Генерал Беляев и проект «Русский Очаг» в Парагвае

Иван Тимофеевич Беляев оставил яркий след в истории Западного полушария, как русский первопроходец, географ, этнограф, антрополог, лингвист, впервые описавший культуру и быт индейцев Чако Бореаль (Чако на языке индейцев гуарани — охотное поле, Бореаль — северное. Это название используется для выделения парагвайской части Чако в обширной области Гран Чако, куда входят также территории Аргентины и Боливии).

Как лингвист он составил словари испанский-макка и испанский-чамакоко, доклад о языке племени макка, где Беляев выделяет сенскитские корни обоих индейских языков и прослеживает восхождение к общей индоевропейской основе. Ему принадлежит теория об азиатской прародине коренных жителей Американского континента, которая была подкреплена записями фольклора индейцев макка и чамакоко, собранными исследователем во время путешествий в Чако.

Ряд трудов Беляев посвятил религии индейцев Чако. В них он поставил вопрос о схожести верований индейцев с ветхозаветными сюжетами, о глубине из религиозного чувства и в этой связи об универсальном характере основ христианской морали. Беляев разработал новаторский подход к вопросу о приобщении индейцев к современной цивилизации. Он принципиально выступал против любого насилия или навязывания индейцам европейской культуры сверху. Беляев своей практической деятельностью на посту директора колонии-школы «Бартоломе де Лас Касас» отстаивал принцип взаимообогащения культур Старого и Нового Света задолго до того, как эта концепция получила широкое признание в Латинской Америке.

Его деятельность включала в себя обустройство русской колонии в Парагвае, развитие географической и этнографической наук, борьбу за защиту прав и свободы индейцев, исследование ранее не доступных территорий Чако Бореаль. Генерал Иван Тимофеевич Беляев и другие русские добровольцы отстояли независимость Парагвая в Чакской войне и сорвали планы нацистской Германии упрочить свое влияние в центре южноамериканского континента.

В это время в парагвайской армии служило около трех тысяч русских офицеров и солдат, в т. ч. двое (Беляев и Эрн) в генеральских чинах, 8 были полковниками, 4 подполковниками, 13 майорами и 23 капитанами. Беляев был генерал-инспектором паргвайской артиллерии, начальником (с 1933 года) Генерального штаба парагвайской армии. Будущий президент Стресснер служил тогда под их началом и навсегда вынес убеждение, что русские офицеры — люди чести.

В парагвайской столице Асунсьоне и других городах страны улицы и проспекты носят имена русских воинов: Команданте Беляев, Команданте Саласкин, Команданте Канонников, Офисьеро Серебряков. На карте Асунсьона значится улица России. А на западе страны есть город Фортин-Серебряков. Там же стоит памятник русскому генералу Беляеву — главному военному советнику парагвайской армии.

Неизвестным осталось идейное наследие Беляева, видевшего в сохранении и приумножении гуманитарной культуры русского народа залог его исторического прогресса. Он был инициатором создания в Парагвае колонии русских беженцев — «Русского Очага», «духовного пристанища для сотен тысяч изгнанников с родной Земли, где обычаи, религия и вековая культура их Родины могла бы сохраниться «как в ковчеге» до «лучших времен».

Детство и юношество

Иван Тимофеевич Беляев родился 19 апреля 1875 года в Санкт-Петербурге, в казармах Лейб-гвардии Измайловского полка. Отец — Тимофей Михайлович, служил во 2-й Лейб-гвардейской артиллерийской бригаде.

Прадед будущего генерала по материнской линии — Леонтий Федорович Трефурт, дипломат екатерининской школы, был адъютантом Суворова и принимал участие в знаменитом Итальянском походе. Другой прадед по материнской линии — А. И. Эллиот, потомок старинного шотландского рода, приехал в Россию по приглашению Екатерины II для воссоздания российского флота, и отличился в сражениях при Чесме и Наварине.

Позднее Беляевы породнятся с А. Л. Блоком. Отец поэта был женат вторым браком на сестре Ивана Тимофеевича. Брак оказался неудачным вследствие неуживчивого характера Блока. Семья распалась и молодая мать с дочкой Ангелиной — сводной сестрой поэта, переехала жить к старшему брату будущего поэта — Михаилу. После смерти отца поэта в 1913 году все наследство перешло к его сыну от Бекетовой — Александру Блоку.

Блок, не будучи знаком со второй женой своего отца, с «редким великодушием», — по словам Ивана Беляева, — передал ей часть наследства — около 75 тысяч рублей — и вскоре представился ей сам со своей супругой, дочерью профессора Менделеева. С тех пор семейство Блок стало часто появляться в доме Беляевых.

С раннего детства Иван Беляев был во многом предоставлен самому себе. Мать умерла через пять дней после его рождения, и отец вскоре женился вторично. Мачеха не сумела найти общий язык с детьми (пятью братьями и сестрами). Родителей Ивану заменили книги. Проводя долгие часы в родовой библиотеке усадьбы предков, мальчик зачитывался романами Майн-Рида и Фенимора Купера, подолгу рассматривал географические карты и атласы.

В эти годы произошло первое знакомство с Парагваем. Оно состоялось на чердаке усадьбы, где в архивах прадеда — суворовского адъютанта, он нашел старинную, XVII века, карту столицы Парагвая — Асунсьона. Парагвай поразил юное воображение. Мальчика поразила смелость и мужество народа, который до последней капли крови сражался с захватчиками, Аргентиной и Бразилией в 1864—1870 годах, трагичность судьбы, на десятилетия задержавшая развитие страны.

В кадетском корпусе у Ивана Беляева почти не оставалось свободного времени. Оно было поделено между военными дисциплинами и страстью, захватившей его всерьез. Он выкраивал время для занятий с дальним родственником — академиком Сергеем Федоровичем Ольденбургом по географии и антропологии, штудировал книги об индейцах, выписанные из университетской и академической библиотек, изучал испанский. Это был сознательный шаг, сделав который человек обретает возможность сам влиять на свою судьбу.

Беляев был принят в Императорское Географическое общество по рекомендации профессоров Богуславского и Мушкетова. Лекции Семенова-Тяньшаньского, пример Миклухо-Маклая вдохновляли и звали к открытиям. По окончании военного училища сказались перенапряжение в годы учебы, помноженные на тяготы службы и невероятную тягу к самообразованию. Стали беспокоить боли в сердце, и Беляев получил отпуск на Кавказ для поправки здоровья. Но научный интерес не оставлял его в покое. На Кавказе была написана им брошюра «На земле хевсуров». Она стала его первым научным трудом.

В 1906 году Беляев вернулся в Петербург. Два события внесли хаос в его жизнь: неожиданная кончина молодой жены и поражение России в войне с Японией. В минуту отчаяния родилась мысль об эмиграции — в Парагвай, военным инструктором. Но осознание долга — личного участия в срочной реформе военного дела удержала его на Родине.

В 1913 году появляется составленный им Устав горной артиллерии, горных батарей и горно-артиллерийских групп, ставший серьезным вкладом в развитие военного дела в России. Последовавшая вскоре вторая женитьба на Александре Александровне Захаровой вернула надежду на семейное счастье, но поставили крест на военной карьере в полку. Купеческое происхождение жены вынудило Беляева покинуть гвардию, где строго блюлись каноны «чистоты дворянской крови».

