 |
| Русская линия | Андрей Иванов | 08.11.2004 |
Работе Думы и Государственного совета власти намеревались придать патриотический настрой, так как всенародный подъем 1914 г. пугающе перерастал по стране в уныние и отчаяние. Открывшее сессию выступление И.Л.Горемыкина, произнесенное в духе казенного оптимизма, в котором министр призывал к единению с правительством, натолкнулось на резкую критику социал-демократов и трудовиков. Оно вызвало явную оппозиционность и со стороны либеральных фракций, желавших единства и социального мира уже не только на эмоциональных чувствах первого периода войны, а на более реальной (т.е. приемлемой для них) политической и социально-экономической основе. Патриотический подъем, характерный для начального периода войны, сменился так называемой «патриотической тревогой». Горемыкина поддержали только правые. Однако Н.Е.Марков 2-й, обратившийся к членам Думы с призывом оставить все «мелкие партийные дела» и не сводить счеты с правительством, «когда правительство напрягает все силы, чтобы отразить натиск врага»1, не был услышан.
Период «священного единения», провозглашенного год назад на волне шумного патриотического подъема, закончился. Либералы винили в этом, прежде всего, правительство, считая, что «единение» было нарушено вовсе не по вине Думы. Иного мнения придерживались правые, полагавшие, что лозунг единения и партийного нейтралитета оппозиция выбросила лишь с единственной целью «получить доступ к правительственной работе и под этим флагом иметь возможность пускать мины под отечественный корабль»2.
Либеральная оппозиция готовилась наступать. Ей казалось, что еще немного, и правительство поделится с оппозиционерами хотя бы частицей власти. И, тем не менее, видимо, правые не были до конца осведомлены о планах либералов вплоть до формального открытия сессии. Лидеры фракции занимали накануне открытия Думы довольно вялую, если не сказать, пассивную позицию. Наиболее верной они сочли тактику сознательного уклонения от появления в стенах Таврического дворца, находя, что при сложившихся обстоятельствах (т.е. при начавшейся консолидации оппозиционных сил), высказываться против созыва «народного представительства» слишком непопулярно, а высказываться за созыв — невыгодно, хотя бы с узко партийной точки зрения3. Кроме того, в отличие от оппозиционных групп, представители которых уже съехались в Петроград перед открытием заседаний Государственной думы и вовсю обсуждали на частных совещаниях тактику и стратегию на предстоящую сессию, во фракции правых наблюдался полный упадок настроения. По сообщению ДП МВД, 9 июля 1915 г. (т.е. всего за 10 дней до открытия сессии), Марков весь день ожидал во фракционной комнате Думы своих единомышленников, но те не спешили съезжаться, будучи занятыми делами на местах4. По данным газеты «Утро России» на начало сессии значительная часть правых и националистов (13 и 24) оказалась в отпусках5. Не было представителей от правых и на совещании лидеров фракций 23 июня 1915 г., что было отмечено председателем Государственной думы М.В.Родзянко6.
Похоже, что правые не сразу сориентировались в происходящем. На второй день работы «нижней палаты», 20 июля, когда была выдвинута знаменитая формула, требовавшая власти, опирающейся на «народное доверие» (что фактически и стало фундаментом для образования оппозиционного блока), за нее голосовали и правые, включая Н.Е.Маркова и Г. Г.Замысловского. Позже, когда им об этом напоминали, они признавали ошибочность своих действий, оправдывая их тем, что они не поняли истинной сути дела7.
Пока правые определялись в своей стратегии, в августе 1915 г. сформировался единый фронт оппозиции, получивший название Прогрессивного блока. Из 422 депутатов Государственной думы 236 вошли в состав блока. За рамками блока остались лишь фракция правых, заметно потерявшая в весе8, с частью фракции националистов под предводительством П.Н.Балашева (половина фракции, так называемые «прогрессивные» националисты, во главе с В.В.Шульгиным и графом В.А.Бобринским примкнули к Прогрессивному блоку) и левые — меньшевики и трудовики.
Но если правых и националистов-балашевцев органически отделяла от блока не только разность политических убеждений, но и острая политическая вражда, то трудовики и социал-демократы хотя формально и не вошли в блок, вовсе не испытывали к нему острой политической неприязни и были склонны признать полезность совместной с блоком работы, так как программа блока принципиально не противоречила их политическим дезидератам и составляла лишь программу минимум в их программе максимум.
Было бы неверно утверждать, что образование Прогрессивного блока явилось для правых полной неожиданностью. Возможность такого соглашения они предвидели, или, по крайней мере, предчувствовали. Еще в октябре 1913 г. лидеры крайне правого крыла Думы с неудовольствием отмечали опасность создания оппозиционного правительству блока. «…Того и гляди, — говорили Хвостов, Марков, Пуришкевич и др., — что октябристы, за исключением 8 — 15 человек во главе с Шубинским, бросятся в объятия прогрессистов». Такие же прогнозы делались и в отношении партии центра. Более того, ненадежными уже тогда признавались и националисты, которые, по мнению правых, при образовании умеренно-либерального центра, оставят своего лидера П.Н.Балашева с кучкой единомышленников в одиночестве, поскольку большинству националистов едва ли удастся устоять от соблазна состоять в рядах «умных, культурных, просвещенных людей» и от измены «сермяжным взглядам фракции правых»9.
Предугадали правые и свою судьбу в связи с возможностью образования либерального блока, отметив, что в результате появления единого фронта умеренных и либеральных партий, фракция правых будет прибывать лишь в обществе «выкидышей октябризма» и «обломков национальной группы», заняв малопочетное положение, которое занимали до этого социал-демократы и трудовики10.
