Бег от свободы

Как русские думают и чего они хотят

Когда Советский Союз в 1991 году распался, существовали большие надежды на то, что Россия, скинув с себя коммунизм, станет на твёрдый прозападный курс, демократизируя политическую систему, обеспечивая неотъемлемые гражданские права для своих граждан и присоединяясь к международному сообществу. Такими были обещания, сделанные Президентом Борисом Ельциным, когда он взял власть. Но после больше чем десяти лет, эти ожидания не осуществились. С тех пор как бывший полковник КГБ Владимир Путин в 2000 году принял на себя президентскую власть, демократические институты России оказались в наморднике, гражданские права в ней (оказались) ограниченными, а её кооперация с международным сообществом — довольно ненадёжной.

Что является причиной этих нежелательныйх тенденций? Данные опросов общественного мнения из различных источников предполагают, что ответ (на этот вопрос) гораздо более сложный, чем кажется на первый взгляд. Хотя действия, предпринятые Путиным и его помощниками, играют болшую роль, существует достаточно доказательств того, что антидемократические, антилиберальные действия сегодняшней администрации не навязываются русским людям, но на самом деле поддерживаются ими. Эти доказательства также указывают на то, что не более одного из десяти русских проявляют заинтересованность в демократических свободах и гражданских правах.

Deja vu
Прежде чем подвергнуть анализу то, что русские говорят и о чём они сегодня думают, необходимо посмотреть на прошлое России. Несмотря на свою репутацию непредсказуемой (страны), русские — на удивление консервативная нация, чей менталитет и поведение меняются с течением времени медленно, если меняются вообще, не зависимо от того, какой ражим находится у власти.

Не далее как 75 лет тому назад, 80 процентов населения России занималось сельским хозяйством и жило в разбросанных самодостаточных деревнях. (Страна имела только два больших города — Москву и Санкт-Петербург — которые сами были заселены значимым количеством мигрантов из крестьян). В преимущественно сельском обществе, тот тип общественного слияния, который люди на Западе принимали как должное, в России был развит очень слабо: Россия была не столько обществом, сколько конгломератом десятков тысяч раздельных сельских поселений.

Национальные чувства, таким образом, также были плохо развиты, за исключением времён иностранных вторжений. До недавних пор, крестьяне России больше предпочитали определять себя как православные христиане, чем русские. Царское правительство в период до 1917 года, пресекавшее любую попытку своих подданых вмешиваться в политику, было отдалённой силой: оно собирало налоги и призывало в солдаты, но практически ничем не платило своим гражданам взамен. До 1861 года, огромное большинство населения России было крепостным, принадлежащим государству или частным землевладельцам. В таком состоянии, они, на законных основаниях, могли быть избитыми своими хозяевами, сосланными, отправленными в армию, но (при этом) им запрещалось протестовать перед чиновниками за плохое с ними обращение. Права человека были чуждым для них понятием.

Частная собственность и публичное правосудие были сходным образом недоразвиты, прибывая (в эту страну) запоздало и в несовершенной форме. В то время, как в Англии к земле относились, как к товару в тринадцатом столетии, в царской России вся земля, до середины восемнадцатого столетия, принадлежала короне и (право) собственности (на землю) было даровано дворянству. Значительное большинство крестьян жило в общинах, которым принадлежали поселковые земли и которые перераспределялись время от времени между дворами в соответствии с переменами в размерах семей. Только небольшое меньшинство имело полное право на землю. Эффективная судебная система не появилась в России до 1864 года. Даже тогда, широкий диапазон деятельности рассматривался в качестве политических преступлений, и с ними управлялись скорее в произвольном административном порядке, чем через суды.

Эти факторы — отсутствие общественной и национальной слитности, отсутствие представлений о правах человека, отсутствие любого реального представления о частной собственности и неэффективная судебная система — привели русских к желанию иметь сильную царскую власть. Имея несколько побочных общественных связей, они в вопросах своей защиты друг от друга надеялись на государство. Они хотели, чтобы их правители были и сильными, и суровыми, (т.е. обладали) качествами, определяемыми русским словом грозный, что означает «внушающий страх» (awesome) (неправильно переведенное как «ужасный» (terrible)), эпитет применённый к царю Ивану IV. Опыт приучил русских связывать слабое правительство (а демократия рассматривается как слабая) с анархией и беззаконием.

Таково культурное наследие России, конечное воздействие которого состоит в превращении русских, даже в теперешние времена, в наименее политизированный и наименее общественно озабоченный народ на европейском континенте. Два раза за одно столетие, в 1917 и 1991 годах, их правительства пали почти что в один день, а люди, как кажется, проявили к их судьбе безразличие. В обоих случаях, правительства лишились своего права на существование в глазах русских потому, что они перестали «внушать страх.»