Накануне первой мировой войны Беляев поступает на службу в I Кавказский стрелково-артиллерийский дивизион. Война полностью приковала его мысли и чувства к России.

Война и революция

Иван Тимофеевич был классическим монархистом. Он был уверен в особом характере государственных институтов России, и ее особой исторической миссии, которая не предполагала принятие ценностей демократического Запада. События русско-японской войны лишь утвердили Беляева в этом мнении. Беляев возмущался «провокационным» и «антирусским в своей основе» поведением Европы и США в ходе войны. Он писал об их стремлении «подрубить корни самого существования Державы, вечно стоявшей на страже мира и справедливости». Беляев считал, что поддержка Западом Японии в войне с Россией навсегда нарушила европейское соотношение сил и исключила возможность взаимного доверия, связав невидимой нитью судьбу Порт-Артура с судьбой Пирл-Харбора, Хиросимы и Нагасаки.

Как и многие другие, Беляев считал большой ошибкой командования сознательное принесение в жертву элитных и кадровых частей армии. Командиры менялись каждые 2−3 года. Молодые офицеры после первого лагеря убывали в академии.

«В копыте лошади, — писал Беляев, — есть белая линия, от которой начинает расти рог. Можете срезать копыто, загонять в него гвозди, но если коснетесь белой линии, то оно пропало. Старые офицеры, для которых их полк стал родной семьей, а честь знамени — дороже жизни, которые и были «белой линией», без которой боевая дружина превращается в шайку авантюристов, в результате войны были убиты и ранены.

В 1915 году Беляев разрабатывает и безуспешно подает «наверх» идею создания в глубоком тылу особых запасных батальонов от каждого действующего полка, где уцелевшие кадровые офицеры и солдаты могли бы воспитывать в молодежи «дух старой армии».

Судьба Ивана Тимофеевича Беляева на фронтах первой мировой войны не отличалась особенным своеобразием, если сравнивать ее с судьбой большинства кадровых офицеров старой русской армии, верных присяге и не сомневающихся в справедливом характере войны со стороны России. В боях на Карпатах в 1915 году Беляев был представлен к Георгию «за спасение батареи и личное руководство атакой». В 1916 году, командуя дивизионом тяжелых гаубиц, участвовал в знаменитом «Брусиловском прорыве».

В 1917 году Беляев, произведенный в генерал-майоры, остро переживал моральное разложение армии, стоявшей, по его мнению, уже на пороге победы, но «погубившей ее митингами и анархией». Отношение Беляева к временному правительству было негативным. Приказ N1 Петроградского Совета, составленный и опубликованный в феврале-марте 1917 года (отмена прав начальника, избирательный порядок в армии, отмена отдания чести, контроль солдатских масс над офицерами и т. д.), рассматривался им однозначно как гибельный для армии и России.

В марте 1917 года на псковском вокзале в ответ на требование унтера с взводом солдат снять погоны Беляев ответил: «Дорогой мой! Я не только погоны и лампасы, я и штаны поснимаю, если вы повернете со мною на врага. А на «внутреннего врага», против своих не ходил и не пойду, так вы уж меня увольте!».

Многие офицеры покидали ряды белого движения, устав от того, что Роман Гуль — автор романа «Ледяной поход» — назвал «всероссийской колошматиной и человекоубойной». Так начался крестный путь русского генерала, пролегавший через Дон, Кавказ и Крым, Новороссийск и Константинополь.

В мае 1918 года Беляев оказался на Дону. Он был все еще увлечен идеей белого движения. Ему нравился порядок, наведенный в русской армии. Генерал Романовский предложил ему должность начальника артиллерии. Командующий Деникин (Корнилов к тому времени был уже убит) поддержал его. Врангель отзывался о Беляеве как о человеке «прекрасной души», «храбром и добросовестном офицере», хотя и отмечал, что Беляев не всегда разделял и поддерживал взгляды своего начальства.

У Деникина Беляев некоторое время исполнял обязанности заведующего снабжением армии. Однако вскоре он был отозван с этого поста самим командующим, из-за того, что выступал против реквизиции продовольствия у крестьян. Беляев предлагал создание специальных охранных рот, которые препятствовали бы грабежам.

Все чаще и чаще задумывался Беляев, что избранные белыми средства не приближают, а отдаляют поставленную цель — освобождение России, как падает моральный дух, мельчают люди, соблазненные дурным примером начальства. Нет ничего удивительно в том, что самостоятельно мыслящий офицер, не умеющий ладить с начальством, долго не удерживался на высоких должностях. Некоторое время Беляев командовал конно-горным дивизионом при 1-й конной дивизии Добровольческой армии, участвовал с ней во многих боевых операциях.

В ноябре 1919 года командующим Добровольческой армией назначается генерал Кутепов. При нем Беляев получает должность инспектора артиллерии армии и полную свободу действий в управлении всем ее артиллерийским хозяйством. Летом 1919 года Добровольческая армия овладела Харьковом, и командующий приказал Беляеву наладить работу по выпуску оружия для фронта на остановившимся с начала войны харьковском паровозостроительном заводе.

Бронепоезда не раз спасали положение белых на Южном фронте, действую против красных. Однако пик успеха, пришедший на лето-осень 1919 года, оказался прелюдией грядущей катастрофы. Беляев прекрасно понимал вред репрессивной политики в отношении собственного народа, и добился от Кутепова принятия срочных мер по укреплению дисциплины в армии, предусматривающей введение смертной казни без различия чинов за убийства и грабежи мирного населения. Однако принятие этих мер носило запоздалый характер.

В ноябре девятнадцатого года артиллерия Беляева прикрывала отход из Харькова корпусов Май-Маевского. Что было с ним во время долгого отката с частями белой армии к югу. Дальше за Новороссийском началась совсем другая жизнь — жизнь эмигранта.

В Америке

Беляев попал в Буэнос-Айрес в начале 1923 года. К тому времени славяне составляли третье по численности (после итальянцев и испанцев) национальное меньшинство — примерно 120 тысяч человек. Первые русские в эту страну начали прибывать в 1876 году после принятия Национальным конгрессом закона, поощрявшего иммиграцию в Аргентину. Сначала это были представители национальных окраин России — евреи, поляки, немцы.

Основная масса переселенцев — русские крестьяне центральных губерний — хлынула в период 1905—1913 гг. в связи с неурожаем на родине. Иммигранты получали землю в собственность, работу, органично вливались во все более разраставшуюся русскую колонию.

В начале XX века Аргентина стала второй после США страной, куда направлялся основной поток эмигрантов из России. Она влекла к себе прекрасным климатом, плодородными землями, благоприятной социальной средой, как губка впитывавшей в себя культуру, традиции и религии других народов. В этом прекрасном климате абсолютной терпимости русская колония к 20-м годам стала представлять собой довольно замкнутый мир, живущий собственными интересами, читающих собственные газеты, отдыхающий в собственных клубах, молящийся собственному Богу.

