. Интервью он теперь не дает, а о прошлом вспомнилось. Семь лет назад, когда отец Ермоген был общедоступен, мы с группой паломников приезжали в монастырь, и батюшка позволил тогда записать интервью, которое до сих пор актуально, — он говорил о том, что история России подобна земной жизни Господа Иисуса Христа. Что так же, как Он, наша родина пережила Голгофу, но переживет и Воскресение. Говорил о духовной связи народа, как по Достоевскому: «каждый за все перед всеми виноват», о том, что нужно быть ответственными гражданами своей страны.

Три дня спустя, воспоминания о батюшкиных размышлениях об истории России соединятся для меня с днем сегодняшним — во время Рождественских чтений в Москве. Все документы, принятые на заседаниях отдельных секций, свидетельствовали о возмужании православного сознания. О том, что большинство православных людей осознают себя гражданами своей страны и готовы напомнить госчиновникам, что прямой обязанностью любой государственной структуры, является поддержка семьи, забота о своем народе, что в последнее время не соблюдается ни в духовном, ни в материальном аспекте.

Православные общественные деятели, учителя, врачи, ученые уже явно вышли на битву за Россию, но возможно это стало только благодаря молитвенникам, благодаря тем, кто, как отец Ермоген и другие наши отцы духовные по разным монастырям и сокровенным местам России молятся о победе над злом. Ведут самую ответственную духовную битву, — как те богатыри из «Монашеской сказки для взрослых», о которой я писала в начале этого очерка.

Молитва и борьба за правду

Об отце Павле Адельгейме можно сказать, что он из тех, кто соединил в себе молитвенность и деятельную борьбу за правду. Фамилия у батюшки немецкая (по линии деда), а женщины в его роду все были русские. Дед-немец, бывший крупный заводчик был расстрелян в 1942 году. Судьба другого деда — бывшего царского офицера неизвестна. Мать была арестована и осуждена на ссылку, когда ее сыну было всего 8 лет. Будущий отец Павел жил сначала в детдоме, потом с матерью на принудительном поселении в Казахстане. В 1959 году рукоположен во диакона, в 1964 году во священника. Окончил Московскую духовную академию. Пострадал за веру — был осужден в 1969 году по статье «клевета на советскую власть». В лагере потерял правую ногу. Вернулся на волю инвалидом 1972 году. Почти 30 лет батюшка служит в Псковской епархии. При храме святых Жен-мироносиц (где отец Павел настоятель) открыта общеобразовательная школа. А за городом батюшка создал приют для брошенных детей. У самого отца Павла трое детей и шесть внуков.

Объезжая Псков с книжным товаром, мы заехали и в храм свв. Жен-мироносиц, там нам сказали, а вы поезжайте к батюшке домой.

— Да неудобно как-то незнакомые люди, без приглашения домой.

— Это нормально, у них так принято.

Когда мы приехали в батюшкин дом на берегу реки, мы убедились, что действительно «так принято», — мы были не единственные непрошенные гости, и не последние. На деле воплотилось то, о чем мне сказал отец Павел в интервью: «Мы, христиане, исповедующие Святую Троицу, должны являть это исповедание через любовь. Что значит любить? Любить — это огромная внутренняя работа, это большие требования к себе, а к другому человеку, к собрату нужно относится с вниманием и заботой. Ты видишь человека — ты видишь Бога. Каждый человек — образ Божий».

Два года назад отец Павел Адельгейм написал книгу «Догмат о Церкви в канонах и практике». Эта книга стала камнем преткновения для многих, потому что в ней впервые на серьезном уровне (без особых эмоций и диссидентства) был поставлен вопрос: насколько нынешнее положение дел в Церкви (в отношении между епископатом, клиром и мирянами) соответствует каноническим установлениям. Насколько соблюдается принцип соборности в нашей церкви. Местный архиерей — владыка Евсевий Псковский распорядился, чтобы отец Павел принес «публичное покаяние через СМИ» за свою книгу, хотя на Епархиальном Совете было решено, что никаких выпадов лично против правящего архиерея в книге нет. В газете «Московский комсомолец» 8 декабря 2004 года было опубликовано покаянное письмо отца Павла. Это не было отречением от книги, а исполнением послушания владыке.

В интервью отец Павел сказал: «Надо терпеть, все, что Бог дает. В Церкви нельзя идти революционными путями. Нужно делать свое маленькое дело, нужно служить Богу и людям на своем месте. Бунтовать в Церкви нельзя, но говорить о болевых проблемах можно. Оценивать ситуацию, выяснять почему так или иначе происходит, делать это гласным для христианской общественности необходимо, иначе мы просто разложимся».

Когда я спросила, почему отец Павел написал именно такую книгу, почему он поднял такую острую тему, он ответил: «Архиерей должен быть для священства и мирян отцом, а не отчимом, не только администратором». Потом он вспомнил Лескова и его «Мелочи архиерейской жизни». Писатель описывает различные недостатки, но за каждым из образов ты видишь живого человека, а теперь человека нет — есть чиновник, начальник. Но так же не должно быть. Церковь Христова — это любовь, — «По тому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь друг к другу».

