Кому быть учителями народа?

О духовности теоретической и практической

Важно иногда на себя посмотреть со стороны, — открывается такая внутренняя поврежденность, которую и при глубоком «самокопании» не всегда обнаружишь. А как мы можем на себя со стороны посмотреть, минуя шизофреническое раздвоение личности? Ну, конечно, в первую очередь, когда ближние тебе расскажут какой ты. Но бывают еще и редкие случаи, когда ты смотришь на другого человека в какой-то ситуации, в каком-то разговоре — и узнаешь себя. Открывается вдруг — ведь и я такой же! И это действительно Божий дар, потому что ты осуждаешь не того человека, в котором обнаружил какую-либо нелепость, а себя.

Такой дар я получила недавно, присутствуя при беседе одной журналистки с монахом, и хочу этим даром поделиться, потому через эту беседу я не только себя со стороны увидела (все мы — журналистки друг на друга похожи), но и еще раз осознала свойственный всем нам — пишущим людям и «православным общественным деятелям» общий грех, который бы я назвала «теоретической духовностью».

Вся беседа состояла именно в демонстрации журналисткой «общей подкованности», осведомленности о том, что происходит в нашей Церкви, в мировом Православии, демонстрации исторической и богословской начитанности — словом, теоретической духовности. А в ответ она слышала слово практика, которое, кстати сказать, было направлено не к разрешению глобальных вопросов, а к указанию на ее личные проблемы. Только, кажется, она это не поняла. Как, увы, почти всегда бывает с нами — журналистками, даже духовную жизнь превращающих в «профессиональное занятие».

Я параллельно записывала это духовно поучительное интервью и приведу его здесь с некоторыми комментариями. Имен беседовавших называть не буду (да в данном случае это и неважно, важен факт явного говорения на разных языках).

Журналистка: Батюшка, скажите, пожалуйста, духовное поучение.

Отец N: О чем, для чего, что я могу сказать, все уже сказано до нас.

Журналистка: Скажите о том, что вас тут на месте особенно волнует.

Отец N: То, что для людей церковных святыни начинают заслонять Христа. Страсть по иконам, страсть по мощам, получается какое-то идолопоклонство.

Журналистка: Чудопоклонство. Да мы как раз об этом писали в книге «Искушения нашего времени».

Отец N: Нет, идолопоклонство. На чудесах стоит Евангелие, на чуде Воскресения Христова. Церковные Таинства — это чудо. Главное чудо — Евхаристия.

Журналистка: Но у нас сейчас так много нездорового, создается какая-то «народная церковь», они поклоняются лжеиконам, носятся с чудесами.

Отец N: На людей обрушивают слишком много информации, а простейших вещей они не знают.

Журналистка: Мы будем бороться. Сейчас мы выпускаем книжку, где обличаем ереси внутри церкви.

Отец N: Так можно людей лишить покаяния.

Журналистка: Мы показываем, откуда пошло почитание иконы «Воскрешающая Русь», рассказываем, что тут экстрасенсы замешаны.

Отец N: Этих людей можно лишить покаяния. Тем, что вы их обличаете, вы увеличиваете силу сопротивления. Дело в том, как обличать, не надо забывать, что они верующие люди, но может быть впавшие в ненормальное состояние.

Журналистка: Да, самое важное — рассуждение, а они не рассуждают.

Отец N: И рассуждение может стать страстью.

Журналистка: Как же тогда быть?

Отец N: Надо дать место Богу. Дать место благодати, а то мы нашими рассуждениями не оставляем места для Божией благодати. Не надо все брать на себя. Всякие ненормальности обычно жизнь исправляет, Господь исправляет через разные обстоятельства.

Журналистка: Но там, в этой «народной церкви» есть и батюшки, как это объяснить?

Отец N: Батюшек у нас много и они могут ошибаться. Нужно слушаться епископа, а еще лучше мнение Собора епископов, — они перед Богом за всех отвечают.

Журналистка: Да, духовные отцы указывают нам духовный путь.

Отец N: Не надо слишком много говорить о духовности. Во всем должна быть мера, гармония. Человек состоит из души, духа и тела, он не ангел.

+ + +

Разговор, свидетелем которого я оказалась, для меня лично сыграл роль зеркала, — в нем отразились общезначимые проблемы.

