Лужков разоткровенничался

Неудовлетворение фантомом стабильности испытывают и «наверху»

Не читаете современной общественно-политической литературы? И напрасно. Недавно на глаза попалась книга Юрия Лужкова «Возобновление истории: человечество в XXI веке и будущее России». Откровение, да и только! С 2002 года, когда работа была написана и вышла в свет, в России и в мире случилось немало событий: война в Ираке, перемена власти на Украине, усиление экономической нестабильности в мире, Норд-Ост и Беслан у нас. Тем более любопытен прогноз, который на глазах исполняется. Прошедшее время только подчеркивает актуальность предостережений, как и неспособность, увы, современного российского общества и политической системы прислушаться к ним.

Писать книги модно среди современных лидеров. Но, пожалуй, впервые государственный деятель такого высокого ранга, мэр столицы и сопредседатель крупнейшей партии «Единая Россия» делится оценками, заметно различающимися с принятой официальной трактовкой политико-экономических процессов в стране и в мире. Труд интересен, прежде всего, как политическая акция, манифест, отразивший в себе неуверенность, возникающую у значительной части элиты в результате той беззубой и близорукой политики, которая теперь подается за норму российской государственной деятельности.

Уже в самом заголовке работы недвусмысленно прочитывается ее направление и замысел. «Возобновлении истории» — это ответ на тезис Ф. Фукуямы об окончании ее вследствие распада СССР и установления однополярного миропорядка. Собственно, никакого возобновления, как и конца, конечно же, нет. История продолжается, разве что на какое-то время человечество перестало думать о самом себе, о своем прошлом и будущем. В историческом сознании открылась как бы некая пауза, момент «благодушной расслабленности», лейтмотив которого Ю. Лужков формулирует так: «Страшное прошлое мира позади, а конкретные проблемы можно решать по мере их поступления». Но последние годы, противореча этому утверждению, дают изобильный материал к размышлениям о мире и его проблемах.

Основная тема книги Ю. Лужкова — это надвигающийся кризис цивилизации. На обложке издания помещен снимок Земли из космоса; на переднем плане — атмосферный вихрь циклопических масштабов, который засасывает вереницу государственных флагов. Весь текст, в продолжение данного образа, пестрит весьма экспрессивными образами и сравнениями. Так, по мнению, Лужкова, в мире вот-вот не останется демократии, налицо сплошной «кризис государственного суверенитета» и «постдемократия», где теневая элита повелевает «зомбированной биомассой». В настоящее время Запад переживает значительные трудности, он «сжимается подобно шагреневой коже», однако при этом упорно претендует на «приватизацию будущего». Относительно России Ю. Лужков также предлагает не заблуждаться, а смотреть правде в глаза: статус сверхдержавы нами утерян, а «якобы полноценное участие в „Большой восьмерке“ является очевидным самообманом». Если сильные делят между собой сферы влияния, то мы в продолжение полутора десятилетий попросту мечемся из стороны в сторону, не будучи в силах отыскать саму необходимую основу и отправные точки к развитию. В результате перед нами сегодня стоит прямая угроза: «деградация и самоликвидация страны».

Нынешнюю хозяйственную политику государства автор откровенно характеризует как «торгово-ростовщическую и застойно-провинциальную». По словам автора, действующая власть, не умеющая и не желающая решать задачи стратегического развития, сама превращается «в величайшую угрозу безопасности своего общества». Ибо народ, в конце концов, откажет ей в легитимности, а внешние силы не преминут воспользоваться любыми обнаружившимися нестабильностью и напряжением.

Было бы наивным принимать откровения Ю. Лужкова, этого искусного тактика, номенклатурного аса, за «чистую монету», за желание раскрыть правду о существующем положении вещей, принести покаяние за допущенные ошибки. Скорее всего, при публикации книги немаловажную роль играли соображения репутации, имиджа: желание поддержать мнение о себе как о свободном и философски мыслящем политике. И тем не менее, примечателен сам факт обращения автора к тематике противоречий и катастрофичности современного мира.