* * *

Жизнь Беляева в Буэнос-Айресе сложилась бы очень тяжело, если бы не неожиданный визит и покровительство баронессы Жессе де Лева, покойный муж которой был в свое время хорошим знакомым отца Ивана Тимофеевича. Беляеву удалось с ее помощью найти работу. Он стал преподавателем немецкого и французского языков в одном из колледжей. Беляев, не теряя времени, совершенствовался в испанском языке, изучение которого начал в юности. Через некоторое время на страницах газеты «Эль Либераль» появилось несколько рассказов о русской революции, впервые подписанные «Хуан Белайефф».

Беляев не оставлял идею создания новой русской колонии на южноамериканской земле. Однако все контакты и разговоры в русской колонии в Буэнос-Айресе заканчивались желанием в любой форме отделаться от надоедливого генерала и его идей, которые грозили пошатнуть материальное положение старожилов. В лице генерала Бобровского верхушка аргентинской колонии нашла союзника. Бывшему генерал-лейтенанту инженерных войск и выпускнику Пажеского Его Императорского Величества корпуса С.Н. Бобровскому предстояло на парагвайской земле, играть роль главного противника идеи «патриотической иммиграции».

В Аргентине именем Бобровского прикрывались те, кто стремился дискредитировать Беляева, подвергнуть сомнению не только его авторитет, но и генеральский чин. Не видя никаких перспектив для русских в Аргентине, Иван Тимофеевич обратил свой взор к загадочной и желанной стране детства — к Парагваю. Возможно, что организация колонии русских эмигрантов в Парагвае была для Беляева самоцелью, стремлением, во что бы то ни стало, реализовать туманный идеал.

Так или иначе, эта идея находилась в неразрывной связи с реальностью. 1924 год — год признания Западом Советской России, стал «черным годом» для десятков тысяч русских эмигрантов в Европе. Начались гонения эмигрантов в Болгарии и Югославии. Тысячи русских семей лишились работы в Турции, так как правительство проводило политику сближения с Советской Россией. Ухудшилось положение русских эмигрантов во Франции, Германии, Бельгии, Люксембурге.

В условиях ухудшения экономической ситуации наиболее социально незащищенными были русские. Их, в первую очередь, коснулась безработица. В амнистию, которую провозглашало правительство Сталина никто не верил. При первой же представившейся возможности Беляев посетил парагвайское представительство в Буэнос-Айресе. В Парагвае происходила очередная революция, поэтому Беляев был принят сухо. Одиннадцать месяцев спустя ситуация изменилась. В осуществлении планов Беляеву помог бывший президент Парагвая доктор Мануэль Гондра и военный агент полковник Санчас.

Парагвайцы охотно приняли генерала и приветствовали его желание дать русским возможность обустроиться в Парагвае, предупредив, что страна обнищала. И вот в марте 1924 года Иван Тимофеевич сел на пароход «Берна», идущий вверх по реке Парана до столицы Парагвая города Асунсьон. Там он начинает хлопоты по организации русских колоний на парагвайской земле. Беляев приводил аргументы в пользу своей затеи, говоря об огромных неиспользованных землях в Чако, способных прокормить тысячи новых поселенцев и помочь, воплотить в жизнь идею «патриотической эмиграции».

С самых первых шагов по парагвайской земле Беляева не покидало ощущение, что он ходит по родной земле. Его поразило сходство вокзала в Асунсьоне с Царскосельским вокзалом, и сам Асунсьон напоминал Владикавказ. В столице страны было всего пять автомобилей и одна мощеная улица, существовали трамваи и электрическое освещение, несколько хороших магазинов. Жизнь была дешева и спокойна.

Через белградскую газету «Новое время» Иван Тимофеевич направил призыв ко всем, кто мечтает жить в стране, где он сможет считаться русским, приехать в Парагвай и создать там национальный очаг, чтобы сохранить детей от гибели и растления. 29 июня 1924 года военный министр генерал Скенони передал Беляеву устное согласие Президента Республики доктора Э. Айялы на создание в Парагвае русского «культурного ядра». Ему было поручено организовать приезд в страну 12 специалистов — инженеров, путейцев, конструкторов, геодезистов и т. д. официально для содействия восстановлению экономики Парагвая.

Каждому специалисту гарантировалось жалование депутата парламента страны (от 2500 до 5000 песо в месяц). Было отмечено, что первая группа станет базой для последующей иммиграции. Беляев взял на себя ответственность за то, чтобы приглашенные специалисты имели соответствующую квалификацию и диплом, а так же гарантировал неучастие каждого из них в составе Красной Армии.

На призыв Ивана Тимофеевича скоро откликнулись инженеры Шмагайлов и Пятицкий, путеец Абраменко, конструктор Маковецкий, геодезист Аверьянов, инженеры Серебряков, Снарский, Яковлев и Воробьев. Из разговоров с министром Беляеву стало ясно, что прежде чем приступить к созданию «Русского Очага» в Парагвае, русским придется защищать страну от агрессии…

Экспедиции Чако-Бореаль

Территориальный спор между Боливией и Парагваем из-за обширной неисследованной области Чако Бореаль уходил истоками к временам конкистадоров. В основе этого спора лежало почти полное отсутствие знаний о местности в 300 тысяч кв. км между реками Парагвай и Пилькомайо, лишенной каких-либо более или менее значительных географических объектов, что крайне затрудняло процесс определения границ…

В XIX веке парагвайская часть Чако оставалась мало исследованной. Это во многом объяснялось тем, что до 50-х годов XIX века Республика Парагвай была закрыта для иностранцев. Исследователей отпугивали слухи о свирепых племенах, обитавших в Чако Бореаль, и они ограничивались изучением районов, прилегающих к берегам рек. Трагическая судьба, постигшая в 80−90-е годы француза Жюля Крево, американца Джона Пойджа, аргентинца Рамона Листа и некоторых других, пытавшихся исследовать этот край, создала о нем дурную славу. Единственным местом проживания белых на этой территории была колония канадских меннонитов (религиозная секта, переселившаяся в Парагвай в конце XIX-начале XX века).

В 1879 году Парагвай, опустошенный в результате войны против «Тройственнго союза» (1864−1879 гг.), предпринял попытку разграничения территории в Чако Бореаль с Боливией, которая была ослаблена войнами. Но поскольку отсутствовали картографические данные о местности, переговоры между двумя странами, длившиеся с перерывами 34 года, окончились в 1913 году ничем — разграничить спорную территорию так и не удалось. Ситуация усугубилась тем, что на территории, прилегающей вплотную к Чако Бореаль была найдена нефть. Именно с этого момента началось активное соперничество двух стран за эту территорию.

Боливийские разведывательные отряды, основывая свои посты вдоль реки Пилькомайо, проникали вглубь центрального массива Чако Бореаль, вынуждая парагвайцев предпринимать аналогичные шаги.

24 октября 1924 года военный министр Парагвая Луис Риарт вызвал к себе Беляева и дал ему четкие инструкции. Они приказал разведать окрестности Байя Негра и найти наиболее удобные места для расположения гарнизонов. Также ему предписывалось провести глубокую разведку этого района с целью определения мест для расположения будущих долговременных оборонительных сооружений, наблюдательных пунктов, коммуникаций и т. д. Необходимо было подготовить генеральную карту района с отмеченными местами для расположения оборонительных сооружений. По возвращении — представить детальный доклад в Министерство обороны с указанием количества и качества работ, необходимых для реализации предложенных проектов.

