Дорогами войны

Накануне 60-летия Победы мы решили показать нашему сыну-подростку те места, где воевал его дед. Новгородская земля еще хранит память о страшных боях, которые корёжили и увечили её более полстолетия назад. Здесь еще во множестве на полях сражений лежат косточки, неотпетых и по-христиански непогребенных, наших солдат.

Наши мертвые нас не оставят в беде

Еще в Питере я услышала о замечательном батюшке, который живет и служит в новгородской глубинке и занимается святым делом — благословляет и содействует работе поисковых отрядов, собирающих останки наших воинов, разбросанные по Новгородщине.

И вот, минуя Новгород, мы поехали к отцу Николаю Епишеву, в его Борисовку.

Батюшка с радостью рассказал нам о том, как он вместе со своими детьми и матушкой участвует в жизни края, в первую очередь — что делается для сохранения памяти о значительном историческом событии 500-летней давности — Коростынской битве, в результате которой Новгород вошел в состав московского государства. А потом перешел к рассказу, из-за которого мы и ехали в Борисовку.

Свой рассказ отец Николай начал со слов Александра Васильевича Суворова: «Ребята, смерти нет! Вы и на небесах будете помогать нам здесь, на земле одерживать победы!» А далее продолжил: «Я убежден, что без этих ребят, косточки которых лежат брошенные на бывших полях битв, мы ничего не построим. От них зависит наше нынешнее состояние.

Когда в Коростыни воздвигли свой мемориал немцы, в память своих погибших, — это шокировало наших ветеранов. Но за этим стоит и духовная борьба, которую мы косвенно на себе ощущаем. Когда воздвигли этот мемориал в Коростыни, то внимание на это обратили якуты, которые тоже здесь воевали и они построили свой мемориал, — поставили ярангу, там совершаются языческие обряды… А русские опять забыты. Хотя есть отдельные организации и просто частные лица, которые жертвуют средства для установления памятных крестов на месте погребения наших солдат.

Слава Богу, мне не раз приходилось отдать долг памяти усопшим. Я освящал новые могильные кресты на братских захоронениях. А два года назад на пасхальной неделе к нам в храм принесли найденные косточки наших солдат. И одна наша прихожанка видела сон. Она видела, что я совершаю богослужение, а какие-то рядом копают землю, и вот появился пасхальный кулич в глазури, а потом оказалось, что откапывают они пасху. Кстати, вы обращали внимание на то, что военные памятники-пирамидки тоже имеют форму пасхи?

И мы служили по пришедших к нам в останках воинам, панихиды пасхальным чином и похоронили их рядом с нашим храмом и поставили крест.

И вот вскоре эти ребята спасли наш храм.

„Доброжелатели“ кинули нам ветошь в алтарь, пытались поджечь. У меня в это время были гости, и что знаменательно это были четыре Ивана — такое редкое теперь имя, и такое распространенное прежде — в годы войны. И вот один из них — Иван Иваныч из Москвы увидел дым, ринулся вперед, — он военный человек, решительный. Вошли в храм, все спокойно, вошли в алтарь — он пылает, все горит — ковры, тумбочки, облачения, иконы. Иван Иваныч начал заливать пожар, а электричество не было отключено. По законам физики это верная смерть — на горящую проводку лить водой. Но там была не только простая вода, но и крещенская, она и спасла его. И еще одно чудо мы увидели: в алтаре стояла тумбочка, в которой у меня стояла святая вода из Иерусалима, освященная частицей животворящего древа Креста Господня. Стояла она в простой полиэтиленовой бутылке. Огонь ничего не мог с ней сделать. Он покоробил бутылку, но не смог сжечь.

Облачения священнические даже среди пламени не обгорели. Огонь мог выйти за пределы алтаря, там кругом лежали прорезиненные ковры, которые мгновенно загораются.

У меня такое ощущение, что те Иванушки, которых мы все время поминаем, они там стояли, и защитили храм.

Одна моя знакомая, когда увидела следы этого пожара, сказала: „Батюшка, вы выиграли третью мировую войну“.