Книга, по-видимому, представляет собой плод коллективной работы. Помимо прямого участия в ее подготовке ряда авторов, встречаются многочисленные упоминания исследований и идей отечественных и зарубежных ученых. В число их попали и те, кто стоит вне экспертного и политологического «бомонда» и во многом оппонирует либеральным идеям: А. Панарин, А. Неклесса, В.Пантин. Для самого Лужкова мотивом для публикации книги, как это подчеркивается в послесловии, становятся невеселые мысли о том, «насколько близко к краю пропасти подошел мир, с каким злом и с какой темной силой хаоса и разрушения мы сегодня столкнулись». Основной вопрос истории, по Лужкову, — это «сколь долго будет отсчитываться время наступившего тысячелетия и хватит ли у человечества воли и разума прожить хотя бы еще один век»? Об этом же он говорил на церемонии представления книги, заметив, что от подробного знакомства со злободневными проблемами современности у него, неизменного жизнелюба, заметно убавилось оптимизма.

Проблемы развития

Развитие последних десятилетий имеет экстенсивный характер. Оно «сопровождается соответствующими настроениями: массовая эйфория, ощущение вседозволенности и безнаказанности овладевают людьми. Мир видится безграничным и пассивным объектом покорения, а его ресурсы неисчерпаемыми. Рост благосостояния и технологической мощи Запада создает иллюзию всемогущества, понимание ограниченности и опасности подобного развития вытесняется из актуального, обыденного сознания и западного обывателя, и правящих элит».

Глобальная финансовая экономика нацелена на сверхприбыли, получаемые из всемирной финансовой пирамиды биржевых спекуляций и долговой экономики, и это «принципиально противостоит тенденции нового раскрытия человеческого потенциала и смысла ценностного творческого труда». «Основным движущим мотивом является вера в то, что ты успеешь получить свое, а обманутым окажется кто-то стоящий ниже». Существенная деградация затрагивает гуманитарную сферу: «Принципы демократии уже перестали быть „необходимым требованием и безусловной ценностью западного мира. Это проявляется и во внутренней, и во внешней политике цивилизованных государств“. Ушли из обсуждения болезненные проблемы „общества потребления“. Загадочным образом позабыты гуманитарные достижения западной мысли, универсалии просветительства. Мышление упрощается, и картина мира становится более плоской, примитивной. Длительное благополучие утомляет, создает внутреннюю напряженность, стимулирует беспредметную поисковую активность — и начинается бессознательное провоцирование неустойчивостей, конфликтов и острых эмоций. Близость желанных целей усиливает мотивацию поиска простых, но, как правило, и разрушительных средств для их достижения. С ростом технологических возможностей задача сохранения социальной системы становится более сложной. Накопление изменений и уход человека от природы, рост информации и культуры в определенный момент способны достичь таких пороговых значений, за которыми человечество потеряет способность контролировать и переваривать весь тот массив новых информационных и социальных феноменов, которые оно породило».

На фоне всего этого еще более тревожны перемены в международно-правовой парадигме. «Все большую роль играют транснациональные субъекты, причем не только бизнес-корпорации, бывшие ранее агентами развитых стран в их глобальной экспансии, но и иные структуры и организации. Сегодня субъектами политики в той или иной стране являются одновременно и национальные лидеры, представители иных государств, народов, религиозных организаций, различных глобальных социальных движений. Часть из них к тому же имеет не вполне легальный статус, представляя всемирный „теневой“ политический процесс. Появление этих новых субъектов истории наполняет мир новым, не всегда понятным и чрезвычайно опасным содержанием. ТНК обнаружили почти полную независимость от национальных государств. Власти нередко оказываются просто бессильны перед представителями международного капитала, которые не допускают инспекций, перемещают деньги со скоростью света, делают капиталовложения в различных уголках планеты, укрывают деньги в безналоговых зонах, вне поля действия государств».

Глобальная геоэкономика — вот новая система организации мирового порядка, связанная с усилением роли в ней ТНК и виртуальной финансовой экономики. «Геоэкономические отношения формируют параллельную систему мироустройства, в которой так или иначе позиционируются государства».