Отвергая права
Теперешние настроения населения России можно определить по опросам общественного мнения. Ведущей организацией в этой сфере является Всероссийский центр изучения общественного мнения, который находится в Москве и которым руководит Юрий Левада (ВЦИОМ и ВЦИОМ-А). Проводимый (в этом центре) анализ мнений по разнообразному кругу вопросов, предоставляет бесценный взгляд внутрь мышления русских. Опросы также проводятся Институтом комплексных социологических исследований при Российской Академии наук (ИКСИ) и «Валидатой" — центром по исследованию рынка и общественного мнения, — под руководством Марии Волькенштейн. Результаты этих опросов часто появляются в ежедневной российской газете «Известия».

Эти источники указывают на то, что современные русские, как и их предки, ощущают себя отдельно и от государства, и от общества вообще. Их союзы, по большей части, ограничены семьёй и друзьями, теми, к кому они обращаются неформально «на ты», в отличие от более формальной формы обращения «на вы», и они испытывают мало предрасположенности к любой большей общине. Доверие к посторонним, основа цивилизации на Западе, всё ещё по большей части отсутствует в (этой) стране.

Русские открыто идентифицируют себя с «малой родиной.» Когда их спросили в 1999 году: «Что Вы связываете наиболее непосредственно с идеей нашей нации?», 35 процентов ответило «То (место), где я родился и вырос», и только 19 процентов предпочли «страну, в которой я живу"(1/17).1 Русские намного более асоциальны и аполитичны, чем люди на Западе, и предпочитают удаляться в свои частные, подконтрольные им, миры. Говорят, что они живут «в окопах», в окружении врагов (10). Сравнивая отношение граждан России, Соединённых Штатов, Великобритании, Германии и Швеции к своим правительствам, «Валидата» в своих опросах пришла к заключению, что американцы и шведы демонстрируют наивысшее доверие к государству, в то время, как русские «совсем не верят государству» (3/20).

Демократия широко рассматривается как надувательство. Существует преобладающее представление, что политика в России «приватизирована» и контролируется мощными кланами. В опросе, проведенном в 2003 году, 78 процентов опрошенных сказали, что демократия является фасадом для правительства, контролирующегося богатыми и властными кликами. Только 22 процента выказали предпочтение демократии, в то время, как 53 процентам она откровенно не нравилась (9). В другом опросе, когда был задан вопрос о том, приносят-ли многопартийные выборы больше вреда, чем пользы, 52 процента ответили «больше вреда» и каких-нибудь 15 процентов сказали «больше пользы» (5/91). Политические партии также непопулярны, и большинство русских вполне могли-бы жить в однопартийном государстве (выд. нами -РЛ). Согласно недавнему опросу, проведенному Центром социологических исследований Московского Университета, 82 процента граждан России чувствуют, что они не имеют никакого влияния на правительство страны, 78 процентов сказали, что они не имеют влияния даже на местные органы управления (13).

Усилиние личных свобод и улучшение гражданских прав не привлекает значительной поддержки. Когда их спросили выбрать между «свободой» и «порядком», 88 процентов опрошенных в Воронежской области выразили предпочтение порядку, очевидно не имея понятия о том, что оба эти выбора не являются взаимоисключающими и что в западных обществах они взаимно усиливают друг друга. Только 11 процентов сказали, что они не пожелали-бы отказаться от свободы слова, печати или передвижения взамен на стабильность. Двадцать девять процентов, тем временем, были вполне готовы отказаться от своих свобод, не ожидая ничего взамен, потому что они не приписывают им никакой ценности (14). Опрос, проведенный зимой 2003−04 года исследовательской социологической группой «ROMIR Monitoring», обнаружил, что 76 процентов русских одобряют восстановления цензуры средств массовой информации (15).

Такие мнения заставили (зачинателя) перестройки, Александра Яковлева, оплакивать склонность своих соотечественников к авторитарному правлению. В интервью газете Financial Times, он отметил, что ни одна из победивших в думских выборах в декабре 2003 года партий «не упомянула хотя-бы один раз слово «свобода»; все лозунги были о запретах, заключениях и наказаниях» (6).

Судебная система презирается как коррумпированная и прислуживающая государству, в особенности с момента прихода на президентсво Путина. Газета Financial Times сообщаяла в августе 2003 года, что ведущие предпринимательские учреждения создали систему арбитража для того, чтобы обойти судебную систему, которую они обвинили в отсутствии независимости. Решения судов, заявляли предприниматели, «подверглись влиянию местных чиновников, правительства или предпринимательских учреждений, которые «просто платили за их решения.» У нас в России бытует новое словосочетание — «судебные аукционы"… «Победит тот, кто больше заплатит.»»