Да, у нас было ощущение духовной битвы. Пожар случился в день иконы Божией Матери „Семистрельная“. Эта икона у нас стояла на подоконнике в алтаре в самом эпицентре пламени, когда мы разгребли завалы, мы увидели, что подоконник обуглен, а икона „Семистрельная“ и икона прп. Серафима Саровского, которая рядом с ней стояла, совершенно цела. Даже стекло не закоптилось и не лопнуло от жара.

Когда после пожара мы стали мыть и реставрировать алтарь, то в том простенке, где был огонь, мы промыли фреску и увидели, что на ней изображен св. пророк и Креститель Иоанна Предтеча, в честь которого и называли наших русских Иванов.

Таким образом, мы получили скорбь, слезы, но и великую радость — потому что мы почувствовали, что мы не оставлены».

После рассказа отца Николая мы с сыном бродили по погосту, который появился вокруг храма как раз в годы войны, читали надписи на могильных крестах. Подошли к самому большому кресту на кладбище, под которым лежат «русские Иваны» и сейчас сражающие за нас, за то, чтобы мы окончательно не потеряли наше духовное сокровище.

…По дороге в Новгород мы слушали кассету с военными песнями Высоцкого, и по-особому прозвучали для нас теперь строчки «Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие, как часовые».

Война — это было совсем недавно

Как хорошо, что в Новгород мы приехали после Борисовки. Отец Николай своим рассказом дал нам почувствовать, что история — это не то, что давно минуло и не имеет к нам никакого отношения, а это жизнь наших предков, которые и ныне принимают участие в судьбе России. Думаю, что именно благодаря рассказу отца Николая, на сына такое огромное впечатление произвел памятник «Тысячелетие России». И он подробно расспрашивал меня о каждой фигуре в его сложной композиции.

В Софии Новгородской мы пережили удивительное чувство соединения древности, современности и Вечности — когда стояли там за божественной литургией.

А потом, переходя по мосту через Волхов, я рассказывала мальчику о том, как была поругана София и весь Новгород в годы войны. И так уместно было, стоя над седым Волховом, вглядываясь в окрестные новгородские дали, рассказать мальчику о том, как совсем юный дедушка, в 17 лет пошел на фронт, встав в строй вместо двух убитых старших братьев. Рассказала я и о том, как погибла старшая сестра дедушки от фашистских бомб, сброшенных на железнодорожную станцию. Она очень любила своего младшего брата, и думаю ее молитвами, он прошел невредимым всю войну, хотя Волховский фронт считанные единицы солдат оставил в живых.

Вглядываясь в просторы далеко за Волховом, как вдаль истории, я рассказывала сыну о том, как дед его несколько раз был на волоске от смерти от рук своих же командиров — он служил в войсках правительственной связи и, если связь обрывалась и не была восстановлена за короткое время, связисту грозил расстрел. Рассказывала о том, как здесь, на берегах Волхова юный Саша Ильюнин, спасся от немецкого плена, — вместе со своим дядюшкой он попал в колонну, которую немцы гнали на запад, — чудом им удалось незаметно выбиться из колонны и спрятаться в прибрежных кустах.

Дядюшку потом расстреляли свои же, как «врага народа"…

Деревня, в которой вырос дедушка, стоит на берегу Волхова, и вот, как бы из глубин истории повеяло гарью, — это мы вспоминали о том, как немцы выжгли дотла все Городище, а уцелевшие жители нашли себе прибежище в землянках в лесу.

Дедушка с войны вернулся именно в такую землянку, потом с отцом они отстраивали новый дом, куда и сейчас мы приезжаем летом.

Рассказала я мальчику, какими молитвенниками, не предавшими веру людьми, были его прадед и прабабушка. А когда мы гуляли вдоль стен новгородского Кремля, вспоминала рассказы, воспитавших меня неродных по крови, но родных по духу (родные умерли, когда я еще была маленькой) бабушек о том, как молитва спасла и Новгород, и Петербург, и Москву, и всю русскую землю от сильного, укрепляемого связью с мистикой зла, врага.

Неожиданное продолжение этого рассказа мы услышали в Хутынском монастыре, куда направились, покинув Новгород.

Никто не забыт, ничто не забыто

Эта древняя обитель расположена всего лишь в десяти километрах от Новгорода, на крутом правом берегу Волхова, — там, где он продолжает свое течение на север.