Последнее верно не только в отношении слабых государств, но и как таковой государственности вообще. В частности, «непоследовательность американской внешней политики», по словам автора, диктуется «неустойчивостью верхнего слоя американской элиты». «Перераспределение влияния в верхних эшелонах американской элиты в пользу новых социальных слоев и групп шло все 1990-е годы, при администрации Буша этот процесс продолжается», — пишет Лужков. С кем происходит борьба и что это за всемогущие и тайные «субъекты и силы» по своему желанию так вертят американскими президентами и администрациям, открыто не декларируется. Есть волны в пруду, но нет камня, который в него брошен. Таково одно из условий «большой игры», в которой, так или иначе, приходится участвовать всем занятым реальной политикой, а тем более лицам такого высокого ранга, как мэр российской столицы Ю.Лужков. В одном месте он произносит сакраментальную фразу, что, дескать, сегодня важнее всего понять, «кто является субъектом этого (глобального) управления». Но никаких сенсационных свидетельств за этим не следует. Глухое и многозначительное молчание, которым окружена тема о персоналиях в транснациональной верхушке, свидетельствует само за себя. Автору при всем интересе к проблемам современности категорически невозможно как-либо касаться данных вопросов. Подробно разбирая природу и потенциал «исламского фактора», противоречия постхристианского мира, он даже вскользь не упоминает такую мощнейшую этно-религиозную составляющую современных политико-экономических процессов, как мировое еврейское лобби, и такой важный узел, как ближневосточный.

Две глобализации

До сих пор, по словам Лужкова, мировая политика исходила из логики «либеральной, вестернизирующей глобализации, создающей предпосылки для устранения всяческих экономических, культурных и социальных перегородок, разделяющих мир». Однако в последние годы все более очевидной становится неэффективность «демократизаторской стратегии». В ходе нее Запад оказывается перед необходимостью «взять на себя ответственность за огромное число стран и народов», что очень проблематично как в связи с ограниченностью ресурсов, так и из-за усиливающейся в ответ мировой деструкции. Традиционные институты и ценности в ходе глобализации ослабляются, и все большее число государственных образований обнаруживают в себе нестабильность. Растет недоверие и сопротивление процессу вестернизации. В этих условиях и сама западная политическая система начинает испытывать серьезные трудности, заходит в тупик, будучи не в силах не только реализовать собственную стратегию глобализации, но и «оказавшись беспомощной перед темными силами «теневого глобального мира».

На смену «модели мировой демократизации» приходит новая модель, которую Лужков условно определяет как «цивилизационную и стабилизационную» (практические примеры последних лет: Югославия, Афганистан и Ирак). По сути же, это стратегия авторитарного правления миром, чреватая непредсказуемыми последствиями, потому что не официальные политические и общественные элиты, но упомянутые силы «теневого глобального мира» контролируют и направляют этот новый тоталитарный международный порядок в своих интересах. «Эти новые обладатели мира, лишенные старомодного патриотизма и чувства ответственности, — отмечает автор, — хотят пользоваться услугами государства как учреждения, которому определяют цели и задачи». Но в отличие от легитимно избранной власти глобальные элиты не скованы ни программными обещаниями, ни нормами общечеловеческой этики, ни национальными договорами, ни общественным мнением, короче — ничем. Свободные от ответственности за социальные последствия своих действий, не ведая границ, они атакуют национальные экономики, навязывают свои интересы правительствам, не чувствуют никаких обязательств перед законом и людьми. Лужков сетует: «К сожалению, логика современного мира такова, что даже за несколько минут до крушения мироздания или непосредственно в момент глобальной катастрофы всегда найдется тот, кто будет использовать ситуацию «для максимизации прибыли».

В мире действует двухсоставная структура власти. На поверхности — выборность, прозрачность, подотчетность, подконтрольность — все, что полагается. Но за каждым стратегически важным решением просматриваются другие, скрытые структуры. Иначе говоря, нынешняя постдемократия — это такое устройство, где всю работу по зомбированию массового сознания и обеспечению устойчивости официальных властей берет на себя невидимая элита. А власти, в свою очередь, лоббируют интересы последней и заставляют экономически зависимые страны открывать границы для нового мирового порядка. (Прямой образ нынешней «оранжевой власти» на Украине). «Перед нами — уже не классическая демократия, а новый социальный порядок», в котором все будет иначе, и в который невозможно войти никому без достаточного имущественного ценза и проверки на «политкорректность». Именно такое устройство мирового сообщества как «глобальной меритократии» (власти богатых) автор считает наиболее вероятным на будущее. Идея нынешнего «золотого миллиарда», обычно относимая к полному населению развитых государств, должна будет перейти в образ сетевого «золотого миллиарда», соединяющего политические и экономические круги большинства стран. «То, что было в ХХ в. массовым обществом (где мнение индивида имело хоть какое-то значение), неуклонно превращается в нечто новое — зомбированную биомассу, которой управляет каста властвующей элиты».