Впрочем, тогда правые полагали, что образование «левого» блока — на их «мельницу вода», объясняя ход своих мыслей следующим образом: работать с кадетским по преимуществу блоком правительство не сможет, поскольку законодательство неизбежно окрасится в «ярко кадетский характер», и блок начнет отклонять правительственные кредиты и законопроекты. Поэтому, чем ярче проявится конституционная деятельность блока, полагали правые, тем скорее правительство поймет свою ошибку заигрывания с либеральной общественностью и войдет в соглашение с правыми, обеспечив им реальное большинство в Думе следующего созыва11.
Но тот факт, что Прогрессивный блок возник в условиях военного времени, заставил правых отказаться от стратегии пассивного ожидания решительных действий правительства и включиться в активную борьбу с блоком.
Первые шаги фракции в полемике с лидерами Прогрессивного блока были сдержанными и политически корректными. Поэтому неверно расхожее мнение, что правые сразу же подняли знамя раздора и бескомпромиссной борьбы с блоком. В этом отношении показательно не публиковавшееся и, насколько нам известно, не использовавшееся ранее исследователями открытое письмо членам Государственной думы правого депутата В.Н.Снежкова, датированное сентябрем 1915 г. Несмотря на то, что это послание подписано не руководителями правой фракции, а рядовым ее членом, мы полагаем, что лидеры правых были с его содержанием ознакомлены. И, наверное, далеко не случайно подобное письмо, призывающее к диалогу с «блокистами», было составлено ни Н.Е.Марковым, ни Г. Г.Замысловским или С.В.Левашевым, а именно В.Н.Снежковым.
Василий Николаевич Снежков был одним из наиболее «умеренных» депутатов правой фракции. Сам себя он считал славянофилом, верным заветам Аксакова, Хомякова и Самарина, называя себя «правым земцем»12 (при формировании фракции правых он не сразу вступил в ее ряды, записавшись сначала в беспартийную земскую группу)13. Некоторое время он даже с симпатий относился к А.И.Гучкову, считая, что пребывание последнего в правительстве было бы для России несомненным благом, позже, правда, покаявшись в этой «ереси» перед своими софракционерами. По ряду вопросов, прежде всего экономического содержания, его позиция нередко расходилась с фракционной, а в начале декабря 1916 г., он и вовсе покинул фракцию. Поэтому, как нам кажется, именно такой человек был наиболее приемлем для переговоров с Прогрессивным блоком, и лишь когда они не дали желаемых результатов в бой вступила «тяжелая артиллерия» в лице Маркова, Замысловского и Левашева.
В открытом письме Снежков напоминал либералам, что еще в мае — июле такие видные либеральные деятели как А.И.Шингарев и В.А.Маклаков призывали своих единомышленников не бороться за власть и не вносить вопросов, могущих вызвать обострение среди думских фракций. Царило настроение, — подчеркивал автор послания, — совершенно непохожее на то, что началось в августе: «вслед за взрывом единодушия, сперва отдельные деятели, а затем и целые партии, выдвинули на первый план различные политические требования, прямого отношения к войне не имеющие, к тому же часто весьма спорные с точки зрения блага России, а частью, по мнению широких слоев населения совершенно неприемлемые и, во всяком случае, не вызывающие необходимости в безотлагательном их решении»14.
Осудив неуместность появления в условиях военного времени оппозиционного блока, Снежков, тем не менее, отмечал, что некоторые пункты программы блока были бы в иных условиях приемлемы даже для него. Однако он выступал решительно против проведения реформ, которые непременно оттянут на себя значительные финансовые средства, исчисляемые десятками миллионов рублей, в то время когда даже десятки тысяч не всегда удается выделить на более насущные нужды — на дело государственной обороны15. Снежков предупреждал либеральную оппозицию, что стремление вырвать у власти радикальные преобразования в период военных неудач, грозит стране необратимыми последствиями. «Внутренняя междоусобица, забастовки, баррикады и прочие прелести, и несомненный результат всего этого — принятие самых позорных условий мира, сдача России торжествующему врагу <…>, бесплодные жертвы — потоки крови, миллионы убитых и раненых людей…», — таков непременный результат борьбы за власть в военное время, пророчески предсказывал правый депутат16. Поэтому, увещевал Снежков, нельзя в период тяжелейшей для всего русского народа войны пересматривать опорные вопросы, по которым единомыслие не может быть обеспечено. «Я нахожу возможным лишь один выход, — заключал Снежков, — представители „блока“ должны заявить с трибуны Г. Думы: „мы стремились провести ряд либеральных законопроектов, но около трети членов Г. Думы и около половины членов Г. Совета отказались к нам присоединиться; оставаясь верными нашей программе, мы проведем ее по окончании войны, ныне же, не желая нарушать создавшееся единение всех фракций, обсуждение программы приостанавливаем <…> политические идеалы должны поблекнуть по сравнению с другим идеалом — независимой и целой великой Российской Империей“17.
Но предостережения и рекомендации правых не были услышаны. Для либерального лагеря цель (либерализация и демократизация России, при непосредственном руководстве им этим процессом) оправдывала любые средства. Идеалы политические оказались сильнее государственных, хотя, вполне возможно, что многие либералы были искренне убеждены в обратном. Не сумев переубедить оппозицию логическими доводами, правые перешли от слов к делу.
После длительного затишья не без содействия Департамента полиции по стране были организованы съезды правых. Делались попытки к примирению между враждующими друг с другом монархическими организациями (показательно в этом отношении письмо председателя фракции правых С.В.Левашева А.И.Дубровину18) с целью противопоставить Прогрессивному блоку свой монархический, охранительный, так называемый „Черный блок“.
Уже в августе 1915 г. в кулуарах Государственной думы усиленно распространялся слух о возникновении Консервативного блока. Газета „Утро России“ сообщала, что на квартире лидера правых Н.П.Дурново состоялось три заседания, на которых присутствовали представители от правых фракций Государственного совета и Государственной думы. На этих совещаниях, якобы обсуждались вопросы о единении всех консервативных сил, о создании правого кабинета во главе с И.Г.Щегловитовым и о всемерной борьбе с Прогрессивным блоком19. Согласно донесению московского охранного отделения о заседании в начале сентября представителей земских и городских союзов, последние также были немало обеспокоены якобы сложившимся „Черным блоком“, в состав которого вошли „германофильская придворная военная партия, меньшинство Совета министров в лице Горемыкина и Хвостова и правые крылья обеих законодательных палат“, стремящиеся к узурпации государственной власти20.