Казалось бы, очень грустный разговор вели мы с отцом Павлом, но не было уныния на душе. Мы смотрели в ясные, умные и добрые глаза отца Павла — и верили, что не бунтарь он, а истинный пастырь Божий, как написала его духовная дочь — питерская поэтесса Елена Пудовкина, в стихотворении, посвященном «Священнику Павлу Адельгейму»

…А внизу, а внизу собрались разведенные жены,
Чьи разрушены души не меньше, чем эти колонны.
Как светильник зажечь, если вместо лампады — осколки?
Но стоят перед Богом военной поры комсомолки.
Пустота ли вокруг? Или Чуда душа не вмещает?
«Он не умер, — воскрес!» — мироносицы нам возвещают.

Живая традиция

В паломничестве по Пскову мы чувствовали, что Сам Господь нас направлял — так мы, сами не добиваясь этой встречи нашли отца Павла Адельгейма, получили благословение от архимандрита Гермогена (многими, почитаемого как старца), подружились с матушкой Елизаветой Спасо-Елеазаровской, прибыли на 50 летний юбилей наместника монастыря архимандрита Тихона в Печеры, а одна из самых впечатливших встреч и бесед произошла в храме рождества Иоанна Предтечи.

В воскресное утро мы решили идти на литургию в древнейший в Пскове Мирожский монастырь, но, как я уже писала, все монашествующий уехали на литургию в Троицкий собор к мощам прпмц. Елизаветы, мы развернули карту Пскова и увидели, что на том же берегу реки Великой, на которой стоит монастырь, указан храм Рождества Иоанна Предтечи. Так, сами того не ведая, мы направились к одной из самых знаменательных наших встреч во Пскове.

И это мы ощутили, как только вошли под своды древнего собора. Со стен и иконостаса на нас смотрели одни из самых необычных икон и фресок, которые нам когда-либо приходилось видеть. Напрягая все свои искусствоведческие познания, мы пытались определить, каким образцам следовал иконописец: иконы напоминали греческое, кипрское, грузинское письмо, которое довелось видеть в этих странах и альбомных репродукциях, но при этом они были необычайно экспрессивные, живые, можно сказать даже психологизированные. И, как ни странно напоминали еще и детские рисунки. Когда литургия закончилась, мы познакомились с батюшкой — отцом Андреем Давыдовым, он и оказался иконописцем, расписавшим храм. Все, что он сказал во время нашей беседы было неожиданным. На вопрос об истоках его иконописания батюшка сказал:

«Наш храм — уникальный памятник русской архитектуры ХII века, один из немногих псковских храмов, сохранившихся от домонгольского периода. Самый древний храм Пскова. И потому расписан он, исходя из традиций того времени. Для большинства православных канонические иконы — это московская школа XV—XVI вв.еков, — Рублев и Дионисий.
Иконы XII века, конечно же отличаются от той „классической иконописи“, которой все привыкли, и они действительно ближе к византийским образцам. Поэтому у меня нет специфического грекофильства. Рублев и Дионисий — это вершины иконописи, но иконопись много имеет вершин, и русский XII век — это тоже вершина, вершинища. А сейчас иконописцы надо сказать просто эксплуатируют XV—XVI вв.ек, как будто ничего больше не было в иконописи.
Но, кроме того, я уверен, что икона живет постоянно, то есть икона ХХ или ХХI века, хочешь ты или не хочешь, все равно отличается от иконы прошлых веков. Если мы будем просто копировать древность, то на самом деле это будет фальшивка, потому что время движется, мир и люди меняются. Рублев, например, когда писал Троицу, ни секунды не думал: „А сделаю ка я, как было когда-то“. И такого вообще никогда с иконописцами не было. Иконопись — это всегда было очень актуальное, очень живое, и очень современное искусство. Вот почему специалисты могут не просто говорить об иконописи такого-то или такого века, а скажут: „Это 30-й год XVI века, а это 70-й“. Потому что движение жизни отражалась в иконописи всегда.
Простое воспроизводство старого, к которому стремятся сейчас многие иконописцы, оно, я уверен в этом, абсолютно бесперспективно. Может быть, на каком-то этапе это и нужно, как учеба, потому что в традицию нужно войти, в том числе и через копирование. Но с другой стороны традиция должна жить».

Слова отца Андрея подтверждали те иконы, которые висели на стенах его мастерской, где состоялся наш разговор. В ходе разговора я с удивлением для себя обнаружила, что иконы эти написаны для иконостаса нашего питерского университетского храма св. апп. Петра и Павла. Я спросила батюшку, почему настоятель храма отец Кирилл Копейкин решил не воспроизводить живописные полотна, которые в прежние времена украшали его церковь, а рискнул в классический интерьер вписать иконы, ориентирующиеся на времена древние?