Сценарии будущего

Возможных сценариев развития событий, по Лужкову, существует три, и все неутешительные. Во-первых, это дальнейшее усиление США, соответственное ослабление остальных национально-государственных систем и выход из тени настоящих игроков и властителей — транснациональной закулисы. При этом, «…когда все вызреет окончательно, супердержаву (США) обвалят и унаследуют ее силовой курс. Ну, скажем, в рамках преобразованной наднациональной структуры типа НАТО, которая не будет уже подчиняться ни одному из государств». Во-вторых, это возможность сохранения в качестве бутафорских декораций существующих национальных государств при полном их переподчинении анонимам из теневой элиты. И, наконец, третий вариант предусматривает постепенное усиление по всему миру антидемократических, тоталитарных сил, приведение их к власти и формирование глобального порядка уже не на основе «непредсказуемой демократической вольницы», но «коррумпированных деспотий».

Но как может выглядеть и к чему приведет переход от массового общества к постдемократии, от «золотого века» Западной Европы и США к элитарному, сетевому «золотому миллиарду»? Процессы эти наверняка будут болезненными и повлекут за собой значительное ухудшение качества жизни населения западных стран, утерю их нынешнего статуса и привилегий. (Сравните начавшиеся повсеместно, в США, Западной Европе, России пересмотр и сокращение социальных гарантий: пенсий, пособий, программ помощи). Очевидно, что «даже самое небольшое ограничение нерациональной траты ресурсов на, по существу, статусные потребности, вызовет не только понятный психологический дискомфорт у значительного числа людей, но и потребует непростых перемен в жизненном укладе, в организации и критериях функционирования экономики».

Так, неизбежным становится нарастание напряженности между элитой и массами, с «возвращением внутренних классовых конфликтов, которые ранее снимались за счет перераспределения и эксплуатации иных стран и их ресурсов». Автор прямо определяет это, как «всемирную гражданскую войну» в результате «политики ограничения развития (т.е. потребностей) применительно к западным обществам». Фронтами этой войны, по словам автора, окажется уже не мировая периферия, но «каждая страна, каждый город Америки, Европы, всего мира».

Невозможно сказать заранее, «каковая будет формула организации власти в будущем». «Историческая демократия, народовластие или, точнее, управление от имени народа, — напоминает Ю. Лужков, — является ситуативной формой власти», а отнюдь не универсальной и вечной моделью. В отношении западной модели развития общества он недоумевает: «Как можно считать императивной для всего мира модель, которая сама нуждается в существенном изменении и коррекции?»

Последствия противостояния, в ходе которого глобальным правлением против народов будет использоваться «вся мощь прогресса и все возможные виды оружия», нетрудно предвидеть. Это «отказ от демократических завоеваний цивилизации Нового времени, ограничение прав человека и индивидуальной свободы», т. е., по существу, установление мировой тиранической власти.

Проблемы России

Тогда что ожидает Россию в этом безумном, безумном, безумном меняющемся мире? Внутренние процессы, происходящие в стране в последнее время, не предполагают ответов не только на вызовы авторитарного «скрытого сетевого мира», но плохо соответствуют и той либеральной, «демократизаторской» версии глобализации, в которой народам и странам предоставляется самим искать характерное место в политическом взаимодействии и рыночном разделении труда. «Проблема России, — говорит Ю. Лужков, — заключается в том, что сегодня она не только не обладает идейным и идеологическим лидерством, но и отказывается претендовать на это. Мы сегодня абсолютно реакционное общество, лишь реагирующее на внешние раздражители».