Понимая всю важность, поставленного перед ним задания и принимая его, Беляев не мог предположить всей его сложности. Охваченный с ранней юности страстью к изучению индейских культур, только-только попав в Парагвай, он стремительно бросился в сельву к индейцам. Беляев хотел найти оптимальное решение проблемы, не причиняя значительного вреда проживающим в Чако племенам. Генерал хотел сочетать военные аспекты экспедиции с научно-гуманитарными — изучать и оказывать посильную помощь индейцам Чако. Беляев предполагал, что выполнить это задание можно только вступив в непосредственный контакт с индейцами. Это не мог не понимать и Риарт и поэтому он дополнительно проинструктировал Беляева.

«Во исполнение данных директив необходимо:
— регистрировать все племена и поселения в восточной части Чако, описывая точки расположения, количество, материальное и моральное состояние, отношения к касикам (вождям), список которых приложить.
— передать под ответственность всех касиков племен необходимые орудия труда и материалы для жизнедеятельности.
— пригласить с собой в столицу страны представителей от каждого племени, с которым удастся вступить в контакт.
— принять меры для вакцинации индейцев с целью предохранения их от инфекционных заболеваний.
— выполнение означенных функций обязывает все гражданское население и военные органы Республики на местах оказывать посильную помощь.
— по возвращению из экспедиции все полученные данные, карты, планы и т. д. подлежат обязательной сдаче в архив.
— маршруты и внутренний порядок в экспедиции выбираются автономно с учетом необходимости достижения поставленной цели и экономии времени и ресурсов.
— при несчастном случае члены экспедиции приравниваются в правах к раненным (или убитым) на войне, а члены их семей — к членам семей раненных (или убитых) на войне».

Всего было совершено 13 экспедиций в область Чако. Первая состоялась в октябре-декабре 1924 года, последняя — в августе 1931 года. Каждая, как правило, длилась от двух недель до нескольких месяцев. Самая крупная — в лагуне Питиатута — продолжалась полгода. Составлялись подробные карты, делалось описание местности, как с военной, так и с гражданской точек зрения, велись дневниковые записи. Однако самым главным было нахождения взаимопонимания с племенами, населявшими Чако.

В составе экспедиций, кроме военнослужащих Парагвая и индейцев-проводников, принимали участие русские, успевшие к тому времени осесть в стране: братья Игорь и Лев Оранжереевы, капитан инженерных войск Орефьев-Серебряков, сын известного русского полярника, участника первых рейсов ледокола «Ермак» Георгия Экштейна Александр Экштейн (Александр фон Экштейн-Дмитриев)…

Пренебрегая опасностями, испытывая нужду и голод, Беляев и его спутники нанесли на карту обширнейшие участки неведомой территории, вошли в контакт с племенами, полностью оторванными от цивилизации, и разоблачили зловещие легенды, копившиеся вокруг них.

Территория Чако перестала быть загадкой. На первом Конгрессе Панамериканского института географии и истории, состоявшимся в декабре 1932 года, делегат Парагвая Рамос Хименес, обосновал его права на часть Чако Бореаль, целиком основываясь на географических открытиях парагвайцев в Чако, совершенных под руководством «отважного ученого, которому Парагвай обязан многим». Делегатами были отмечены заслуги Беляева как картографа, биолога и климатолога, впервые составившего целостное описание этого географического района. Особо были отмечены этнографические заслуги Беляева…

Путешествия Беляева в Чако стали первым шагом на пути к преодолению исторического отчуждения между народами Парагвая, началом долгой борьбы русского ученого за человеческие права индейского населения Чако Бореаль…

За время странствий Беляев изучил язык индейцев макка и чамакоко, перевел на русский язык большую поэму «Амормелата» («Великий потоп»), записывал многие устные сказания — поэмы и легенды. Беляев покорил индейцев прежде всего лаской, как больших детей, и они считали его своим другом. Индейцы проделывали долгий путь пешком, чтобы встретится с Беляевым. Дружба Ивана Беляева с индейцами помогла парагвайцам вовремя остановить проникновение боливийцев в Чако, угрожавших Парагваю потерей стратегически важных рубежей.

Чакская война

Это была самая кровопролитная война 20-го века в Латинской Америке. В ней обе стороны понесли большие людские потери (250 тыс. убитых и раненых). Территория Чако, полупустынная, холмистая на северо-западе и болотистая на юго-востоке, считалась собственной и Боливией, и Парагваем. В конфликт вмешалась Лига Наций и добилась прекращения огня. Тем не менее он, питаемый предвкушениями выгод от добычи нефти, подспудно тлел. Боливия (которую поддерживала американская корпорация «Стандарт Ойл» и, в целом, США), помимо экономических выигрышей от эксплуатации месторождений, рассчитывала и на улучшение своих геостратегических позиций, так как в случае захвата Чако она получила бы порт на реке Парагвай и возможность выхода (и танкерной транспортировки нефти) к Атлантическому океану по реке Ла-Плате…

В августе 1932 года Беляев отправляется с отрядом войск вверх по реке Парагвай, чтобы освободить захваченный боливийцами форт Карлос Антонио Лопес. Однако главным врагом оказались не боливийцы, успевшие к приходу Беляева покинуть форт, а малярия. Вскоре весь отряд численностью в 6000 человек был поражен болезнью. Поняв, что главные силы боливийцев переместились на более освоенные ими территории к югу от Питиантуты, Беляев, сам жестоко страдавший от малярии, в сопровождении четырех индейцев отправился под Бокерон — место решающих боев, куда он прибыл в сентябре и был назначен инспектором артиллерии при штабе командующего парагвайскими войсками в Чако полковника Эстигаррибиа. В следующем месяце декретом президента республики Эрнесто Айала Беляеву присваивается воинское звание дивизионного генерала парагвайской армии.

Вместе с ним в боях за свободу Парагвая участвовали другие русские. В отличие от немецких и чилийских наемников в боливийской армии русские сражались не за деньги, а за независимость страны, которую хотели видеть своей второй родиной. Среди них трое были начальниками штабов армий, один командовал дивизией, двенадцать — полками, а остальные — батальонами, ротами, батареями.

Один из них — генерал Эрн (Николай Францевич Эрн (1879−1972). Выпускник Николаевской академии Генерального штаба (1906). Участник первой мировой войны. В 1915 г. — начальник штаба 1-Кавказской дивизии. С 1916 года — командир 18-го Драгунского Северского полка. В 1917 г. генерал-майор. Участник гражданской войны. В Добровольческой армии помощник дежурного генерала штаба Главнокомандующего. После эвакуации из Крыма состоял при штабе Главнокомандующего в Сремски Карловицы. С 1923 года жил в Парагвае. Преподавал в военной академии. Участник войны с Боливией, генерал-лейтенант Парагвайской армии и представитель РОВСа в Парагвае. Похоронен в Асунсьоне.

