Другой Ильин

Православным хорошо известно имя философа Ивана Александровича Ильина. А вот его тезку — Владимира Николаевича, тоже философа и эмигранта, к сожалению, знают только специалисты. Хотя он в то же самое время, как его знаменитый однофамилец, жил в Германии и во Франции и писал религиозные сочинения. Недавно из Парижа пришло известие о том, что на 93 году жизни скончалась супруга В.Н.Ильина — Вера Ильина. С ее слов начнем рассказ о пока неоткрытом в полноте православном мыслителе — нашем соотечественнике. «Владимир Николаевич был богато и разносторонне одаренным человеком. Богословие, философия — древнеантичная, средневековая и новая; мировая литература, в том числе русская, он знал многие вещи наизусть; естественные науки, история — общая и церковная; музыка (он был композитором, знал хорошо всю музыку и любил ее больше всех искусств). В своем творчестве он переходил из одной области в другую по вдохновению, часто вставал ночью и записывал свои мысли, так же как днем шел от письменного стола к пианино и наоборот….Он не был отшельником, да и не мог им быть по своему многостороненнему темпераменту, но монахов любил, как любил и Церковь (См. его статью „Иночество как основа культуры“). Самым главным его духовным сочинением была книга о прп. Серафиме Саровском», выдержавшая много переизданий на Западе и в России.

Сами названия работ В.Н.Ильина (1891−1974) говорят о разносторонности его интересов. Здесь и статьи на эсхатологические темы: «Атеизм и гибель культуры», «Религия революции и гибель культуры», «Шесть дней творения», «Запечатанный гроб. Пасха нетления». Чисто философские работы, такие как «Очерк общей морфологии», «Материализм и материя», «Загадка жизни и происхождение живых существ». И статьи о литературе: «Блок и Россия», «Голгофа культуры», «Эзотеризм К. Случевского», «Фауст и Пер Гюнт», «Гете как мудрость», «Фауст и Мефистофель». Среди литературных опусов философа нужно особо отметить целую серию статей о Льве Толстом, из которых современные издатели составили книгу «Миросозерцание графа Льва Николаевича Толстого».

В этой статье я хочу сделать краткий обзор толстовских работ Ильина, так как это очень актуально, — проблема отношения к мировому классику до сих пор во многом остается нерешенной. Правда, уходят в прошлое те времена, когда православные учителя выкидывали художественные произведения Л. Толстого из программы «за то, что он был еретиком». «Войну и мир», «Казаков», «Чем люди живы?» и другие художественно безукоризненные рассказы православным читать разрешено. Но, все-таки, вопрос о мировоззрении, о духовном пути гениального писателя для православных во многом остается неясным, прояснить его и помогают нам работы В.Н. Ильина. Мыслитель, в отличие от большинства противников и защитников Толстого, пытается посмотреть на те духовные процессы, которые происходили в его душе, изнутри.

Опираясь на биографию Л. Толстого, В.Н.Ильин доказывает, что тот духовный переворот, который он пережил в зрелом возрасте, был связан с детскими и юношескими переживаниями. Прежде всего, со смертью любимой матери.

Страх смерти преследовал Толстого всю жизнь, он всячески пытался освободиться от него, от этого и болезненно философствовал. «Во всяком случае внутренний мир Толстого с его непрерывным ростом, с мучительными борениями, исканиями, срывами, мудрым пессимизмом, уходом в безнадежный мрак отчаяния, с попытками пробиться к свету, с надеждой на узрение этого света, — как все это непохоже на застой, самодовольство, дешевый пошлый оптимизм и безнадежный моральный маразм тех самых кругов, которые впоследствии попытались причислить Л. Толстого…. к своим «святым». Последняя характеристика Ильина, увы, может быть отнесена и к нам, людям церковным и того времени, когда жил художественный гений, и к нашему времени.

Потому «толстовский вопрос», претензии Толстого к людям церкви остаются, увы, до сих пор справедливыми. Вновь обратимся к В.Ильину. «Лев Николаевич Толстой, подобно Гоголю и Достоевскому, был человек с «ободранной совестью», мало того, вместе с Достоевским он, несомненно, являл совесть земли русской и тяжба его с Церковью была кажущейся. Это очень походило на борьбу Иакова с Богом. На деле он вступил в «прю» вовсе не с Церковью, а с псевдоцерковной теплохладностью с псевдоцерковной полицией и бюрократией и со всем тем, что покрыло себя в церкви личиной лицемерия и совершенно погасило Дух любви».

В своих работах Ильин доказывает, что Толстой на глубине, им самим и не сознаваемой, — потому что во второй половине жизни отдался духу рассудочности, — оставался человеком глубоко верующим. А перед концом хотел исповедоваться, покаяться в своих прегрешениях и перед Богом и пред Церковью. «Однако плотный круг безбожников-интеллигентов и сектантов-толстовцев не пустил к нему, пришедшее со Святыми Дарами, духовенство….Ибо имя Толстого и легенда о его закоренелой антицерковности было так огромно, что его открытое и всем известное обращение к Церкви могло бы изменить вид новой истории и духовных судеб России и всего мира. А для левых (фактически — уже большевиков) вопрос стоял так: быть или не быть в России безбожной революции».

Вот как получается нужно православным относиться к Толстому, как говорить о нем детям на уроках литературы: это одна из самых трагических личностей в русской истории. Потому что при всей своей гениальности он явил высшую степень несвободы. И, когда, увлекшись борьбой за правду, — и в общерусской и в церковной жизни, — был подхвачен идеологами разрушителей России. И, когда потом, те же идеологи, хитро назвавшись учениками Толстого, не допустили его до покаяния, не дали ему вернуться в Церковь. Однако в лучших своих произведениях он остается «стихийным христианином». По словам В. Ильина: «Основная историософская идея «Войны и мира» вполне христианская: побеждают верующие и смиренные….Последние рассказы «Чем люди живы», «Бог правду видит, да нескоро скажет», «Кавказский пленник», «Хозяин и работник», «Корней Васильев» обнаруживают, что Лев Николаевич в это время стоял к святой истине в чистосердечных, любовных отношениях, — в них нет ничего еретического». Христианско-нравственное отношение к жизни обнаруживает В. Ильин и в ранних рассказах, и в «Анне Карениной» и в пьесах «Власть тьмы» и «Живой труп». А трилогии «Детство. Отрочество. Юность» Ильин просто поет панегирик, свидетельствуя: «Здесь Толстой напитал и свою душу, и своих читателей дивным образом Святой Руси — образом юродивого Гриши. Собственно говоря, это и есть основная тема души Толстого, особенно, если принять во внимание, что впечатления детства самые сильные и неизгладимые. Так и надо рассматривать все, что говорил и писал Толстой, как и все его поступки, вплоть до последнего бегства, именно как странные, для души необъяснимые, но вещие поступки юродивого во Христе». Может быть, последнее утверждение покажется православным читателям чрезмерным, но все-таки, цель у философа была благая: отвратить церковных русских людей от духа осуждения по отношению к их великому соотечественнику и обратиться на себя — увидеть, что-то, что он клеймил, «срывая все и всяческие маски» действительно достойно покаяния.