Мы заняты мелочными склоками и препирательствами, дележом кусков собственности, партийными амбициями, в то время как страна стоит перед вызовом деградации и самоликвидации. «Происходит усиление зависимости духовной и социальной сфер общественной жизни России от глобальной социально-экономической инфраструктуры, зарубежных информационных структур, международной массовой культуры и воспроизводимых ими систем ценностей. Процесс укрепления российской национальной идентичности уже давно превратился в конкурентную борьбу с внешними (иностранными) политическими, экономическими и иными субъектами. Борьбу, в которой мы пока чаще проигрываем. Уже сегодня очевидна разработка и реализация рядом государств концепций информационных войн, предусматривающих создание средств опасного воздействия на информационные сферы других стран. Мы действительно и вполне реально можем прекратить свое существование, в том виде, в тех границах и в тех формах, в каких мы знаем себя на протяжении последних веков и каковые чтим и считаем своей Родиной. Главный вызов сегодня заключается в утрате того исторического и культурного наследия, которое является цементом здания Российской государственности и российского общества. Мы должны ответить себе на вопрос: есть ли у нас всех общая судьба и общее будущее?.. Единственная национальная идея сегодня — это в принципе сам по себе призыв сохранить Россию, вернуть стране веру в себя, пробуждение в гражданах мотивации к активной работе, к личной и общественной инициативе ради этого будущего».

В настоящий момент препятствием к этому служит отсутствие консолидации, несовпадение целей большинства наших сограждан, разрыв между властью и народом, слоями и группами населения. Виною этому иллюзия построения в России зажиточного общества западного типа. Ю. Лужков называет данный подход «ложным национальным лозунгом». Действительной же национальной задачей, по его мнению, должна выступать «задача самосохранения, мобилизации, прорыва, самоограничения и трудовой аскезы ради этого». Автор справедливо замечает: «Главное, что необходимо заимствовать у Запада, — это желание и способность самим определять свою судьбу, жить своим умом не только в повседневности, но и по большому историческому счету». В остальном же нелепо пытаться организовывать у себя подобие западной модернизации и постиндустриального общества, опять идти по пути «догоняющего развития». Догонять можно было прежде, а ныне «стратегия догоняющего развития становится бессмысленной, поскольку напоминает мифическую работу Сизифа: сколько бы вы не катили камень в гору и насколько близко не подошли бы к ее вершине, у передовых стран мира всегда существует возможность самим решить, «достойны» мы или нет быть на вершине, и подтолкнуть нас вниз».

Бессмысленной Ю. Лужков также считает часто высказываемую в последние годы идею стабилизировать Россию на уровне каких-нибудь Португалии или Греции и, таким образом, в роли «последнего среди первых», «худшего среди лучших», «отстающего среди преуспевающих», пробиться в сообщество развитых государств. Португальский проект буквально применим разве что для самой Португалии — компактной, этнически однородной страны, имеющей гораздо более благоприятное географическое и климатическое положение. В России то же самое автоматически ведет к оставлению значительной части территорий, сильному сокращению населения, колоссальным, непростительным утратам в части национальной инфраструктуры, культуры, науки, образования. Концепция «бюргерского государства» вообще есть путь отступления и мягкой капитуляции. Несомненно, нам необходимо отказаться от прежней великодержавности, которой Россия, даже будучи номинально принятой в «Большую семерку», теперь слабо соответствует. Однако, неприемлемы и те альтернативные варианты, при которых стране и народу не гарантированы в будущем суверенитет и национальная идентичность, применение и воспроизводство ранее полученного опыта и достижений. Требуется, с одной стороны, мобилизация уже имеющихся индустриальных возможностей, а с другой — по крайней мере, выборочная поддержка отраслей и направлений поиска, которые для человечества в ближайшее время будут играть роль основных «зон технологического развития» (биотехнологии, термоядерные технологии), и в которых Россия имеет серьезный потенциал роста.

Кажется, что это вполне по силам, но день за днем, год за годом в стране почему-то ничего не случается. Ю. Лужков дает очень конкретный и нелицеприятный диагноз сложившейся ситуации. По его словам, все дело в элите, которая заинтересована лишь в персональном благополучии и «согласна с личным вхождением в постиндустриальный мир, без России, вместе с той лишь частью населения страны, которая необходима для обслуживания добычи сырья и транспортировки его на Запад». По существу, нет стратегического видения развития страны, в силу чего любые цели, как то: 8% рост экономики вместо 3−4%, удвоение ВВП — выглядят просто бессмыслицей. Ибо для чего рост, когда все равно «ресурсы растрачиваются на демонстративное потребление элиты, а не на задачи развития»?