Отношение русских к частному предпринимательству и правам на собственность вряд-ли можно назвать позитивными. И здесь, преимущественные настроения варьируют от безразличия к цинизму и к откровенной враждебности. Например, восемдесят четыре процента опрошенных в исследовании, (результаты которого были) опубликованы в январе 2004 года, сказали, что богатство в России может быть приобретено только посредством связей. Четыре из пяти опрошенных заявили, что неравенство имущественного положения в современной России является чрезмерным и незаконным, и за распространённую в стране бедность, большинство обвиняли несправедливую экономическую систему (16).

Только четверть или около того русских считают частную собственность важным человеческим правом (1/10). Один российский аналитик приписал такое отношение неравномерному распределению собственности в стране. По его оценкам, только 3.6 миллиона граждан России имеют собственность, которую стоит отстаивать. «В России есть мало людей, у которых есть имущество, которое стоит защищать. И поэтому, есть чрезмерно много тех, кто хочет отобрать имущество у других» (12). Отвечая этому объяснению, данные опросов общественного мнения указывают, что немногим более половины населения считает неуплату долгов и кражи «вполне приемлемым» поведением (1/31).

Дух предпринимательства в России также слаб, потому что устремление к безопасности пересиливает амбиции. Например, в ответ на вопрос «Согласились-ли бы вы занять руководящую должность?», только 9 процентов ответили положительно, в то время, как 63 процента сказали «Нет, ни при каких обстоятельствах» (5/119). Около 60 процентов русских предпочли-бы маленький, но надёжный доход, при том, что каких-нибудь шесть процентов были готовы взять на себя риск, связанный с частным предпринимательством (1/14). С каждым уходящим годом, всё большее число русских хочет, чтобы правительство было задействовано в экономической жизни страны (16). В 1999 году, 72 процента сказали, что они хотят ограничить частную экономическую инициативу (¼). Единственным ярким пятном является то, что молодое поколение более положительно, чем старшее поколение русских, относится к частному предпринимательству и к богатствам, накопленным капиталистическими способами (1/5).

Два представления
Представление России о самой себе противоречиво. Когда их спрашивают, без упоминания о других странах, о том, что они ощущают по отношению к самим себе и их стране, русских распирает от гордости. Они упоминают о своей «драматической истории, богатой культуре, дружбе, честности, открытости, чувствах, спокойствии.» Но особенно они любят хвастаться своей победой во Второй Мировой войне и своим лидерством в завоевании космоса. Они, также, считают, что обладают умением дружить больше, чем любая другая нация в мире (10; 3/64&67).

Но, картина радикально меняется, когда их спрашивают подумать о себе в сравнении с другими нациями. Согласно опросам «Валидаты», русские страдают от острого чувства неполноценности: у них самый низкий уровень самоуважения среди пяти исследуемых наций (Соединённые Штаты имеют самый высокий показатель). Это наблюдение ведёт к убедительному объяснению недавних тенденций в политике России: после потери чувства национальной самоидентификации после 1991 года, Россия пытается создать новое, основанное на синтезе царизма, коммунизма и сталинизма (3/14). Идентификация народа с сильным правительством — дома и за рубежом — лежит в центре этих усилий. А «сильное правительство» означает военное мастерство, которое инстранцы будут уважать или просто бояться.

Много русских всё ещё видят себя в окружении врагов. Когда, при проведени опросов, их спрашивают: «Есть-ли у России враги?» — две трети отвечают утвердительно, приводя примеры (в порядке убывания воспринимаемой величины угрозы) «финансово-индустриальные круги Запада», Соединённые Штаты, НАТО, российских «олигархов» и банкиров, демократов и исламсих экстремистов. Российские обозреватели поясняют, что людям нужны враги, потому, что они служат единственным источником национального единства; идеалы свободы, заявляют они, оказались неспособными служить психологическим «цементом» (2/103; 12).

Для того, чтобы нарушить планы этих врагов, 78 процентов русских настаивают на том, что Россия должна быть великой державой (2/8). Это стремление проявляет себя различными способами. На вопрос, заданный в 1999 году, назвать десять величайших людей всех времён и народов, отвечающие назвали девять русских. (Единственным иностранцем был Наполеон, наверное потому, что он был побеждён на русской земле.) Первые пятеро в этом списке были Пётр Великий, Ленин, Пушкин, Сталин и астронавт Юрий Гагарин (1/19). Не считая Пушкина, эти исторические личности имеют между собой общее то, что они были успешны в деле создания России как державы, с которой необходимо считаться на земле и в космосе. Когда их спросили, почему они почитали Сталина, люди отвечали: «Он поднял страну» (10).