Рядом с Беляевым находились кавалеристы майор Корсаков и капитан Касьянов, капитаны Салазкин, Бутлеров, Дедов, Чирков, Ширкин, Высоколан, лейтенанты Малютин, Канонников, Ходолей и другие. Плечом к плечу с Беляевым сражались и его спутники по знаменитому путешествию к лагуне Питиантута — Владимир Орефьев-Серебряков, Александр Экштейн, лейтенанты братья Оранжереевы. Отдел картографии Генерального штаба возглавлял Николай Голдшмидт. Его именем подписаны полевые карты парагвайских войск тех времен.

Победа под Бокероном давала парагвайцам стратегическую инициативу и позволяла, закончив освобождение захваченных укреплений, перейти к планомерному вытеснению боливийцев из Чако. Все попытки мирного урегулирования конфликта, предпринимаемые Лигой Наций, преднамеренно, усилиями США и Боливии, заводились в тупик. Срыв этих попыток открыл зеленый свет новому наступлению боливийской армии, связавшей свои надежды с прибытием в страну долгожданного мессии — германского генерала Ганса Кундта…

Целью наступления был выход к реке Парагвай напротив города Консепсьон, что позволило бы боливийцам перерезать тыловые коммуникации парагвайской армии. На направлении главного удара находился парагвайский форд Нанава, в районе которого Кундтом было создано почти двукратное превосходство в силах (6000 боливийцев против 3600 парагвайцев). Возможность удара на Нанану рассматривалась Беляевым еще во время второго путешествия в Чако (январь-февраль 1925 г.). Тогда он исследовал всю близлежащую местность, выявил ее тактические характеристики, подготовил в докладе министру обороны предложение по ее защите и усилении оборонительных сооружений, составил подробные карты. Незадолго до начала боливийского наступления Беляев и Эрн тщательно подготовили форт к обороне — возвели новые укрепления и усилили старые, спланировали и искусно изготовили ложные артиллерийские позиции, чтобы сбить с толку боливийскую авиацию, имеющую превосходство в воздухе. Оборонительные сооружения изготовлялись из подручного материала — крепчайшей древесины кебрачо, в изобилии имеющейся в этой части Чако. Удар на Нанаву не был неожиданным, он заранее предвиделся Беляевым, опыт которого, особенно знание тактики противника, использовал командующий парагвайскими войсками в Чако, впоследствии маршал и президент Хосе Феликс Эстигаррибиа.

10 января 1933 года началось боливийское наступление на Нанаву. В победе Кундт не сомневался. Рядом с ним находились полковник Кайзер, капитаны Брандт и фон Криес. В конце декабря 1932 г. начальником Генштаба боливийской армии был назначен генерал фон Клюг. За десять дней боев парагвайцы потеряли убитыми 248 человек, а боливийцы, так и не сумевшие овладеть укрепленным районом, — свыше 2 тыс. Не смогли ничего сделать и три эскадрильи боливийских бомбардировщиков, поливавших огнем и сбрасывавших бомбы на позиции парагвайской артиллерии. Боливийские самолеты сбрасывали бомбы на замаскированные под артиллерийские орудия стволы пальм, каждый раз предусмотрительно передвигавшиеся на все новые огневые позиции. Первое поражение, однако, не отрезвило Кундта.

В конце апреля 1933 года Беляева назначили начальником генерального штаба парагвайской армии. Заслугой Беляева, неплохо знавшего прямолинейность тактики немецкого генерала и хорошо изучившего приемы германской армии на полях первой мировой войны, следует признать определение направления и срока нового наступления боливийских войск.

Кундт позднее заявил, что в Боливии он хотел опробовать новый метод атаки, использованный им на Восточном фронте. Однако эта тактика разбилась об оборону, построенную русскими для парагвайцев. Во втором, отчаянном наступлении на Нанаву 6 июля 1933 года, немецкий генерал принес в жертву лучшую часть своей армии.

Наступление боливийцев началось под прикрытием танков Брандта и фон Криеса. Впереди наступавших колонн шли огнеметчики. Парагвайские окопы и доты отвечали гранатами и артиллерийским огнем. Один из головных танков, подожженных парагвайцами, надолго задержал общее наступление. Другой удалось остановить за 60 метров до передовых окопов (потом башни этого танка будут отправлены в боевой музей Асунсьона). Отбив 8 волн боливийских атак, парагвайцы перешли в контрнаступление. Боливийские потери вновь составили свыше 2 тысяч человек.

Беляев широко применял тактику укрепленных пунктов и диверсионных отрядов. Были созданы укрепрайоны, оснащенные минометами, пулеметами и окруженные минными полями и колючей проволокой. С этих баз парагвайцы совершали рейды против боливийцев, которых генерал Кундт упорно бросал в лобовые атаки на укрепленные пункты. Однако боливийской армии не помогли даже танки — они успешно уничтожались гранатами из засад.

Вторая половина 1933 и начало 1934 года принесли много перемен. Отныне парагвайские войска неудержимо наступали. Боливийцы были вынуждены оставить уже большую часть Чако Бореаль. Их армия, которая в начале войны находилась в 150 милях от Асунсьона, была оттеснена на 200 миль к западу.

Пока босоногие парагвайские солдаты маршировали на запад, распевая русские солдатские песни, переведенные Беляевым на испанский и гуарани, сам Беляев сопровождал в поездке по Чако специальную комиссию Лиги Наций по примирению, так как победы Парагвая изменили дипломатическую конъюнктуру. Возглавлявший комиссию американский дипломат Никольсон остался доволен открытой, разумной и конструктивной политикой Парагвая, потрясен его военными успехами и развитием событий на фронтах. Комиссия была не удовлетворена позицией Боливии, не позволившей ее членам посетить боевые позиции боливийских войск в Чако…

Парагвайское наступление прекратилось лишь в 1935 году. Подойдя вплотную к боливийскому нагорью, армия из-за растянутости коммуникаций должна была остановиться. Истощенная же до предела Боливия уже не могла организовать эффективного контрудара. В этих условиях в июне 1935 года между двумя странами было подписано перемирие.

Чакская война дорого обошлась народам обоих государств. В ней погибло 60 тысяч боливийцев и 40 тысяч парагвайцев, более 150 тысяч человек были ранены. Были огромные материальные потери, сопоставимые (с учетом общей численностью населения двух стран) с потерями крупных европейский государств в Первой мировой войне…

Объективное суждение о роли русских в этой войне дал незаинтересованный наблюдатель — американский исследователь, специалист по военным вопросам Дэвид Зук. Он называет Беляева «несравненным», отмечая, что парагвайскому командованию удалось использовать уроки первой мировой войны и предвосхитить опыт второй, применяя тактику массированного сосредоточения артиллерийского огня и широкое использование маневра. Подчеркивая смелость и выносливость парагвайских солдат, их способность стойко переносить все тяготы и лишения боев в тяжелейших природных условиях, американский специалист, тем не менее, считает, что именно командование войсками, в котором Парагвай существенно превосходил Боливию, решало ход и исход войны. Этот вывод был сделан еще раньше, в августе 1934 года руководителем чешкой военной миссии в Боливии генералом Плачеком, отмечавшим, что ведение компании противником характеризуется повышенной активностью и маневренностью.

Наступило, наконец, время, когда русский генерал мог рассчитывать на исполнение своей мечты о «Русском очаге» — ядре культурно-патриотической эмиграции русских людей в Парагвае.