Однако блок этот из-за огромного количества разногласий между правыми так и не был создан. Правым не удалось привлечь на свою сторону ни правое крыло октябристов, ни удержать от раскола фракцию русских националистов. Даже не примкнувшие к Прогрессивному блоку националисты-балашевцы и то, как отмечает Д.А.Коцюбинский, вскоре проявили „соглашательскую“ по своей сути политику по отношению к оппозиционному лагерю, подчиняясь во многих случаях мнению думского большинства (т.е. блока)21. Обнаружилось, и шатание внутри самой правой фракции: депутаты-священники И.М.Караваев и С.В.Сырнев покинули фракцию, перейдя к националистам и примкнув вскоре к Прогрессивному блоку22.
Правые оказались в подавляющем меньшинстве, однако решимости своей в борьбе с оппозицией не оставили. Хотя, в отличие от своих политических противников правым так и не удалось создать какого-либо совместного объединения оформленного хотя бы в виде общей декларации, шаги в этом направлении делались правыми вплоть до 1917 г.
Фракция правых выступила решительно против деятельности Прогрессивного блока, считая ее, по выражению Маркова 2-го, „осадой власти“, которая в условиях войны была абсолютно неприемлемой. Идея ответственного министерства, которого открыто требовали депутаты И.Н.Ефремов и М.А.Караулов, или министерства общественного доверия, за которое выступали П.Н.Милюков вместе с лидерами октябристов и прогрессивных националистов, категорически отрицалась правыми. Правые не видели разницы между министерством доверия и ответственным министерством, справедливо полагая, что первое на практике ни чем не будет отличаться от второго23 и считали, что такое министерство, ответственное перед Думой, а точнее перед ее оппозиционными шестью фракциями, ущемляет прерогативы самодержца и передает их случайному большинству Думы, что было для них категорически неприемлемым.
Видный деятель правой фракции Г. А.Шечков еще в 1913 г. констатировал, что правые считают своим долгом исполнять не требования „общественного мнения“, а „веления своей совести“. „Мы признаем над собою, — писал Шечков, — не многомятежную волю народную, а волю Православного Царя, Богом поставленного над нами, Выразителя исторической не воли народной, а гораздо большего — исторической народной совести“24.
Не отрицая необходимости определенных перемен, признавая невозможным для России, как и для всякой другой страны, остановиться в своем развитии, желая, по крайней мере, на словах, постоянного усовершенствования и необходимого движения вперед, согласно изменяющимся условиям жизни, правые настаивали на том, чтобы все изменения общественного уклада были сообразны с „основными историческими устоями“, так как любые преобразования, не отвечающие последним, поведут неминуемо только к крушению государства.
Не без оснований правые также полагали, что натиск в сторону ответственного министерства происходил не без помощи стран-союзниц, жаждавших переноса своих политических традиций на русскую почву. Поэтому, касаясь в своих речах действий существующего правительства, правые ораторы пытались убедить Думу, что дело вовсе не в характере власти, так как ни демократическая республика во Франции, ни парламентский строй Англии и Бельгии, не дал странам союзницам никакого преимущества в войне перед Россией. В Германии же, не раз повторяли правые депутаты, правительство неответственное, а назначенное кайзером, и, тем не менее, Германия оказалась готовой к войне лучше нежели ее противники25. Самым весомым был аргумент постоянно звучавший в речах Маркова и Левашева: именно русские войска, вторгшиеся в Восточную Пруссию, спасли в начале войны Францию и Англию от полного разгрома, что делает честь именно русскому правительству, а не ответственным министерствам стран союзниц26. Конечно, это было не столь учтиво по отношению к союзникам, но когда дело касалось „преимущества“ самодержавного режима над „гнилым парламентаризмом“, правых ораторов не особо обременял дипломатический такт.
„Если винить в недостатках боевого снаряжения политический строй, то окажется, что для победы над врагом никуда не годен ни конституционный, ни республиканский, ни наш русский строй, а нужно выдумать какой-то особенный, доселе несуществующий в политической природе“, — суммировал лидер фракции правых Н.Е.Марков27.
Считая притязания блока не имеющими никакого отношения к войне, правые отказывали им даже в рассмотрении до окончания войны, ссылаясь на принцип: „inter arma silent leges“. „Если вы хотите действительно добиться победы над Германией, — обращался к членам блока Н.Е.Марков, — то перестаньте говорить о посторонних вещах. После войны мы будем с вами спорить, будем добиваться того или другого государственного устройства, но в настоящую минуту, очевидно, к делу это не относится, ибо различные государственные устройства Франции, Англии, Бельгии и Турции ничему не помогли“28. Для победы над врагом, неоднократно заявляли правые, нужны дружные усилия, множество снарядов и сильная государственная власть, а не политическая шумиха, расшатывающая авторитет правительства и неуместные реформы.
Защищая существующую власть и „преимущества“ самодержавия с его принципом единоначалия, особенно необходимого в военное время, лидер правых Марков просвещал членов блока, ссылаясь на пример древних римлян, которые были „не глупее представителей шести думских фракций“ и упраздняли на время войн свою республику, назначая диктаторов29. Лишь сильная царская власть может привести Россию к победе, считали правые.
Прогрессивный блок, опять же по выражению Маркова, получил в правых кругах название „желтого блока“, так как ни „красные“ (левые), ни „черные“ (правые) в блок не вошли, а вошли туда „все промежуточные цвета между черным и красным“ от смешения которых получился „желтый“ блок30. Правые неоднократно повторяли, что Прогрессивный блок не объединил, а расколол Думу на три части (правые, левые и собственно блок) в момент государственной опасности.