Ностальгия по Советскому Союзу по большей части проистекает из веры в то, что он сделал Россию большой державой на мировой арене, статус, которой с тех пор был утерян. Когда их спрашивали о том, как-бы они хотели восприниматься другими странами, 48 процентов русских сказали «могущественными, непобедимыми, несокрушимыми, большой мировой державой.» Только 22 процента хотели, чтобы Россия воспринималась как «зажиточная и процветающая», 6 процентов — как «образованная, цивилизованная и культурная», 3 процента — как «миролюбивая и дружелюбная» и какой-то 1 процент — как «законопослушная и демократическая» (13). Эти чувcтва помогают объяснить почему так много русских — 74 процента, в одном опросе — сожалеют о распаде Советского Союза (1/9). В другом опросе, проведенному ближе к концу 2000 года, гражданам России задавался вопрос о том, считают-ли они настоящий режим или тот, котрый ему предшествовал «законным, популярным и их собственным». Целая треть (опрошенных) применила эти термины к Советскому Союзу, режиму, который прекратил своё существование за девять лет до этого. Только 12 процентов относились к посткоммунистическому режиму, как «законному» и только 2 процента считали его «их собственным» (7). Поэтому неудивительно, что когда их спросили в октябре 2003 года о том, как-бы они отреагировали, если-бы коммунисты осуществили переворот, 23 процента опрашиваемых сказали, что они — бы его активно поддержали, 19 процентов сотрудничали бы с повстанцами, 27 процентов попытались бы его пережить, 16 процентов эмигрировало бы и только 10 процентов активно бы ему сопротивлялось (11).

В России широко распространена враждебность к Западу, который всё ещё рассматривается многими в качестве врага и носителя чуждых ценностей. Вопрос «Чувствуете ли Вы себя европейцем?» вызвал ответ «Да, всегда» только у 12 процентов, в то время, как 56 процентов ответили «Практически никогда» (4/98). Особенно (русским) не нравятся Соединённые Штаты, преимущественно потому, что они рассматриваются как узурпатор глобальной гегемонии, которую они в одно время разделяли с Россией. Каждый шаг, предпринимаемый Соединёнными Штататми на международной арене или в покорении космоса, интерпретируется средствами массовой информации России как ещё одна попытка консолидировать доминирование Вашингтона. Успехи американский войск в Ираке в начале преподносились с насмешкой («Такого страха и такой истеричной стрельбы во всех направлениях в военной истории до сих пор не было," — так представил (дело) один журналист из газеты «Известия») (8). Когда война завершилась быстрой и решительной победой, пресса вновь списала Соединённые Штаты со счетов: достижение стало скорее результатом взяток иракской армии, чем продуктом мужества и здравой военной стратегии.

Представитель народа
Вместе взятые, выводы опросов общественного мнения в России являются далеко не радужными. Западные комментаторы с разочарованием наблюдают за тем, как Путин медленно, но целенаправленно превращает Россию в однопартийное государство. Но они не замечают то, что ещё более зловеще, что русские значительным, осязаемым большинством на самом деле одобряют его действия. Победа Путина в президентских выборах 2004 года, конечно является частично результатом созданных им препятствий для оппозиции. Но он популярен именно потому, что он воссоздал традиционную русскую модель правительства: авторитарное государство, в котором граждане освобождены от ответственности за политику и в котором воображаемые иностранные враги призваны на сцену для того, чтобы сформировать искусственное единство. Единственное стремление, которое Путин ещё не удовлетворил, — восстановление статуса России, как великой военной державы. Но, если его ответы на другие требования народа могут служить моделью, то это желание будет, по всей видимости, со временем удовлетворено.

1. Номера в скобках относятся к следующим источникам (для книг и журналов, номер страницы следует за дробью): (1) «Человек и власть"(Москва, 1999), (2) Там же, в дополнениях, (3) Валидата, Нации как виды (Москва, 2003), (4) «Вестник Школы политических исследований», N10 1998, (5) Там же, N13, 1999, (6) Financial Times, 30 декабря 2003 года, (7) Известия, 21 ноября 2000 года, (8)Известия, 10 апреля 2003 года, (9)Известия, 29 июля 2003 года, (10) Известия, 21 августа, 2003 года, (11) Известия, 8 ноября 2003 года, (12)Известия, 12 ноября 2003 года, (13) Извсетия, 14 ноября 2004 года, (14) Известия, 22 декабря 2003 года, (15)Известия, 14 января 2004 года, (16) Известия, 22 января 2004 года.

«Flight from freedom. What Russians think and want» by Richard Pipes. Foreign Affairs, мaй/июнь 2004 года.
Перевод Александра Вдовенко