Идея «патриотической эмиграции»

Русская эмиграция была полезна для Парагвая, который начал восстанавливать расшатанную экономику. Страна постепенно оживала благодаря активной помощи русских специалистов. Учеными, выходцами из России, был организован первый инженерный факультет в Университете города Асунсьон, русские внесли большой вклад в развитие теоретической и прикладной науки в Парагвае.

Вклад русских в дело защиты свободы и независимости Парагвая позволил парагвайцам ближе узнать и полюбить их, увеличив шансы на создание крупных колоний и поселений. Дальнейшая эмиграция русских была желательной для правительства Парагвая. Русские показали себя людьми высочайшей культуры и храбрыми воинами. Правительство Парагвая наделило Беляева полномочиями для организации массовой эмиграции в Парагвай. Единственная цель, которую преследовал Беляев, создавая русскую колонию, была цель — сохранение «русского духа». Основными составными частями этого понятия были: монархическое чувство, православие, готовность к самопожертвованию во имя Родины, высокие моральные качества. Идейный настрой первых колонистов соответствовал убеждениям Беляева.

В конце 1933 года в Париже по инициативе Ивана Беляева, его брата Николая и парагвайского консула Хуана Лапьера, был создан «Колонизационый центр по организации иммиграции в Парагвай». Почетным председателем центра был избран известный деятель Белого движения атаман Африкан Петрович Богаевский. Два раза в месяц начала выходить газета «Парагуай», девизом которой стали слова: «Европа не оправдала наших надежд. Парагвай — страна будущего». Парагвайским правительством для русских колоний были выделены крупные площади земли в междуречье рек Парагвая и Параны. Парагвайские должностные лица и просто состоятельные люди содействовали делу обустройства русских колоний.

В апреле 1934 года из Марселя в Южную Америку отправился первый пароход с эмигрантами (около 100 человек). В письме к Беляеву председатель Колонизационного центра атаман Богаевский отмечал «уверенность казаков в покровительстве» Беляева и выражал надежду на «беспрепятственное продолжение начатого процесса».

В начале июля 1934 года брат Беляева — Николай проводил из Марселя вторую группу из 90 человек. А в августе была подготовлена к отправке третья группа переселенцев. На первом этапе существования колоний колонистам требовались лишь материальные, моральные и физические силы. Первые переселенцы должны были иметь твердое желание работать.

Беляев разработал и подал для рассмотрения в палату депутатов парагвайского парламента проект закона о правах и привилегиях русских иммигрантов. Проект предусматривал свободу вероисповедания, создание национальных школ, сохранение казачьих обычаев и традиций, общинного владения землей. Проект вводил полный запрет на продажу спиртных напитков ближе, чем за пять километров от создаваемых станиц. В нем отвергалась дискриминация приезжающих по возрасту, полу, имущественному положению, физическим или умственным способностям. Все прибывающие освобождались на 10 лет от уплаты пошлины на ввоз имущества.

К концу 1934 года в Парагвай было отправлено шесть групп эмигрантов. Движение приобретало массовый характер. Но к этому времени идея создания «Русского Очага» становилась все более эфемерной. Причины крушения «патриотической эмиграции» носили объективный и субъективный характер.

Чакская война обошлась Парагваю очень дорого. Огромные военные расходы подорвали экономику страны. Производство промышленной продукции поддерживалось за счет бесплатного труда боливийских военнопленных. Политическая ситуация в стране была не стабильна. Реальная помощь правительства русской иммиграции была минимальной. Эмигранты жаловались, что не получили обещанного. Иван Беляев был озабочен судьбой своих соотечественников. Каждому прибывшему русскому колонисту выдавался лишь мачете, а топор, молоток приходилось выписывать из Аргентины. Бытовое неустройство приводило к постоянному оттоку иммигрантов в другие страны — Аргентину, Бразилию и Уругвай, как только они осваивали азы языка и утверждались в местных обычаях.

Субъективные факторы нанесли делу «патриотической эмиграции» наибольший вред. Вина легла на эмиграционные верхушки — парижскую и парагвайскую. Идея «патриотической эмиграции», отвергавшая интервенционистские, приспособленческие цели, грозила пошатнуть позиции кругов, которые обеспечили себе авторитет и добились привилегий в белоэмигрантской верхушке. Серьезным ударом по планам «Русского Очага» стал уход из жизни влиятельных фигур, так или иначе поддерживавших начинания Беляева — смерть барона Врангеля (1928г.), Богаевского (1934г.), «таинственное исчезновение» из Парижа (похищение агентами НКВД) генерала Кутепова. Это, как считал Иван Беляев, помогло его недругам в Парагвае, недовольным тем исключительным влиянием, которое он оказывал на жизнь колонии. Генералы Эрн и Бобровский вступили в контакт с «новыми лицами» из эмигрантской верхушки в Париже, с целью «разложить русскую колонию в Парагвае и лишить ее патриотического смысла», представляя дело Беляева как «подрыв тех мощных организаций, которым суждено с помощью Германии разгромить большевистскую Россию».

Иван Тимофеевич Беляев никогда не питал особых иллюзий в отношении помощи с Запада, еще меньше ждал помощи от Германии. В годы Великой Отечественной войны он глубоко переживал за свою Родину и искренне желал победы Красной Армии. Русская колония в Парагвае всегда придерживалась резко антикоммунистических взглядов. Может быть, поэтому начало войны Германии против СССР было воспринято частью бывших царских офицеров с надеждой: появилась возможность вернуться в Россию; потом же, мол, можно будет «разобраться» и с самими немцами. Беляев выступал против этого. О подобных настроениях русских в Асунсьоне сообщал в 1940 г. в Госдепартамент генконсул США в Аргентине Дэвис Моннет. Он получал информацию от священника Алехо Пелипенко, который по поручению униатской церкви обслуживал паству в Аргентине, Уругвае и Парагвае. Украинский националист, Пелипенко вряд ли мог быть объективным, называя «нацистами» генералов Николая Эрна и Ивана Беляева. По большому счету, практически все примеры пронацистской деятельности русской колонии в Парагвае, которые привел автор монографии «Нацизм и фашизм в Парагвае» Альфредо Зиферхельд, связаны с украинскими поселениями, в которых руководящую роль играли полковники Разумовский, Подмогильный, Василий Воробей и Михаил Кислый. Агенты ФБР, следившие за «пятой колонной» в Парагвае, так и не получили каких-либо серьезных сведений о пронацистской деятельности русских и были вынуждены ограничиваться утверждениями о том, что «к национал-социализму они гораздо ближе, чем к либерализму». После второй мировой войны в связи с изменением ситуации на международной арене и потребностями момента американцы в той же самой русской колонии стали искать «коммунистических агитаторов». Сведений же о деятельности советских ОГПУ (НКВД) и военной разведки в Парагвае в этот период не обнаружено, хотя зная о том, какое пристальное внимание они уделяли РОВСу, можно предположить что она имела место.