Батюшка мне ответил: «Не думаю, что отец Кирилл проявил тут какую-то смелость, потому что я всячески пытаюсь написать иконы именно для этого храма. Найти то решение, которое сделает иконы органичными именно для этого храма. Что это значит? С одной стороны: живописные картины в церкви совсем не востребованы, и отец Кирилл правильно поступил, что отказался от идеи „реставрации храма“, а с другой стороны, я все-таки должен соотнести иконы с интерьером, — и потому прямо в иконы я внес классическую архитектуру, — своды, колонны, фигуры в святых вписаны в архитектурные детали. Если бы в тот интерьер, в тот иконостас „засунуть“ обычные иконы, это совсем не сработает, — это будет „клюква и клюква“, хотя вполне каноническая, потому что иконы рассчитаны на определенное пространство, это всегда нужно учитывать.
Есть и еще одна интересная проблема, которую я пытаюсь решать. У питерского университетского храма есть небесный покровитель — новомученик Юрий Новицкий — профессор юриспруденции, принявший смерть вместе с митрополитом Вениамином (Казанским). Как его изобразить на иконе? В мантии, в академической шапочке? Наверное, нет. Тут надо думать, как в случае с иконами и других новомучеников. Есть иконописный канон, но есть и живые портреты, фотографии мучеников. По канону мы знаем, как изображать на иконе священников, преподобных, святителей, юродивых, а как изображать мирян разных званий? Это очень важная задача для современных иконописцев. Я, например так писал икону прпмц. Елизаветы, учитывая то, что нашли уже другие иконописцы, но пытаясь найти и что-то новое для того, чтобы передать ее образ.
Поиски новых иконописных образов сродни тому поиску, который сейчас ведется в гимнографии, когда пишутся службы новопрославленным святым. Как их писать — на церковно-славянском языке? Но сейчас, пожалуй, и нет таких специалистов, которые правильно могли бы употребить, например, аористные формы. Нужно давать русифицированный вариант, но конечно не на современном обыденном языке, а используя славянизмы. Это все — творческая работа. Итак, сейчас, как и всегда у нас есть большой простор для творчества».

Оказалось, что мы пришли в храм и в дом, без преувеличения сказать, к всемирно известному иконописцу. Иконы отца Андрея Давыдова украшают храмы не только в России, но и в Зарубежье. Батюшку приглашают читать лекции по иконописи в Италию, Голландию, США, Бельгию, Финляндию. В Финляндии между прочим есть работы отца Андрея и не только иконописные, но например большие кованные ворота в храм, сделанные в древнейшей технике «золотой наводки», они украшают Нововалаамский монастырь.

При храме Рождества Иоанна Предтечи существует иконописная мастерская, у отца Андрея есть ученики и последователи. Тридцать лет отец Андрей занимается иконописанием, закончил он московскую студию-школу МХАТ по специальности «художник сцены». Довольно рано принял священство и уехал с семьей в деревню, шесть лет они жили в латвийских и литовских деревнях с храмом на три бабушки. Это был уход из большого города в край с озерами, лугами, колосьями, непугаными зверями, рыбами и птицами…

А потом отцу Андрею предложили настоятельство в самом древнем храме Пскова. Семья долго собиралась, потому что для них это было возвращением из затвора в город. Но оказалось, что переехали они в своеобразный Ноев Ковчег. «Меня, как иконописца, храм постоянно чему-то учит, — говорит отец Андрей, — И сама атмосфера храма, и его сложная архитектура, и то, что тут прежде был монастырь, и почивают мощи княгинь псковских, принявших постриг. Монастырь существовал с XIII века и до революционного разграбления. Здесь есть все условия для работы и творчества». «Только холодно очень», — заметили мы, с трудом отстояв литургию в неотапливаемом храме. «Да, такая проблема у нас существует уже 11 лет, по разным причинам отопление в храм мы провести не можем, приходится болеть, простужаться, но терпим».

Мы заметили, что в храме кроме того настоящий профессиональный хор и поют они редкие распевы, по-настоящему молитвенно. И книжек в храме много. Между прочим, такое мы увидели впервые: не только свечи прихожане берут сами, опуская пожертвования на тарелку, но и книжки стоят с ценниками, каждый может взять, что ему нужно и положить деньги.

И еще: отец Андрей оказался сыном известных наших философов — Пиамы Гайденко и Юрия Давыдова, учеников А.Ф.Лосева. Этим, наверное, еще и объясняется удивительно органичное соединение укорененности батюшки в основах традиции и творческого поиска.

Град духовный

Не раз уже приходилось бывать в Псково-Печерском монастрыре, останавливаться и жить у его стен, но только в этот раз он предстал перед нами, как настоящий град духовный…
В Печерах у нас была знаменательная встреча: у свечного ящика стоял брат, которого мы встречали в разных обителях, знали из его рассказов, что нигде он не может найти себе место по душе. Вот уже год он на послушании в Свято-Успенском монастыре. И дай Бог, чтобы Божия Матерь сохранила его под кровом Своим в своем уделе монашеском до скончания жизни земной.

А мы, вынужденные уехать из Печер на следующий день после гостеприимного жития в монастырской гостинице, вспоминали слова апостолов: «Хорошо нам здесь быти!» И как Господь ответил им, что нужно идти в мир. Нам, семейным людям надо много работать в миру, и утешаться мыслию, что есть за нас молитвенники в святых обителях.