Учитывая, что Прогрессивный блок во многом был соединением искусственным, разнородным по составу его членов, имевших разные политические цели, что показали начавшиеся вскоре разногласия и противоречия, правые имели определенные основания считать его непрочным и недолговечным, не имеющим поддержки в широких слоях общества. Об этом с думской трибуны заявил лидер правых Марков 2-й: „Вы говорите: общественное доверие, страна верит вам, вам, представителям шести объединившихся фракций. А я этого не вижу. <…> Верят вам представители шести еврейских газет“31. Подобного же мнения придерживался, по крайней мере, вначале и В.М.Пуришкевич, высмеявший рожденное Милюковым объединение в сатирическом стихотворении „Лесной царь XX в.“:
Кто в Думу во мраке спешит, одинок,
То лидер кадетов, в руках его — блок…
В испуге дитя к Милюкову приник,
Обняв его, держит и греет старик.
………………………………………….
Испуганный вождь по Шпалерной летит,
А блоку все хуже, он бредит, кричит,
Кадет погоняет, кадет доскакал…
В руках его мертвый младенец лежал32.
Правые всю сессию обрушивались на блок, проводя идею единения, невозможности существования каких-либо блоков, кроме „блока всего русского народа“ (С.В.Левашев), призывая порой даже к диктатуре на время войны для успешного ее окончания (Н.Е.Марков 2-й). Однако, столь желанное на словах единение, было недопустимо для правых на каких-либо условиях, кроме их собственных. Правые уже не искали компромисса, а требовали принятия их собственной внутриполитической программы.
Но если в вопросах внутренней политики между правыми и блоком лежала непреодолимая бездна вражды и непонимания, то несколько иначе ситуация выглядела когда в Думе обсуждались вопросы внешнеполитического характера. При обсуждении последних, правые практически ни в чем не расходились в своих требованиях с блоком. Поэтому во время прений по иностранной политике, как правило, имело место лишь корректное соревнование почти единомышленников. Обе стороны, по образному сравнению историка В.С.Васюкова, лишь „для развлечения“ скрещивали свои шпаги, не опасаясь друг друга поранить, поскольку на острие шпаг заранее были надеты защитные наконечники33.
Вопросы внешней политики были, пожалуй, единственным пунктом, на котором сходились и оппозиция и правые, однако строить на нем какой-либо суррогат „священного единения“ уже не представлялось возможным ни одной из сторон.
Правые так и не смогли найти общий язык с деятелями Прогрессивного блока. Делового диалога не получилось. Расходясь с блоком в понимании всех ключевых вопросов внутренней политики, правые постоянно полемизировали с ним, угрожая блоку решительной борьбой. Однако дальше угроз дело не пошло. На практике большинство депутатов исходило из поговорки: „Страшен сон, да милостив Бог“, надеясь скорее на недолговечность блока и его естественную „гибель“, чем на собственные силы в борьбе с ним. В.М.Пуришкевич, например, считал, что монархисты должны вообще игнорировать деятельность блока и идти своей дорогой, не обостряя своим вмешательством в партийную политику разгоревшихся страстей, а продолжать служить отечеству на военном поприще. По его мнению, положить предел конституционным вожделениям буржуазии вполне может правительство, назначенное Императором, а потому, в партийных выступлениях правых особой нужды нет34.
Говоря о противодействии фракции правых Прогрессивному блоку, следует, однако иметь в виду, что в своем противостоянии думской оппозиции правые отнюдь не занимались лишь безудержной апологетикой правительства, оправдывая все его действия и не замечая явных промахов и грубых ошибок. Напротив, правые активно включились в развернутую Прогрессивным блоком критическую кампанию, нанося удары по правительству, но с другого фланга — справа. Фракционные ораторы не щадили правительство в своих речах, иногда даже обвиняя последнее не только в ошибочных действиях, но и в преступлении35.
Здесь уместно отметить, что допустимость критики правительства подчеркивалась правыми депутатами IV Думы уже в довоенный период. П.А.Барач, входивший в состав фракции до 1913 г., писал в одной из статей, опубликованной на страницах правого журнала „Прямой путь“ следующее: „Националисты и монархисты <…> питают безграничную преданность только к своему Царю и считают себя верноподданными только Царя, но отнюдь не Его министров“, подчеркивая существенную разницу „между Священной Особой Помазанника Божия и Его слугами, которых Он может одним мановением возвратить в „первобытное состояние“ если они не оправдают Его доверия“36.
Но в отличие от Прогрессивного блока, стремившегося при помощи массированной критической кампании подтвердить негодность существовавшего правительства и тем самым „свалить“ его, правые желали делового совещания с властью, чтобы помочь ей найти средства для выхода из сложившегося кризиса. Правые постоянно подчеркивали недостаточность одной критики, поскольку основная задача Государственной думы указывать прежде всего путь, по которому правительство должно идти. Но в понимании этого пути правые и либералы полностью расходились.
Кроме прочего, правые, критикуя некоторые направления деятельности правительства, преследовали и другую цель — заставить уйти в отставку отдельных неугодных консервативному крылу министров, путем их дискредитации, и тем самым заставить правительство отказаться от лавирования между интересами либеральной буржуазии и правыми кругами, в пользу последних. Участники состоявшихся в августе 1915 г. совещаний монархистов, в которых принимали участие и члены думской фракции правых, единогласно признали, что правительство „в условиях надвигающейся революции“ должно состоять исключительно из правых деятелей, обличенных диктаторскими полномочиями. Записка подобного содержания была также передана и в правящие сферы37.
Большие надежды возлагались фракцией правых на своего софракционера А.Н.Хвостова, бывшего нижегородского губернатора, затем председателя фракции, назначенного на пост министра внутренних дел. Это назначение приветствовалось правыми как в высшей степени удачное и знаменательное. В нем заранее видели залог лучшего будущего для России. Правые газеты вспоминали его прежние заслуги в борьбе с революцией, писали о его организаторских и ораторских способностях, возлагали на него большие надежды38.