Древняя история монастыря хорошо известна благодаря сохранившемуся до наших дней житию его основателя — прп. Варлаама. В начале XII столетия Новгородский боярин Алекса Михалевич облюбовал красивое высокое и пустынное место на берегу Волхова и по примеру многих известных подвижников того времени начал в одиночестве свой монашеский подвиг. Впоследствии слава о молитвеннике распространилась по округе и к чернецу Варлааму (такое имя боярин Алекса получил в постриге) стала собираться братия. На берегу Волхова вырос монастырь.

Хутынский монастырь стоит на высоком холме, с которого просматриваются заливные луга, поля, деревни и села, да и сам монастырь виден издалека. Название монастырь получил по имени места «Хутынь», т. е. худое место. По преданию это место было когда-то осквернено языческим капищем, и именно поэтому (как традиционно было для многих древних монастырей) здесь поселился прп. Варлаам. Здесь он ископал себе пещеру, а над ней насыпал холмик. Теперь это одно из самых любимых мест паломников в обители — «варлаамовская горка». С горки скатываются, лежат на ней, раскинув крестообразно руки.

Все это (но, конечно же со множеством подробностей) рассказала нам моя старая сослуживица, а теперь благочинная Варлаамо-Хутынского монастыря — матушка Нонна. Обходя с нами все, сверкающие белизной и чистотой постройки обители, матушка все время восклицала: «А какая разруха тут раньше была! И все это — последствия войны». Рядом с отреставрированной трапезной и сейчас стоят руины одного из братских корпусов, которые напоминают во что были превращены наши святыни в годы войны.

А вот и рассказ матушки Нонны, который продолжил наши воспоминания на Новгородском мосту. В народе прп. Варлаам считается «ответственным за погоду» — ему молятся в случае ненастья, потому что в древнем житии его рассказывается о том, что однажды он пообещал новгородскому князю, что приедет к нему летом на санях. И действительно в июле месяце выпал снег, и на княжеский двор святой въехал на санях. Именно с этим прижизненным чудом прп. Варлаама связано народное предание.

Как известно, одной из главных причин, спасших Москву от вторжения немцев, были страшные морозы зимой 1941−1942 года. Предание связывает их внезапность и силу именно с прп.Варлаамом.

Немцы подступали к Москве, столица опустела и почти готова была к сдаче. И вот тогда грянули морозы — под 50 градусов. Техника у немцев встала, танки и машины заглохли, солдаты стали вымерзать. А начались морозы необыкновенно рано — сразу после дня памяти прп. Варлаама — 19 ноября. И, как свидетельствует предание, именно по молитве к этому «грозному морозному святому».

Рассказывала нам об этом случае и о жизни прп. Варлаама матушка Нонна, как о самом родном, близком. В её рассказе события, происходившие на этом месте тысячу, сто, шестьдесят лет назад, становились живой частью всей истории обители, да и в целом страны и Церкви.

В Хутынском монастыре каждый год особо отмечают день Победы. В этом году готовятся к празднованию 60-летия. По словам матушки Нонны память о недавнем героическом прошлом в монастыре хранится естественным образом — в монастыре немало старых насельниц, а в последние два года появились совсем молоденькие послушницы, которые «складывают в сердце» их живые рассказы. Опекает монастырь детские воскресные новгородские школы, так преемственность поколений здесь хранится на деле, а не на словах.

Когда мы отъезжали от монастыря, над колокольней взметнулась стая аистов, это было так удивительно, — в этих местах аисты, и в такое холодное время! Для нас эта белокрылая стая явилась как знамение того, что жизнь продолжается.

«Помнишь такие слова о войне: «Никто не забыт и ничто не забыто»?», — спросила я сына. Он, увы, слышал их в первый раз. Но, после нашего возвращения из «путешествия по дорогам войны», он пошел в школьный военный музей и попросил, чтобы его назначили экскурсоводом, и теперь сознательно разыскивает новые сведения о войне, чтобы включить в экскурсию. И еще: он, наконец, понял почему дедушка всегда плачет в День Победы, почему он до сих пор не может забыть своих, погибших на войне братьев, сестру и друзей.