Украденная радость

Социологов заинтересовали причины повального неудовлетворения жизнью и чувства одиночества в российском обществе

Публикация данных сразу двух необычных социологических исследований дала повод поразмышлять о современном человеке и его восприятии действительности, удовлетворении от жизни или неудовлетворении ею.

Тема первого опроса, проведенного недавно Центром демографии и экологии Академии Наук, — брачный статус и брачное поведение женщин. Неблагоприятная демографическая ситуация, которая обычно понимается в плане прироста и убыли населения, обнаруживает себя и отношении этой темы. Оказывается, почти половина российских женщин остаются вне брака, причем одна из шести в этом числе никогда не была замужем. Кроме естественного изменения соотношения рождающихся детей разного пола: на десять девочек в России по статистике приходится уже меньше девяти ребят — в этом дают о себе знать самые разные факторы: низкая продолжительность жизни мужчин, большое число разводов и распространение внебрачных связей. Вырос возраст вступления в брачный союз у женщин. Если в 1980-х большинству невест было не более 20-ти лет, а сейчас им в среднем по 25.

По словам руководителя Центра Анатолия Вишневского, то, что россиянки не могут теперь отыскать мужей, вскоре приведет к самым серьезным проблемам. Уже в ближайшие годы начнется быстрое сокращение числа женщин репродуктивного возраста: количество потенциальных мам в перспективе может уменьшиться вдвое. Результатом станет все то же катастрофическое сокращение рождаемости, но только не от нежелания родителей иметь в семье больше одного-двух детей, а от фактической неспособности это сделать.

Удручающей является статистика по абортам. По словам Вишневского, сейчас на двух рожденных младенцев приходится трое нерожденных. При этом по-прежнему большинство женщин теоретически желали бы иметь крепкую семью, созданную «по любви», и детей, однако не могут этого достичь. Причинами являются как объективная «нехватка мужчин», так и факторы субъективного свойства, а именно то, что вкладывают женщины в понятие удачного или счастливого брака. К классической тройке качеств «идеального мужа»: умный, сильный, добрый — в последнее время добавилось и даже приобрело доминирующий характер четвертое: хороший муж должен хорошо зарабатывать.

В категории же семей с высокими доходами наблюдается следующая картина: жены-домохозяйки, живущие на полном обеспечении мужа, чаще удовлетворены судьбой, в то время, как бизнес-вумен, самостоятельно зарабатывающие на жизнь, менее склонны к постоянству и верности. Получается, не без удивления подводят итог социологи, что для наших дам «любовь» больше всего зависит от денег.

Другой опрос касался субъективной оценки достоинств и недостатков жизни в большом городе. Итоги печальны: жизнь в столице морально изматывает человека и убивает в нем радость. Основное кредо города: опасайся другого. «В провинции лучше, проще, надежнее», — такое убеждение выражают большинство из опрошенных. В исследовании Агентства социальных технологий «Политех» участвовало 300 человек разных социальных групп и возрастов. Каждый третий выразил мнение, что никто не придет к нему на помощь, если ему станет плохо на улице. Большинство (72%) уверены: если их будут грабить в людном месте, прохожие не помогут. Причем горожане, страдающие от невнимания, часто сами не спешат прийти на помощь ближнему. Некоторые думают, что ситуация разрешится без них. Другие имели печальный жизненный опыт.

Почти все опрошенные считают, что в больших городах люди относятся друг к другу хуже, чем обитатели провинциальных городов. И теоретически каждый второй горожанин готов переменить столичную обстановку на более спокойную. Правда, немногие по-настоящему согласны вести жизнь провинциалов. В большом городе привлекает высокий заработок и широкий доступ к благам. Покинуть столицу и перебраться в небольшой город или деревню участники опроса соглашаются несколько отвлеченно, мечтательно: «при условии сохранения там доходов и уровня жизни».

«Бич большого города, — поясняет психолог Валентина Ленчик, — это масса людей, людей чужих, где никто никому не нужен. Есть даже такой научный термин „депривация“, психоэмоциональный голод, нехватка простого человеческого общения, востребованности. Наверное, поэтому возникает мнение о том, что в провинции лучше, проще, надежнее». Значительное количество жителей больших городов перебралось в них недавно, и тоска по родине в них все еще жива. Для приезжих самым заметным и значимым является фактор новизны и ощущение расширившихся возможностей. К 4−6-му месяцу наступает кризис. Возникает ощущение «выключенности из жизни», проигрыша, тотального одиночества.

Необходимо заметить, что большинство не отдает отчета в том, в чем именно собирались «выиграть» от переезда из глубинки в крупные центры. Большинство переселенцев — молодые люди, и надежды их на лучшую жизнь связаны с неопределенным комплексом «самореализации» и чувства «причастности к современному». Надежды на высокие заработки сбываются редко: львиную долю денег «съедает» сама городская жизнь — оплата жилья, проезда, питания, развлечений. Для девушек актуальна мечта о богатом городском женихе или любовнике.

Существование, предоставленное целиком экономическому, а вернее коммерческому расчету, представляет абсурдную вещь. Погоня за деньгами и высоким материальным статусом выступает как самоцель, и в то же самое время не может приносить удовлетворение и радость.

Наше время — странное время, в которое жизнь разменивается на отвлеченные идеалы, а настоящие слова и поступки — на смотрение болтовни по телевизору и право самим болтать все, что вздумается. Платить же приходится самым дорогим: дружбой, нормальным общением, счастьем семьи, работой, которая по душе. Или возможность целый год «хорошо зарабатывать», а потом улететь на две недели куда-то на заграничный курорт приблизила нас к счастью? Или дорогостоящее авто и шикарный гардероб избавили от необходимости в любви и взаимной поддержке?