В замыслы Хвостова входило, насколько это было возможно, войдя в контакт с правым крылом Государственной думы и Государственного совета, а также с монархическими организациями, хотя бы на время остановить или ослабить их непримиримую борьбу с Прогрессивным блоком и наладить меры к сближению с виднейшими думскими деятелями и председателем Думы, т. е. добиться примирения в обеих „палатах“ путем взаимных уступок со стороны правых и оппозиции. Не отличаясь столь непримиримым упорством и прямолинейностью в достижении своих целей, как другой его софракционер Марков 2-й А.Н.Хвостов пытался лавировать между правыми и Прогрессивным блоком. Правда, до тех пор, пока это не перечило его консервативным принципам. Хвостов заигрывал с общественностью, стремился примирить различные слои русского общества, изо всех сил старался приостановить партийную борьбу, набиравшую все большую силу. Вместе с тем, он пытался несколько ослабить резкость выступлений некоторых своих софракционеров (Маркова 2-го, Замысловского), желая добиться объединения фракций правых и националистов, что привело бы к некоему подобию „Черного блока“, и, по крайней мере, усилило бы правую часть Думы. Характерно, что руководителем этого объединения Хвостов хотел видеть не Левашева, Пуришкевича или Маркова 2-го (последнего Хвостов стремился вообще оттеснить на второй план), а более умеренного националиста П.Н.Балашева, который так же, как Хвостов, выступал за соглашение с крайне правыми. Также Хвостов вел переговоры и с правым крылом октябристов.
Поначалу возникло даже подозрение, что Хвостов отделился от правых и чуть ли не перешел к кадетам. Однако сам Хвостов поспешил опровергнуть эти слухи, заявив, что своих убеждений он не менял и такими устоями, как Православие, Самодержавие, Народность, он никогда не поступится39. В том, что Хвостов был и остался истинным монархистом, несмотря на более умеренные взгляды, по сравнению с лидерами правой фракции, и некоторое заигрывание с либеральной общественностью, не сомневались и сами правые. Показательно, что Хвостов, пребывая в должности министра внутренних дел, открыто продолжал носить на груди значок Союза русского народа нисколько им не стесняясь. Как выразился о нем Пуришкевич: „этот, верно, не слукавит и государство не продаст“40.
Но Хвостов „слукавил“ и поэтому продержался на своем посту недолго. Желая положить конец „распутинщине“ и укрепить свою власть при дворе, Хвостовым был организован заговор против Г. Е.Распутина, вскоре раскрытый. „Толстым Хвостовым“, по мнению не так давно восхвалявшей его Александры Федоровны, „овладел сам дьявол“41. В результате 3 марта 1916 г. министр получил немедленную отставку и, видимо по совету свыше, на несколько месяцев уехал из Петрограда. Вернувшись, опальный министр вновь приступил к своим депутатским обязанностям члена Государственной думы, однако, покинул фракцию правых, перейдя в беспартийную группу42.
Период нахождения Хвостова во власти был, пожалуй, самым благоприятным для правых, в период Первой мировой войны после которого их несколько пробудившаяся активность (не без финансовых вливаний Хвостова) решительно пошла на спад. Однако, по мнению консервативного крыла Думы, Хвостов не оправдал возлагавшихся на него надежд в борьбе с Прогрессивным блоком. От него ожидали „подавления нарастающего народного бунта“, как от человека, во власти которого находились силовые структуры, а не обходительного обращения с общественностью и интриг против Распутина. Близкий к правым националист А.А.Ознобишин позже искренне жалел, что на место Хвостова не был назначен Марков 2-й при котором „правило „salus publica — suprema lex esto“ ["общественное благо — высший закон“ — А.И.], не осталось бы пустым звуком, и он сумел бы использовать, худо или хорошо, <…> всю полноту власти», и что «время пребывания его в деятельности министра внутренних дел, во всяком случае, составило бы крупную эпоху в истории Государства Российского»43.
Пятая и последняя сессия IV Государственной думы открылась 1 ноября 1916 г. К этому времени противостояние «общественной оппозиции» с одной стороны и власти с другой, казалось, утратило какую-либо разумную основу. Обе стороны проявляли непримиримость. В таких тяжелых условиях Государственная дума приступила к очередной сессии. День открытия заседаний Государственной думы начался с осады власти. Лидер конституционно-демократической партии и Прогрессивного блока П.Н.Милюков произнес известную речь, получившую широкий общественный резонанс и названную многими современниками «штурмовым сигналом революции», хотя сам Милюков, если верить его словам, рассчитывал на обратное. Речь содержала нападки на правительство, на премьера, с прямыми обвинениями его в измене и подготовке сепаратного мира с Германией, на группу лиц, близких Царице. Обвиняя правительство в бездарной экономической и военной политике, Милюков несколько раз повторял с кафедры вопрос: «Глупость или измена?»
Обвинения Милюкова были непроверенными и бездоказательными. Даже соратник Милюкова по Прогрессивному блоку (правда, более правых взглядов) националист В.В.Шульгин счел их неубедительными44. А В.Л.Бурцев, при полном сочувствии к речи Милюкова дал ей еще более определенную оценку: «Историческая речь, но она вся построена на лжи»45. Милюков определенно рассчитывал на эффект, что бы он ни говорил позже, хотя возможно и на меньший, чем произвела его речь. В любом случае, это было проявлением политической безответственности, поскольку П.Н.Милюков не мог не понимать, как будет воспринято обвинение высшей власти в измене в годы войны. Тем не менее, он пошел на этот шаг, всенародно давая слушателям и читателям решать, глупостью или изменой являются действия правительства, в изменнической сущности которых он сам не был уверен.