Это признание в фактическом предательстве интересов страны и народа правящим слоем звучит несколько парадоксально из уст человека, занимающего далеко не последнее место в номенклатуре, в том самом правящем слое. Поэтому тем более очевиден целиком субъективный характер российского кризиса: есть страна со значительным индустриальным, научным, культурным, образовательным и сырьевым потенциалом, есть народ, в принципе, вполне способный справиться с задачами национального развития; есть даже созревшее внутри государственной системы и ее некоторых ответственных лиц сознание недопустимости сложившейся ситуации. Но нет никакого движения вперед, ибо принятый кодекс чиновничьего поведения не предполагает мыслей об общем и главном, энергичного вклада в государственное развитие каждого из них, а предполагает только выполнение мелких, рутинных обязанностей и распоряжений, отстаивание своего частного интереса. Нет той самой объединяющей идеи, видения возможного будущего России как самостоятельного центра цивилизационного роста. Каждый у нас рассчитывает как-нибудь выжить в отдельности. Что же касается коллективного, общественного инстинкта, коим до сих пор были живы и сильны Россия и русские, то современным политическим обиходом категории государственности и национальной жизни учитываются мало.

Ситуация очень остра и не допускает того, чтобы каждый искал в ней для себя только ближайших утилитарных выгод. Выживать нужно сообща. Отказ от активного национального строительства неизбежно приведет к потрясениям такого масштаба, при которых благополучие одного отдельного региона, человека, семьи станет уже невозможным. Цена промедления высока; Ю. Лужков считает, что это «вопрос о том, вся Россия, все население или только его малая часть получат пропуск в будущее».

Но не светит безоблачного будущего и для российской элиты. По оценке Лужкова, «существуют большие проблемы с ее международной легитимностью». «Российская элита не гарантирована от ситуации, когда ее статус и легитимность могут подвергаться давлению мирового общественного мнения и претензиям официальных структур других государств. Эти проблемы связаны в первую очередь с высоким уровнем коррупции в российской государственной системе, высоким уровнем сращивания государства и собственности, взаимосвязью элит и организованной преступности».

Что до коррупции, она вряд ли является чисто российским изобретением. Организация коррупционного поля — обычная тактика транснациональных центров влияния. Подкуп элит, прямой или косвенный, лоббирование коммерческих и политических интересов, давление на власти через якобы независимые общественные организации и масс-медиа — вот та подготовительная работа, которой предваряется подчинение себе слабых государств и экономик. Так что взятками и нецелевым использованием средств на Западе мало кого удивишь. Скорее, нашим проворовавшимся чиновникам и олигархам следует опасаться другого: как бы на награбленные ими миллионы не положили глаз еще более крупные хищники; как бы в узком кругу западных воротил их не сочли «чужими», не имеющими достаточного делового и родственного прикрытия, а потому подозрительными. Отсюда мораль: не уповайте на свои миллионы, а лучше подумайте, каким образом всем вместе сохранить и укрепить Россию!

Стратегия по Лужкову

Одна из задач книги, несомненно, состоит в этом: дать понять обществу и элите, что в XXI веке потребность в построении сильного, устойчивого государства даже более актуальна, чем раньше. Автор остро критикует ту безосновательную и благодушную расслабленность, лейтмотив которой, как мы уже говорили — «страшное прошлое мира позади, а конкретные проблемы можно решать по мере их поступления». Угрозы национальной безопасности и перспективы глобального кризиса не являются такими уж далекими и отвлеченными, и следовало бы подумать заранее, что делать в ситуации кризиса и как вообще мы собираемся жить в новом мире? Однако формулировка самостоятельной стратегии развития России Лужкову не слишком удается, разве что отдельные пункты и направления. В частности, московский мэр готов заступиться за социальную сферу и считать главными «субъектами развития» здравоохранение, образование и науку, деятельность по обеспечению интеллектуального суверенитета. Эти сферы, по его мнению, не являются «досадным довеском к задачам экономического развития, вынужденной платой, которую общество достает из своего кармана — это условие эффективного движения вперед, мотор перемен, гарантии нравственного здоровья, надежда на то, что Россия займет достойное место в мире XXI века». В подтверждение он ссылается на опыт восстановления послевоенной Германии, где при полном разрушении производственного потенциала, но при сохраненной системе образования, грамотных школьных и университетских кадрах, страна преодолела разруху значительно быстрее, чем этого можно было ожидать.

На международной арене Лужков полагает необходимым держаться за ООН и сторониться МВФ и Всемирного банка, которые только формально работают в рамках «семьи ООН», будучи на самом деле «подчинены отдельным группам интересов».