В последнее время в роли учителей народа церковного все увереннее и настойчивее стали выступать теоретики. Практики молчат, настоящие духовные люди тихо делают свое дело, — восстанавливают храмы и монастыри, окормляют в духе любви множество людей, да и просто скромно выполняют самые различные послушания и обычную мирскую работу. Люди эти могут быть и хорошо богословски образованными, но могут и не отличать Послания апостола Петра от Посланий апостола Павла, но все они несут в себе дух мирен, житейскую мудрость. И это чувствуешь без слов.

А теоретики чаще всего суетливы, поверхностны, напичканы цитатами, слухами и «мнениями» и одержимы страстью учительства. Теоретики с брезгливостью относятся к простому народу церковному и посмеиваются над пословицей прп. Амвросия «Где просто, там ангелов со сто», — «ересей со сто» говорят они.

Именно теоретики сейчас набирают силу в качестве «представителей православия» в контактах с обществом, с мирскими людьми, — на уровне СМИ, на уровне различных совместных конференций, собраний, дискуссионных клубов. Головное, умственное православие начинает провозглашаться как единственное правильная норма, все остальное в лучшем случае получает кличку «народной церкви», в худшем — ереси внутри церкви.

Но вот в чем вопрос: людей этих, которые претендуют на роль чуть ли не современных «учителей Церкви» можно перечесть по пальцам и именам, а тех, к кому они относятся с высомерием, сотни тысяч. Так кто же все-таки составляет Церковь? «Просвещенное меньшинство» или «невежественная масса»?

В прежние времена даже вопрос такой не ставился. Потому что учителями Церкви были не теоретики, а практики. Вернее, это были люди не только богословски, теоретически просвещенные, но и исполнявшие то, чему они учили на деле, в жизни. Не было у них презрения даже к заблуждающимся, потому что они самих себя всю жизнь осознавали в чине кающихся. И народ слушал таких учителей, потому что душа всегда чувствует свет, чувствует, когда слово говорит «власть имеющий», а не книжник и фарисей.

Поучения современных учителей могут захватить остроумием, игрой мысли и эрудицией, но жизнь после этих поучений все равно будет протекать по своему плану. Потому сколько бы не выпускали книжек, бичующих «ереси внутри церкви», ничего по большому счету меняться не будет, — народ всегда идет за теми, кто обращается к сердцу, а не к уму, идет за теми, кто обладает реальным духовным авторитетом, а не обычной мирской популярностью.

Вышереченная журналистка, опять-таки как почти все мы православные журналистки, оправдывала свое рвение тем, что у нее есть благословение на «разоблачительскую работу». Благословение то есть, а вот с каким душевным расположением мы его исполняем, зависит уже от нас. Если мы хотя бы на гран допустим самомнение, осознание себя «борцами за правду, за истину, за чистоту православия», то никакое соблюдение послушания нас не спасет. Тем более, что и исторические и злободневные примеры у нас перед глазами, — человек начинает с борьбы за правду, а заканчивает «срыванием всех и всяческих масок», потому что ему везде уже чудятся маски или во всем он готов усмотреть ересь.

Один конкретный пример я все же приведу, опять-таки не называя имен, чтобы не обидеть. Лет десять назад я приехала в Оптину Пустынь с француженкой, которая перешла из католичества в православие. Она была так увлечена своим поступком, что решила заняться обличением ересей католичества, писала статьи, делала доклады. Мы все были в восторге, сама ее судьба нам казалась «торжеством православия». А вот в Оптиной духовно опытный монах ей сказал: «Прекрати это дело, оно тебя до добра не доведет, постоянно находиться в состоянии правдоискателя и разоблачителя неправды опасно. Это можно делать только при великой любви. Св. прав. Иоанн Кронштадтский мог обличать, но как он любил народ. Он мог обличать католичество, но мог помочь конкретному человеку, католического и даже иудейского вероисповедания, находящемуся в беде. А вот Лев Толстой начал с обличения пороков, а кончил тем, что поднял руку на Святая Святых (описание литургии в романе „Воскресение“)».

Француженка моя не послушалась, и кончилось тогда все грустно, она сбежала от нас, несовершенных, в Дивеево, из Дивеева куда-то в скит. Где она теперь, Бог весть…

Но, это еще и лучший вариант теоретической духовности: человек увидел, что обличения его ничего не меняют, в конце концов, оказался наедине со своей внутренней пустотой, и остановился в своем учительском рвении.

Так и нам всем — умникам и теоретикам дай Бог вовремя остановиться, оглядеться вокруг и спросить себя: «А что изменилось после моих пламенных речей? Не зря ли я потратил столько пыла на поучения других, не пора ли мне задуматься о состоянии своей собственной души и покаяться, пока не поздно?»