Правые ответили на речь Милюкова обструкцией: «они кричали, они ломали пюпитры <…> был страшный шум…»46. Однако преодолеть общее настроение они не смогли, большинство Думы было на стороне Милюкова.
Штурм власти, начатый Милюковым, был продолжен выступлением 3 ноября В.В.Шульгина. В недалеком прошлом правый, затем националист и член Прогрессивного блока, В.В.Шульгин, человек весьма умеренных политических воззрений, в своей речи, правда, в более корректной форме, подверг правительство критике, практически солидаризировавшись с громовой речью лидера кадетов. На этот раз шатание обнаружилось и в рядах фракции правых. «Какой-то правый крестьянин, охваченный общим подъемом настроения, — писала кадетская „Речь“ днем позже, — во время речи киевского депутата, забыв о своей принадлежности к крайним правым, после наиболее сильного места, начал шумно аплодировать, вместе с оппозицией и центром. Это увидел Н.Е.Марков II. Он быстро подбежал к правому депутату-крестьянину, грубо схватил его за руку, — по привычке старого крепостника, — предлагая ему перестать аплодировать. Правый депутат на секунду растерялся, но сейчас же начал аплодировать еще сильнее, еще демонстративнее»47.
Верхушка фракции правых в лице Маркова 2-го не преминула дать отпор Милюкову и Прогрессивному блоку, справедливо назвав обвинения правительства в измене бездоказательными и преступными. Разобрав речь Милюкова, Марков сделал вывод, отражающий, пожалуй, взгляды большинства правых: «Тут была и глупость, и измена — глупость всех тех, кто верит Милюкову, измена всех тех, кто во время опаснейшей войны подрывают высший авторитет, которым единственно держится государство…»48. Следует отметить, что правые, в отличие от либералов, оказались более дальновидными относительно последствий подобной политики. Если П.Н.Милюков, требовавший устранения существующей власти, говорил, что если бы к власти пришло «то правительство, которое мы желаем, мы совершили бы чудеса»49 (как известно, это правительство, сплошь состоящее из лиц, обличенных общественным доверием, не продержалось и трех месяцев), то правые предупреждали, что действия либералов ведут к революции. В ответ на речь Милюкова Н.Е.Марков заявил: «… вы, гг., по видимому не понимаете, что вы хотите сделать, и я вам указываю: вы хотите ввести в России революцию, чтобы революция разрушила все, худо или хорошо сложенное русское государство»50.
Чуть больше, чем через две недели, 19 ноября 1916 г., произошла новая сенсация: лидер фракции правых (покинувший ее за день до этого) В.М.Пуришкевич произнес речь, которая, в сущности, поддержала предшествующее ей выступление лидера Прогрессивного блока П.Н.Милюкова. В своей разоблачительной речи Пуришкевич, подчеркнув, что он остается «самым правым», обрушился на правительство, обвиняя его в том, что оно «сверху донизу болело и болеет болезнью воли»; требовал предоставления твердой правительственной программы, которая бы показывала, что «оно [правительство — А.И.] идет не наобум, не врозь и не вразброд»; обличал бессистемность в действиях властей, указывая, что в России существует только одна система — «система тыловой разрухи». Кроме обвинения министров в карьеризме, личных амбициях и бездарности, Пуришкевич не преминул воспользоваться приемом Милюкова, намекнув на возможную измену. Главными бедствиями России Пуришкевич назвал бессмысленную цензуру, паралич власти, симптомы торжества германофильских идей среди правительственных органов, полную неизвестность будущего. Пуришкевич бичевал камарилью в лице виднейших влиятельных лиц: дворцового коменданта генерала Воейкова, графа Бобринского, которые якобы погрязли в спекуляциях, Протопопова, обвинил Штюрмера во взяточничестве и германофильстве и, в конце концов, нанес удар по «старцу». По мнению Пуришкевича, все зло творящееся в России исходило от «темных сил», возглавляемых Распутиным. Закончил свою речь Пуришкевич призывом избавить Россию от самого «хлыста» и «распутинцев больших и малых»51.
Позже выяснилось, что обвинения Пуришкевича высших государственных лиц в измене голословны, что его разоблачения в большей степени основывались не на фактах, а на его личных тревогах, подозрениях, на непроверенных слухах и сплетнях. Он не мог привести никаких доказательств своей правоты, но в разгар политической борьбы никто не хотел устанавливать истину. Прав Пуришкевич был лишь в одном, — Россия двигалась к революционному катаклизму. Пуришкевич произнес с думской кафедры то, что все хотели услышать. Его речь выразила всеобщее настроение, но особое ее значение было в том, что произнесена она была устами человека, считавшегося крайним черносотенцем, истовым апологетом самодержавия. Этим объясняется ее эффект, как на оппозицию, так и на охранителей пошатнувшегося строя52.
Защиту чести правой фракции Государственной взял на себя Н.Е.Марков 2-й, выступивший 22 ноября 1916 г. Марков попытался документально опровергнуть недавнее выступление Пуришкевича, однако постоянно прерываемый замечаниями и выкриками нетерпимого к оратору прогрессивного большинства, среди которых встречались возгласы: «Пошел вон! Долой!», вынужденный отвечать на реплики из зала и делать замечания членам Думы (за что был остановлен М.В.Родзянко), Марков пошел на скандал. Сходя с кафедры, размахивая бумагами и грозя кулаком, он приблизился к председательскому месту и трижды назвал председателя Думы М.В.Родзянко «мерзавцем», позже публично подтвердив свои слова, поясняя, что в лице «пристрастного и непорядочного председателя» он хотел оскорбить всю Думу53. После содеянного, Н.Е.Марков, окруженный немногочисленными единомышленниками, покинул заседание Государственной думы.