Стараниями эмигрантской верхушки в Париже дело «патриотической эмиграции» в Парагвай было быстро свернуто. Патриотическая идея была переведена на чисто коммерческую основу, скромные материальные возможности эмигрантов были подорваны. Стали появляться различные альтернативные центры, готовые за определенную плату организовать выезд в Южную Америку. Пользуясь тем, что генерал находился вдали от Парижа, «люди со стороны» втирались в доверие к Беляеву и разрушали дело. Одним из примеров растаскивания «иммиграционного проекта» генерала Беляева по «частным лавочкам» может служить случай с организацией эмиграции в Парагвай русских староверов и казаков из Прибалтики.

В марте 1934 года Беляев получил письмо от президента общества «Русская эмиграция в Африку» Федорова с просьбой оказать содействие выезду в Парагвай 1000 семей русских староверов и казаков, осевших в Литве. Сначала они намеревались выехать в Марокко, но, прочитав в журнале «Казак» манифест Беляева, призывающий к отъезду в Парагвай, решили попытать счастье на южноамериканской земле. Беляев одобрил эту идею. Он признал Федорова своим личным представителем в Парагвае и уведомил о том, что обратился в МИД с просьбой назначить его почетным консулом. Получив звание почетного консула Парагвая, Федоров заявил о «независимом характере своей эмиграционной организации», и предложил Беляеву принять в ней участие при условии полного разрыва с Колонизационным центром. На это Беляев пойти не мог. Он пытался дезавуировать Федорова как своего личного агента в Прибалтике. Но это уже не могло помешать Федорову проводить самостоятельную эмиграционную политику.

Распад колонии «Надежда» не привел к краху личных судеб колонистов благодаря заботам Беляева. Всем вернувшимся в Асунсьон генерал выхлопотал квартиры, необходимые документы и помог устроиться на службу. Это были небольшие должности, но при дешевизне парагвайской жизни прожить на это жалование было можно. Многие пошли в армию и с годами дослужились до высоких чинов.

Так нашла свой конец, не воплотившись в жизнь, идея «патриотической эмиграции». Возможно, удели Беляев больше внимания «субъективному фактору», парагвайская колония сумела бы выжить. В записках Беляева есть строки, дышащие безнадежностью, но есть и другие, не допускавшие отчаяния, отказа от борьбы: «Памятником… остались тысячи русских интеллигентов, честью устроившихся в Парагвае или расселившихся по Аргентине, Уругваю, Бразилии, и двадцать тысяч крестьян, нашедших здесь спасение… не считая тысяч других, застрявших в иных краях. Поля, дома, хутора, скот — их тяжелый труд не пропал даром. И от этих людей я не слышал иного, кроме искреннего привета и благодарности».

Велик вклад русских и в культурную жизнь страны. При участии российских архитекторов был построен Асунсьон — столица Парагвая. Дочь генерала Эрна, Тала, стала основательницей первой в стране балетной школы.

Прощание с «Белым Отцом»

Крушение планов создания «Русского Очага» не повергло Беляева в отчаяние. Оставалось пристрастие, которое манило и звало к действию с юношеских пор — изучать и защищать, спасая от тотального истребления во многом еще загадочных для белого человека «бронзовокожих детей пустыни».

В ходе экспедиций Беляев фактически открыл для внешнего мира племена, обитавшие в Чако Бореаль, изучил их языки, обычаи, религию, нравы. Научная работа, которая началась еще в 20-е годы, не прекращалась ни во время войны, ни во время забот, связанных с русской эмиграцией. С мая 1936 года Беляев перешел на должность консультанта министерства обороны Парагвая без обязанности выполнять какие-то функции. В ноябре 1936 года в министерстве сельского хозяйства встал вопрос о создании Национального патроната по делам индейцев, кандидатура на пост директора не вызывала сомнений. Беляев — ученый, автор многочисленных статей и памфлетов в защиту индейцев — получил возможность действовать от имени правительства. Его цель — добиться от властей «человеческого» отношения к индейцам. Взгляды Беляева были изложены в «Декларации прав индейцев».

Изучив жизнь коренных обитателей Чако, Беляев считал необходимым закрепить за ними в законодательном порядке землю их предков. Беляев считал, что индейцы от природы «свободны как ветер», не делают ничего по принуждению и должны сами быть двигателем собственного прогресса. В этих целях он предлагал предоставить индейцам полную автономию и одновременно с ликвидацией неграмотности постепенно внедрять в сознание их обитателей основы культурной жизни, демократических ценностей, права и т. д. При этом русский ученый предостерегал от искушения разрушать складывавшийся веками образ жизни индейцев — их культуру, быт, язык, религию, поскольку это, учитывая свойственный индейцам консерватизм и уважение к памяти предков, лишь оттолкнуло бы их от «культуры белого человека».

«Декларация» требовала от белых элементарной справедливости: возвращение части ранее отторгнутых земель, распространения на индейцев тех прав, которые до сих пор принадлежали только белым — свобода передвижения, неприкосновенности жилища, предпринимательской деятельности. Единственной привилегией индейцев было право на круглогодичную охоту и рыбную ловлю на заселенных ими территориях, и то лишь до тех пор, «пока правительство не изыщет фонды для организации независимых индейских колоний» в качестве «временной компенсации за земли, отошедшие к белым переселенцам».

Беляев не останавливался. Наконец-то было найдено практическое применение поэтическому и драматическому дару, долгое время остававшимися не востребованными. В апреле 1938 года в национальном парке Асунсьона с шумным успехом прошло театрализованное представление «Индейская фантазия». Автором либретто был Беляев, режиссером — артист Роберто Холден Хара, дирижировал оркестром известный парагвайский композитор Хосе Асунсьон Флорес, широко использовавших в своем творчестве национальный фольклор индейцев. Артисты (70 индейцев племени макка) изображали один из героических эпизодов Чакской войны — гибель индейского вождя Чикинокока при защите парагвайского форта Карлос Антонио Лопес. Сорок индейцев и Беляев, как руководитель труппы, получили приглашение на гастроли в Буэнос-Айрес. Эти гастроли, длившиеся целых три месяца, принесли хорошие результаты: парагвайцы вернулись на родину с круглой суммой и желанием выкупить у правительства участок земли для организации индейской школы. Аргентинцы, под впечатлением увиденного, начали борьбу за равноправие индейцев в своей стране. Возможность открытия образцовой школы для индейцев дали средства, вырученные за постановку феерического спектакля «Прибытие Колумба». В постановке принимали участие солдаты и матросы парагвайской армии и флота.

Спешное укрепление основ межамериканского сотрудничества, предпринятое США накануне второй мировой войны, способствовало созданию внутри панамериканской системы органов, в ведение которых находились специфические проблемы латиноамериканских государств.

Одним из них стал созданный в 1940 году Межамериканский индеанистский институт, целью которого провозглашалось изучение положения индейского населения Америки, улучшение жизненных условий индейцев, содействие включению их в современное сообщество.

Парагвайские энтузиасты борьбы за равноправие индейцев решили воспользоваться панамериканской инициативой. В 1940 году на торжественном заседании, состоявшемся в здании парагвайского Красного Креста, в присутствии представителей общественности и культуры было принято решение о создании научно-общественной Ассоциации индеанистских исследований Парагвая (АИИП). В состав Директората вошли президент АИИП, известный парагвайский врач и ученый Андрес Барберо, казначей — полковник Эухению Мартинес, инженер Николай Эрмакофф и директор будущей колонии-школы — генерал Иван (Хуан) Беляев.

