От труда принудительного к труду добровольному

Обсуждая недавно в передаче «Времена» проблему дороговизны бензина, умудренные опытом и облеченные властью мужи пришли к парадоксальному выводу: нашей стране, России не нужно финансировать перспективные, прорывные проекты — гораздо важнее стабильность на ближайшие три года. Когда главная забота государства — распределять; когда закон и общественное мнение поощряет тех, кто отнимает и делит, а тех, кто умножает богатство страны, не поощряет, тогда нужна именно стабильность. Но надолго ли это?

Источник этого труда, собственно, сам трудящийся, перестает интересовать систему его распределения. Этой системе одинаково подконтрольны и доступны и производительный труд собственных граждан, и усилия их при торговле импортом. При этом с точки зрения удобства учета и фискальных мер импорт для системы распределения предпочтительнее. Купил там, продал здесь, снял навар, отдал налог, отдал бакшиш — спи спокойно.

Как создание дефицита «во время оно» на еду и ширпотреб, так и дефицит прав на их производство внутри собственной страны сегодня поставлены на службу укрепления власти ограничения и распределения. Где же выход? Выход, естественно, в ином, нежели разрешительно-фискальный, подходе к труду. Следует гражданам нашей великой страны вернуть себе право на труд. Сегодня они имеют право попросить разрешения трудиться у себя в стране. Лишь только это право станет уведомительным, а не разрешительным, тут же начнет меняться и отношение к отечественному производительному труду, поднимется спрос на него как на источник материальных и духовных благ для всего общества. Труд перестанет быть подневольным и виртуальным.

Труд свободен в том случае, если тот, кто им занят, определяет что, какие средства, в каком объеме и каком виде в рамках его деятельности служит производственным нуждам, а что следует полагать доходом от этой производственной деятельности.

Труд становится производственным, когда именно тот, кто трудится, а не кто-то иной, определяет часть своих доходов как долг перед обществом. Затем именно он сам, добровольно передает эту часть на нужды общества. И последнее. Именно труженик — либо сам, либо через личное участие в общественных институтах контроля — следит за добросовестностью распределения этих переданных средств в интересах всего общества. По сути дела эти три функции:
— количественное определение,
— добровольная передача на общественные нужды
— и контроль над расходованием переданных средств
и есть фундамент той самой пресловутой социальной ответственности бизнеса, о которой так много говорится в последнее время.

Государство, сформированное на этих принципах, перестает быть ограничительно-распределительным, утрачивает криминальные и лоббистские наклонности, становится инструментом регулирования исключительно социально значимых вопросов общественных отношений. Власть в таком государстве вновь возвращается экономически самостоятельной и социально активной части населения.

Теперь следует уделить внимание особенностям переходного периода к такому государству.

Принципиально — носителем суверенитета и источником власти в стране как был, так и остается народ. Существенно, но не принципиально то, что собственно властные полномочия в новых условиях могут оказаться в руках представителей всего общества, а не его частей — партий. Полномочия на управление чем-либо в полной мере зависят от полезности для общества этого управления, и полезность эту определяют представителями всего общества, а не отдельные его части — партии. Как такое возможно осуществить?

В среде общественных организаций формируется консолидированное мнение. Так как оно формируется с участием подавляющего большинства населения, оно легитимно. Кроме того, в этом участвуют представители реального производства различного уровня, обладающие практическим личным опытом, поэтому такое предложение не только легитимно, но и конструктивно. После этого от представителя общества, направленного во власть, требуется лишь одно — точно и в кратчайшие сроки реализовать это мнение в виде нормативно-правового акта или директивы исполнительного органа. Иного порядка законодательной инициативы быть просто не должно. И уж тем более, законодательная инициатива не должна исходить от исполнительного органа какого-либо уровня. В этом случае ни партийная, ни псевдо-государственная целесообразность не станут сколько-нибудь серьезным аргументом искажения сформированной народом законодательной инициативы.

Кроме того, возврат общества к правовому законодательству в ущерб нынешнему процедурно-обременяющему позволит иметь механизм немедленного устранения противоречий между общественным мнением и законодательными нормами, в том числе, в случае искажения первого при превращении во второе. Законодательный орган при любом способе его формирования в условиях всепронизывающих общественных отношений будет нести функцию технической консолидации и технического редактирования мнения всего общества.

Это отнюдь не означает, что исполнительные и законодательные органы лишены возможности в случаях, не терпящих отлагательства, принимать на себя ответственность по изданию нормативно-правовых актов. Но такие акты, безусловно, носят временный и обратимый характер.

Чтобы не терять неразрывность нормативно-правового поля, следует и действующие на сегодняшний день нормативно-правовые акты всех уровней признать временными и заменять по мере появления новых, сформированных на новых принципах, либо утверждая старые, прошедшие общественную экспертизу.

На примере суверенитета, власти и законотворчества мы видим технологическую, а не принципиальную природу несоответствий в современных общественных отношениях. В этой связи важно отметить то, что в отличие от популярных социальных учений предлагаемый вариант не требует от общества немедленного отказа от сложившейся системы хозяйственных связей, изменения статуса собственности и возникновения (формирования) «нового» человека. А именно эти три пункта перехода от одних общественных отношений к другим наиболее болезненно воспринимаются обществом, а их реализация нарушает естественный ход его развития революцией, кровавыми жертвами и всенародным горем. Это значит, что изменение достигнутого уровня хозяйственных отношений или легитимность собственности второстепенны и вторичны по отношению к суверенному праву граждан реально, конструктивно и действенно реализовывать свою волю в рамках государственного строительства.

Именно право, а не обязанность. Даже если в рамках предлагаемых общественных отношений 80% останется пассивными — это будет лишь означать, что эти люди живут в параллельном с государством правовом поле и воспринимают и это правовое поле, и государство в качестве окружающей среды. Разница лишь в том, что эта категория граждан перестанет быть питательной средой для деятельности отдельных политтехнологов в законодательном закреплении антиобщественных решений.

И напоследок самое главное. Следует отказаться от ложного посыла о том, что политика — это компромисс возможного, и признать в качестве политики апелляцию к мнению общества. Признав это, мы поймем, что снижение нижнего порога явки на выборы до уровня полного неприличия, вплоть до одного человека, в ответ на отказ населения участвовать в них — это не компромисс возможного — это, с одной стороны, узурпация властных полномочий, и, с другой стороны, уход населения в иное, не занятое государством, пространство.
Владимир Киркин, доктор философии