Последствия выходки Н.Е.Маркова оказались для фракции правых фатальными. Фракция правых начала стремительно таять. Из выделившихся из фракции 32−34 человек вскоре образовалась фракция независимых правых во главе с князем Б.А.Голицыным. Основным отличием вновь образовавшейся фракции стало признание свободной критики действий правительства. Собственно же фракция правых стала состоять лишь из своих лидеров: Маркова, Замысловского, Левашева; «идейного» священника и секретаря фракции А.Д.Мешковского; нескольких депутатов дворян (преимущественно курян); небольшой группы крестьян, большей частью бывших волостных старшин, возглавляемых К.А.Городиловым и, так называемых, «лиц без речей», которые лично никогда не выступали, но исправно голосовали «по дирижерской палочке Замысловского и Маркова 2-го»54.
За последние три месяца работы Государственной думы расколовшаяся, по сути распавшаяся, фракция правых никак себя не проявила. Работать в Думе продолжал лишь идейный костяк фракции: Н.Е.Марков, Г. Г.Замысловский, С.В.Левашев, не имевший, правда, уже никакого политического веса. В конце ноября 1916 — начале января 1917 гг. стало очевидно, что дело правых проиграно. Уже перед событиями 1917 г. у черносотенцев не было никаких шансов на победу, и опасения либералов перед угрозой черносотенного отпора были совершенно беспочвенны.
1917 год ослабевшая и заметно поредевшая фракция правых встретила с глубоким унынием. Количество правых депутатов было ничтожным по сравнению с либеральными и умеренно правыми кругами, составлявшими Прогрессивный блок. Многие из них заметно сдвинулись влево. Единственно возможной тактикой борьбы с Прогрессивным блоком стало молчаливое сидение правых на думских скамьях, имеющее целью показать правительству, до чего может дойти не сдерживаемая правыми оппозиция, и таким образом заставить власть распустить крамольную Думу. Оценивая создавшееся положение, опальный лидер правых Н.Е.Марков пришел к убеждению, что все попытки работать с Государственной думой IV созыва безнадежны. «Чем дольше она просуществует, — говорил он, — тем больше навредит и усилит в стране оппозиционное настроение», а потому, «необходимо твердо, решительно и неуклонно довести дело успокоения страны до конца [т. е. до роспуска Думы — А.И.] <…> в случае колебаний — революция неизбежна»55.
Не имея больше никакого веса, фракция, или точнее, то, что от нее осталось, приступила к молчаливому протесту против работы думского большинства и выступлений его членов. Марков инструктировал правых, что им больше не следует препятствовать левым ораторам «договариваться до геркулесовых столбов» и «играть роль вороньего пугала», чтобы не говорилось в речах оппозиционеров56.
Февральские заседания Государственной думы ознаменовались лишь выступлениями С.В.Левашева и Г. Г.Замысловского. Правые ораторы в очередной раз указывали на устрашающую ситуацию в стране, призывая оппозицию одуматься и совместно с правительством немедленно приступить к установлению должности диктатора во избежание революционных катаклизмов. Однако речи правых, содержавшие грозные предупреждения и пророчества последствий либеральной и революционной пропаганды в годы войны не оказали на подавляющее большинство депутатов никакого воздействия.
При этом правые отличались более дальновидным взглядом на будущее, чем либералы и предчувствовали свое поражение. Так, Н.Е.Марков, сопротивлявшийся грядущим переменам ожесточеннее всех, предупреждал октябристско-кадетские круги еще в 1912 г., что народ пойдет или с правыми, или с левыми, но не с либералами, ничего общего с народом не имеющими57. Даже один из лидеров Прогрессивного блока, кадет и масон В.А.Маклаков, признал в эмиграции, в отличие от большинства своих товарищей, что «в своих предсказаниях правые оказались пророками. Они предсказали, что либералы у власти будут лишь предтечами революции, сдадут ей свои позиции. Это был главный аргумент, почему они так упорно боролись против либерализма <…> Правые не ошиблись и в том, что революционеры у власти не будут похожи на тех идеалистов, которыми их по традиции изображали русские либералы…»58.
И дальновидность эта не удивительна. Правые депутаты, в большинстве своем помещики, священники и крестьяне, знали русский народ значительно лучше, в отличие от высокообразованных, по-европейски мыслящих, но далеких от народа и чуждых ему либералов.
Иванов Андрей Александрович, ассистент кафедры русской истории Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена (С.- Петербург)
2. Правые в 1915 — февраль 1917. По перлюстрированным Департаментом полиции письмам // Минувшее. М. — СПб., 1993. Т. 14. С. 163.
3. ГАРФ. Ф. 102. Особый отдел. Оп. 245. 1915. Д. 307 л.А. Л. 83 об.
4. Там же. Лл. 83 об., 88.
5. Утро России. 1915. 6 августа.
6. ГАРФ. Ф. 102. Особый отдел. Оп. 245. 1915. Д. 307 л.А. Л. 82.
7. См.: Аврех А.Я. Распад третьеиюньской системы. М., 1985. С. 57.
8. По данным приложения к стенографическим отчетам Гос. Думы, в 1915 г. фракция правых сократилась с 64 чел. и одного примыкающего (1912 г.) до 53 чел. См.: Список членов Государственной думы IV созыва IV сессии 1915 г. // Государственная дума. Созыв IV. Сессия IV. Пг., 1915. Стлб. 1213.
9. Донесения Л.К. Куманина из Министерского павильона Государственной думы, декабрь 1911 — февраль 1917 года // Вопросы истории. 1999. № 8. С. 17.
10. Там же.
11. Там же // Вопросы истории. 1999. № 10. С. 24 — 25.
12. См.: Петроградские ведомости. 1916. 3 (16) декабря; РГИА. Ф. 1090. Оп. 1. Д. 162. Л. 2 об.
13. ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 572. Л. 57.
14. РГИА. Ф. 1090. Оп. 1. Д. 162. Л. 1. (Цитата из заявления правых Гос. Думы и Гос. Совета).
15. Там же. Л. 1 об.
16. Там же.
17. Там же Л. 2 об.