Нереалистичной он также считает идею поворота лицом к Востоку, в союзе с которым Россия в плане перспектив развития окажется с «ядром, прикованным к ноге». Во всем этом ясно прослеживается полемика с приобретшими в последнее время некоторую известность теориями, наподобие «евразийства», и другими самыми экстравагантными предложениями, вплоть до организации антиамериканского альянса с Малайзией и Венесуэлой (Ю.Крупнов), или строительства новой конфигурации мировых связей, в которой Россия, а не США предоставит растущим экономикам «третьего мира» недостающее образовательное, научное и технологическое обеспечение (Ю.Громыко). Восток, увы, играет в пределах уже сформированного пространства, в котором стратегическая инициатива целиком остается за христианскими странами. Он отзывается на вызовы модернизации, как на готовые факты, сам не располагая достаточной внутренней мотивацией к усовершенствованию ее смысловых и ценностных кодов. Та же Малайзия, на которую Громыко справедливо указывает как на пример страны, заметно поднявшей уровень университетского образования, едва ли обнаружит существенный интерес к развитию у себя фундаментальной науки в широком спектре ее отраслей и тематики. За пределами Запада у одной лишь Японии получается это, причем и японский инновационный дух весьма специфичен: после «электронного бума 70-х» он практически целиком сосредоточен на роботизации и кибернетике — машинной симуляции жизни.

Что же касается внутреннего развития страны, у автора нет сомнений, что в нынешнем положении острее всего не хватает самой идеи будущего, в котором бы оказались востребованы характерные отечественные решения. Экономический рост сам по себе не может явиться достаточной целью. Требуется идейное, нематериальное ценностное основание развития, ведь и капитализм «исторически начался не с экономического роста, но с революции того, что М. Вебер назвал «духом капитализма». С другой стороны, московский мэр, как и многие теперь, с опаской относится к национальному и религиозному факторам. В этом ему видится только одно возможное следствие — возобновление противостояния и самоизоляции России от Запада. Слабость консерватизма в том, что, как замечает автор, «консерваторы мыслят мир и его развитие как простую проблему следования существующей и проверенной временем традиции и морали», тогда как многие современные изменения необратимы, а сам по себе традиционный уклад неконкурентоспособен и даже нежизнеспособен перед лицом агрессивного мира модерна и постмодерна, нацеленного на всеобъемлющие экспансию и поглощение. Поворот вспять невозможен практически, ибо он означает разрыв и несомненное противостояние с многократно превосходящими нас по силе мировыми финансовыми и политическими структурами. России сегодня никто не позволит закрыться и выйти из-под контроля, а тем более восстановить статус великой державы. Стратегию следует избирать в соответствии со своими возможностями и ситуацией в мире, искать адекватный образ действий, свои ответы на вызовы современности, а не придумывать особые «национальные» идеи и цели.

Религия и культура

Попытки прийти к собственной версии прогресса и государственности на основании православной традиции представляются автору малоубедительными. С Западом, убежден Лужков, у нас нет существенных гуманитарно-культурных различий. «Вы сколько угодно можете говорить о самобытности российской православной цивилизации, но, открыв книгу Данте, Шекспира, Моруа, Ремарка или Фицджеральда, без какого-либо психологического напряжения воспринимаете ту систему ценностей, которыми живут типично «западные» герои этих произведений». С последним можно поспорить: во-первых, длительное время происходил «перенос» в Россию мировоззренческих и ценностных представлений с Запада; Россия не искала ни Шекспира, ни Данте «в оригинале», и без предварительной долгой и кропотливой трансляции и подготовки она не поняла бы просвещенческую западную парадигму и не произвела бы своих образцов классического искусства. Во-вторых, разница и в общественно-культурной ситуации, и в человеческом мышлении на Западе и в России, которая была еще невелика где-нибудь до второй половины ХХ в., значительно увеличилась в более позднее время. Рецепция не поспевает за переменами — именно по этой причине мы теперь увеличиваем «отставание»: логика западной модернизации по большому счету остается для нас закрытой, на проработку же своих контрверсий, как это происходило прежде, не достает времени. Контекст большинства современных произведений западных авторов, как и философских работ, выглядит чужим: мы можем пытаться проникнуть в него, но вряд ли душой присоединимся к тем «вопрошаниям духа», ради которых все это было написано. Понадобится то самое «психологическое напряжение», отсутствие которого, по мнению автора, является знаком похожести гуманитарно-культурных традиций.