Ассоциация преследовала научные и практические цели: научные предполагали создание музея, исследовательского института и выпуск специализированного журнала, практические ставили задачей добиться от правительства выделения земельных участков для передачи в частную собственность индейцам, чтобы помочь им перейти к оседлому образу жизни. Подчеркивалась необходимость распространения на индейцев всех прав и обязанностей члена современного общества, повышению санитарно-гигиенических условий жизни в индейских общинах, сотрудничеству с другими организациями, в том числе и международными, в деле улучшения положения индейцев.

Собранные за счет общественных пожертвований, личных взносов учредителей, от издания специализированного журнала (журнал «Анналы Ассоциации Индеанистских Исследований Парагвая» начал выходить с 1945 года, редактор — Хуан Беляефф) средства должны были поступать индейцам, которые имели право самостоятельно распределять их между собой согласно своим нуждам.

Усилия Беляева не пропали даром. 25 января 1941 года декретом президента Республики в распоряжение Ассоциации были переданы земли на берегу реки Парагвай для обустройства первой индейской колонии-школы, получившей название «Бартоломео де Лас Касас» — по имени испанского священника, выступавшего в защиту прав индейцев в XVI веке. Другой декрет закрепил за оседлыми индейцами (макка, тобас и т. д.), имеющими хижины в Чако, земельную собственность. Так же была утверждена должность специального наблюдателя за соблюдением конституционных прав индейского населения страны. Беляев был восстановлен в должности директора Национального патроната и ему был присвоен титул Генерального администратора индейских колоний в Парагвае.

Первые 239 индейцев племени макка поселились на острове, недалеко от Асунсьона. Вещи, необходимые для первоначального обустройства (топоры, пилы, лопаты, каноэ, лошади, скот и т. д.) были приобретены за деньги, полученные от выступлений индейского театра, за счет пожертвований членов Ассоциации и просто сочувствующих Беляеву. На эти деньги была построена школа, обычная хижина без окон, с крышей из тростника, куда приходили учиться грамоте у Беляева и его помощницы — доктора Брониславы Сушник — дети индейцев-колонистов и те, кто впервые отважился увидеть мир за пределами сельвы.

Пожилые индейцы занимались сельским хозяйством. Они выращивали батат, маниоку, маис, сорго, сахарный тростник, арбузы, дыни. Мужчины, в основном, охотились. Скоро многие асунсьонские модницы стали щеголять в страусовых перьях, добытых индейцами и выделанных их женами. Огромной популярностью пользовались сувениры из кожи, пончо и ковры, украшенные традиционными индейскими орнаментами. Крепкие спиртные напитки были запрещены. Индейцы употребляли лишь «лоха» — местный «витаминизированный» напиток наподобие пива с малым содержанием алкоголя. За санитарным состоянием колонии, и ее жителей регулярно наблюдали медики, члены Ассоциации.

Беляев преподавал свои «детям» основы общественной жизни, истории, географии и личной гигиены на различных индейских языках и диалектах, а знал он их более десяти, и одновременно обучал индейцев самым главным молитвам. Беляев отмечал сходство верований индейцев Чако с христианской религией. Макка верили в Святую Троицу, в бессмертие души и Рай (под другими названиями).

«Белый вождь» вскоре стал достопримечательностью парагвайской столицы. Иностранцы не покидали Асунсьон не познакомившись с Беляевым. Это был симпатичный старик среднего роста, с классической бородкой русского солдата и глазами, излучавшими огромный интеллект и доброту. Последние годы жизни парагвайского Миклухо-Маклая были целиком посвящены индейцам. Беляев совершал постоянные поездки на остров, в школу-хижину. До самой смерти он остался верен своему девизу: «защищать обиженных до последнего вздоха». Дом Беляева поражал крайней бедностью быта. Он жил в хижине, которая не имела даже потолка. Его дом был наполнен индейцами, их детьми. Часть эмигрантов, к сожалению, относилась к нему, как к сошедшему с ума старику, позорящему своими отношениями с индейцами русскую нацию.

Что касается открытости дома Беляева, то об этом написал М.Д. Каратаев: «Довольно многочисленные группы чимакоков 2−3 раза в год приходили в столицу и располагались в генеральском дворе. Являлись они из Чако в настолько «декольтированном» виде, что полиция их в город не впускала, и темной ночью они тайком пробирались к генералу в сад, который был окружен высоким забором. Троих или четверых он снабжал своими старыми штанами или пижамами, таким образом, они получали возможность выйти на улицу…».

После смерти Беляева в 1957 году индейцы трогательно заботились о его верной спутнице жизни — Александре Александровне, уже безнадежно больной.

Каратаев пишет: «Воистину невообразимой может оказаться человеческая судьба. О русском генерале Беляеве, как таковом, через два-три десятка лет исчезнет всякая память. Но как индейский касик — друг и благодетель этого народа — он не будет забыт, пока на земле останется хоть один чимакок. Рассказы о нем, обращаясь в легенды, будут передаваться из поколения в поколение, и, может быть, настанет такой день, когда в Чако ему воздвигнут памятник, как индейскому национальному герою».

Хоронили Беляева с высокими почестями — как генерала, Почетного Гражданина Парагвая, Почетного Генерального администратора индейских колоний… В некрологе говорилось об «апостоле борьбы за права индейцев», «русском по рождению и парагвайце сердцем», который стал «знаменем культурного освоения Чако».

Отпевание состоялось в русской православной церкви города Асунсьон в присутствии большинства членов русской колонии, представителей вооруженных сил, общества отставных ветеранов Чакской войны. Во дворе и вокруг церкви стояли сотни индейцев, пришедших проститься с «Белым Отцом».

Когда гроб с телом Беляева из церкви перевозили в здание Общества отставных ветеранов, вождь чимакоков сидел на козлах рядом с кучером, а все его племена в скорбном молчании шествовали за колесницей. Индейцы и отставные ветераны сменяли друг друга у гроба, в то время, как собравшиеся во дворе и не присевшие ни на минуту краснокожие пели «Отче Наш» на своем языке, так, как научил их Беляев.

Индейцы хоронили не просто хорошо относившегося к ним белого. Он стал для них своим. В клане Тигров чимакоки провозгласили его касиком. Каратаев, узнав об этом, писал: «Маленький, щуплый и благодушный Беляев был похож на тигра как гвоздь на панихиду. Дома жена ласково называла его Заинькой, и это подходило к нему гораздо больше». Отнюдь не внешний вид Беляева послужил отправной точкой для причисления его к клану Тигров, а что-то иное, что поняли только индейцы, гораздо лучше разбиравшиеся в таких тонкостях.

Индейцы несли почетный караул два дня, а когда гроб с телом Беляева на военном корабле был вывезен на остров посреди реки Парагвай, избранный им местом последнего упокоения, когда отгремел военный салют и отзвучали надгробные речи, индейцы отстранили белых. В хижине, где их вождь учил детей, они долго пели над ним свои надгробные песни. После похорон сплели над могилой шалаш, посадили вокруг кусты роз. На простом четырехугольнике земли, без холма, выложили простую надпись: «Здесь лежит Беляев».