18. См.: Правые партии. Документы и материалы в 2-х ТТ. / Т. 2. 1911 — 1917гг. М., 1998. С. 483−484.
19. Утро России. 1915. 12 августа.
20. См.: Граве Б.Б. Буржуазия накануне революции. М.-Л., 1927. С. 47.
21. См.: Коцюбинский Д.А. Русский национализм в начале ХХ столетия: Рождение и гибель идеологии Всероссийского национального союза. М., 2001. С. 204 — 206.
22. См.: Список членов Гос. Думы IV созыва IV сессии 1915 г. // Государственная дума. Созыв IV. Сессия IV. Пг., 1915. Стлб. 1213; Новое время. 1915. 19 августа (1 сентября).
23. Впрочем, и лидер Прогрессивного блока П.Н. Милюков, сам не видел принципиальной разницы: «Пусть мы получим такое министерство [доверия — А.И.], — говорил он, — и оно силой вещей скоро превратится в ответственное, парламентское министерство // Цит. по: Иоффе Г. З. Крах монархической контрреволюции. М., 1977. С. 26.
24. Шечков Г. А. Несостоятельность Государственной думы ныне действующего закона. Харьков, 1913. С. 7.
25. Государственная дума. Созыв IV. Сессия IV. Пг., 1915. Стлб. 47.
26. См.: Государственная дума. Созыв IV. Сессия IV. Пг., 1916. Стлб. 1441 — 1442; Васюков В.С. Внешняя политика России накануне Февральской революции. 1916 — февраль 1917 г. М., 1984. С. 40.
27. Курская быль. 1915. 2 сентября.
28. Цит. по: Васюков В.С. Указ. соч. С. 40.
29. См.: Государственная дума. Созыв IV. Сессия IV. Пг., 1916. Стлб. 1445 — 1446, 1448; Васюков В.С. Указ. соч. С. 42.
30. Государственная дума. Созыв IV. Сессия IV. Пг., 1916. Стлб. 1045.
31. Там же. Стлб. 1453.
32. Цит. по: Алексеева И.В. Агония сердечного согласия. Царизм, буржуазия и их союзники по Антанте. 1914 — 1917. Л., 1990. С. 106.
33. См.: Васюков В.С. Указ. соч. С. 77 — 78.
34. Правые партии… Т. 2. С. 547 — 549.
35. Новое время. 1915. 20 июля (2 августа).
36. Барач П.А. Переоценка ценностей // Прямой путь. 1913. Вып. 4. С. 277.
37. Кирьянов Ю.И. Правые партии… С. 365.
38. См. к примеру: ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 858. Л. 48 — 50.
39. Земщина. 1915. 14 мая.
40. Цит. по: Алексеева И.В. Агония сердечного согласия… С. 151.
41. Переписка Николая и Александры Романовых. М.-Пг., 1923. Т. 4. (1916 — 191 7 гг.) С. 108 — 109.
42. Петроградские ведомости. 1916. 16 (29) ноября; Речь. 1916. 15 ноября.
43. Ознобишин А.А. Воспоминания члена IV-ой Государственной думы. Париж, 1927. С. 214.
44. Шульгин В.В. Дни. 1920. М., 1989. С. 130.
45. Мельгунов С.[П]. На путях к дворцовому перевороту (Заговоры перед революцией 1917 года). Paris, б.г. С. 72; Арех А.Я. Распад третьеиюньской системы. М., 1985. С. 122.
46. Слонимский А.Г. Катастрофа русского либерализма. Прогрессивный блок накануне и во время Февральской революции 1917 года. Душанбе, 1975. С. 44.
47. Речь. 1916. 4 ноября.
48. Цит. по: Рейн Г. Е. Из пережитого. 1907 — 1918. Т. 2. Берлин, б.г. С. 138. Примерно также высказался и другой лидер фракции Г. Г. Замысловский, оппонируя блоку: «Когда во время войны вы занимаетесь революционными митингами, правительство должно бы вас спросить: глупость это или измена?» // См. Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. М., 1992. Т. 2. С. 225; Новое время. 1916. 17 (30) декабря.
49. Цит. по: Аврех А.Я. Распад третьеиюньской системы. М., 1985. С. 136.
50. Государственная дума. Созыв IV. Сессия V. Пг., 1916. Стлб. 103.
51. Там же. Стлб. 262 — 287.
52. Подробный разбор причин, побудивших В.М.Пуришкевича произнести свою знаменитую речь см.: Иванов А.А. Фракция правых IV Государственной думы в конце 1916 — начале1917 гг.: от раскола к распаду // Вестник молодых ученых. Серия «Исторические науки». 2003. № 1.
53. Родзянко М.В. Крушение империи. Харьков, 1990. С. 189−190; Глинка Я.В. Одиннадцать лет в Государственной думе. 1906 — 1917. Дневник и воспоминания. М., 2001. С. 167. «22 ноября, — писал Марков две недели спустя, в своей статье «Как это случилось», — я преподал лишь добрый урок благочиния и прогрессивному большинству Государственной думы и ее председателю» // Курская быль. 1916. 11 декабря.
54. Речь. 1916. 26 ноября. Подробнее о расколе фракции правых, его причинах и последствиях см.: Иванов А.А. Указ. соч.; Долгих Ф.И. Раскол фракции правых в IV Государственной думе и его причины // Научные труды МПГУ. Серия: соц.-ист. науки. Сб. статей. М., 2003.
55. Донесения Л.К. Куманина…// Вопросы истории. 2000. № 4 — 5. С. 5.
56. Там же // Вопросы истории. 2000. № 6. С. 17.
57. Государственная дума. Созыв IV. Сессия I. СПб., 1912. Стлб. 527.
58. Двуглавый орел. (Париж). 1929. № 34. 30 ноября (13 декабря). С. 1627.
Статья впервые опубликована на сайте «Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее» (http://www.conservatism.narod.ru/oktober2/oktober2.html)
http://rusk.ru/st.php?idar=102662
|
|