Наконец, стоит заметить, что «восприятие системы ценностей», отображенной в литературных произведениях, — это целиком субъективная вещь. Нам может казаться, что мы хорошо понимаем героев Ремарка и Фицджеральда, в то время как сами произвольно наделяем их своими чертами и переживаниями. Американцы — те раньше зачитывались Достоевским, считая его чуть ли не своим главным любимым писателем, хотя очевидно, что их восприятие русской экзистенциальной драмы наверняка более поверхностно и прямолинейно, психоаналитично, а не онтологично, как у самого автора. И, уж конечно, нечего всерьез полагаться на интернациональное сходство образцов современной шоу-культуры. Унификация в моде, стандартах потребления и имиджа совершенно не отменяет национально-религиозных, архетипических начал и различий.

Дело в другом: Ю.Лужков отказывает в доверии религиозности как таковой. В будущем он предпочел бы совсем обойтись без нее, а ограничиться неким прагматически обоснованным (ради сохранения человечества, преодоления проблем роста и построения лучшего мира) «прогрессом нравственности». В религии он видит только разъединяющее начало: «неверных» с «правоверными», индивидов, ищущих личного спасения, вместо требуемого коллективного выживания и сотрудничества. Напугал ли Лужкова протестантского образца мессианизм Америки, радикальный ли ислам или глобализаторский иудаизм? Должно быть, все вместе. В нынешнем мире, говорит он, «религиозные сообщества проявляют себя как агенты влияния». На их место он призывает прийти «Культуру Мира», которая обеспечит «подтягивание социальной и политической организации до уровня соответствия тем рубежам, которые человечество достигло в научно-технической сфере».

Таковая культура должна выступить альтернативой либерализму, который автор рассматривает как главного виновника «морального крушения современного мира». Ибо либерализм, отмечает Лужков, противоположен морали. Он «возносит на пьедестал понятия индивида, частного интереса, пользы-выгоды», тогда как мораль подразумевает «неизолированность человека и его деятельности, взаимную связь и взаимную зависимость с другими людьми». Но каким образом при существующих тенденциях к гедонизму и вседозволенности, монопольному господству над миром, скрытой манипуляции обществом и новой сегрегации элиты от массы возникнуть и укрепиться упомянутой «Культуре Мира»? Для читателей книги, как и для самого Ю. Лужкова, кажется, это остается неясным. Круг замыкается и кажется безвыходным. Что может произвести «принципиальную революцию сознания и всего хозяйственного уклада жизни», заставить человечество «подтянуться в социальной и политической организации» на качественно иной уровень? Одно только чудо — ничего иного из рассуждений автора не следует.

Едва только возобновляясь, история по Лужкову тотчас утыкается в прежний тупик: в деструктивное состояние личности как главную угрозу и вызов для современной цивилизации. Существующие теории развития апеллируют к безмерно усовершенствовавшимся знаниям, техническим средствам, правовым и общественным формам. Но как состояться «светлому завтра», если сам человек не изменит себя, не преодолеет внутри себя разделения, агрессии, алчности, расточительности, авантюризма? Оценки перспектив будущего неотделимы от оценки внутреннего состояния личности, психоэкологии человека. С высоты звездной орбиты, геополитики и макроэкономики, хотим этого или нет, мы возвращаемся на грешную землю, к тому, что во все времена служило предметом самого пристального попечения и что, увы, оказалось забыто теперь: к человеческой душе, поиску в ней источников живой, созидательной энергии и социальности.

Однако, не стоит требовать от автора невозможного — мышления в не-политических категориях религиозного сознания, духовных оценок происходящего и поддержки православных политических инициатив. Довольно и того, что тревогу за будущее, неудовлетворение радужной идиллией, фантомом стабилизации наряду с нами испытывают и «наверху», как бы ни относиться к фигуре Юрия Лужкова. Возникнет ли в политическом слое новая сильная государственническая идея и какая именно? Кто задаст тон в консолидации общественных сил? Эти проблемы, остро поставленные книгой, побуждают внимательно вглядываться в образ и поведение московского мэра в надежде обнаружить в них продолжение высказанной в книге взвешенной, ответственной и патриотичной позиции.