Показательны оценки советского и нынешнего строя по интегральному, бытийному критерию — возможности счастья. В мае 1996 г. ВЦИОМ опросил 2405 человек. Им был задан вопрос: «Когда было больше счастья: до перестройки, в конце 70-х годов или в наши дни?» Ответили, что «до перестройки» 68% людей с низкими доходами, 55% со средними и 44% с высокими. Но даже среди богатых меньше тех, кто видит в нынешней жизни возможность для счастья — их всего 32%.

Главным во всем этом являлось вовсе не то, о чем чаще всего вспоминают в связи с советскими временами: хлеб по 16 копеек, натуральные продукты, отдых на курортах и полеты «Аэрофлотом», которые мог себе позволить почти каждый. Как, с другой стороны, нелепы и противоположные сетования на очереди и тотальный «дефицит». Немалого стоит одно только отсутствие ежедневных трагических новостей, общественного напряжения. Важным является капитал общего доверия и теплоты чувств, спокойствие старости от сознания выполненного долга, безмятежность детства и возможность отпустить ребенка на улицу бегать с утра до вечера. А сколь много значило то, когда человек десятками лет работал в одном коллективе, сближался с остальными и становился подлинным авторитетом и знатоком своего дела? А роскошь жить во дворе, дружном и благоустроенном общими силами, где люди не делятся на богатых и бедных, «приезжих» и «наших»? А перспектива для молодого человека самому выбрать мечту жизни, профессию и, отучившись, найти гарантированное применение своим способностям и талантам?

За точку отсчета мы поспешили принять американский стандарт жизни, по которому не приходится ущемлять себя ни в каких индивидуальных запросах. Но и самый высокий уровень потребления и коммерческой ренты ничего не в силах противопоставить рентабельности простого существования. Дело ведь не в прогрессе техники и не в накоплениях, а в организации жизни, внутреннем самочувствии человека, в радости от бытия. Давно известно: «богатые тоже плачут», и средний представитель «золотого миллиарда», сколь впечатляющей совокупностью благ он бы ни обладал, по большому счету делает то же самое, что и наш брат: он только живет. Научиться же жить с воодушевлением, результативно и в позитивном ключе — вещи, которые напрямую мало зависят от материальных приобретений.

Советская модель жизни, в которой отобразились многие черты исконного русского типа, разительным образом отличалась от нынешней действительности именно этим: основной запрос был обращен в нематериальную плоскость: взаимоотношений, умений, культуры. Очевидным было, например, более высокое развитие коллективных форм перед частной, индивидуальной сферой. С одной стороны — признанные во всем мире наука, образование, педагогика, культура, спорт, техническое и социальное творчество. С другой — незамысловатая архаика семейного быта советского гражданина, в котором мотивы взаимопонимания и сотрудничества превалировали над материальным обладанием, так что даже жизнь в коммуналках и рабочих общежитиях не отнимала у человека радости бытия, а до некоторых пор вообще воспринималось всеми как сугубо естественное явление, не лишенное своих положительных качеств.

Предметы материального обихода опознавались в своих чисто функциональных качествах и не наделялись сугубой ценностью, не являлись сферой приложения души. Имеешь, где жить, на что содержать семью — для чего иметь больше? Экономика выступала подспорьем, средством, необходимым в решении гуманитарных задач. Разрыв с Западом в уровне материального развития и потребления при этом оставался колоссальным. Но он компенсировался и с лихвой уровнем человеческого и культурного развития — типом мышления и образом кооперации людей, когда, как справедливо замечает С.Г.Кара-Мурза, человек, имеющий зарплату в 120 руб., мог беззаботно предаться профессиональным изысканиям или же спокойным и милым домашним заботам — заготовкам, постройке, починке, общению с детьми.

Нынешняя же концепция жизни по образу «золотого миллиарда», и без того кособокая, у нас выливается в прямо-таки гротесковые формы, когда внутри одного общества присутствуют сразу два разных мира, разделенные между собой не просто финансовыми возможностями, но разной цивилизационной окраской и перспективами. Один мир, современный, нахрапистый и оптимистичный, помещается, главным образом, в Москве, Петербурге и еще нескольких крупных центрах — этих выставочных витринах капитализма. У мира другого, российской глубинки, своя эсхатология и символика, состоящая в постоянном воспоминании прежних времен, постепенной «приватизации» шифера и кирпича с некогда исправно функционировавших животноводческих комплексов и применения всего этого добра для своих худеющих крыш и покосившихся срубов, которые никогда и никто уже не сможет поставить наново…

Из одного навязанного образа — человека-строителя коммунизма — мы спешно переделались в другой: среднестатистического европейца или американца. Однако, недаром в отечественной традиции труд всегда был самостоятельной ценностью, а не средством для достижения богатства. «Трудящийся» — вот общепринятая замена для слов «гражданин» или «житель». «Потребительское отношение» — таков символ низкой нравственности и мещанской безвкусицы. Задача в том, чтобы теперь заново восстанавливать в себе умение радоваться самым простым, человеческим вещам: ценностям семьи, труда, общего дела, взаимного понимания и взаимной помощи; в материальном плане довольствоваться малым, ценить то, чем можешь обеспечить себя сам, сделать своими руками.

Сравняться с западным уровнем — подобная «национальная идея» сама по себе никакого житья не даст. Общества безграничного потребления в наших краях даже при самом благоприятном стечении обстоятельств невозможно представить, а только общество терпения, труда и большого взаимопонимания.