 |
| Русский дом | Протоиерей Артемий Владимиров | 28.01.2013 |
Нет человека, мало-мальски знакомого с религиозными исканиями русского общества во второй половине XIX столетия, который не слышал бы ничего об имени Владимира Соловьёва. Этот религиозный философ, сын известного историка Сергея Михайловича Соловьёва, был, несомненно, личностью, отмеченной многими талантами.
Современники единогласно свидетельствуют об особом даре слова, присущем философу. Речь Владимира Соловьёва отличалась яркостью и богатой образностью, которая подпитывалась особенным устроением его ума, склонным к мечтательности.
Семнадцатилетним юношей, окончившим с золотой медалью гимназию, Владимир поступил в Московский университет. Потерпев неудачу на физико-математическом факультете, он окончил в 1873 году историко-филологический, а первой его заметной работой стала диссертация «Кризис западной философии». Впоследствии Соловьёв, оставаясь на позициях независимого, «свободного философа», разрабатывает собственное оригинальное учение религиозно-философского плана, претендующее на создание универсальной системы, которая охватывала бы все стороны духовной жизни человека и человечества в целом. Философ называл свою систему «великим синтезом, к которому движется человеческий род»..
Примечательно, что уже в начале своего творчества Соловьёв выступил в качестве «пророка», обладающего «истинным знанием, возвещающего людям высшие цели и последние ступени их духовного развития». Претендуя на обладание особым ведением («свободной теософией»), философ, по существу, мечтал о создании единой универсальной религии. Этой религии, как он мыслил, должно соответствовать особое устроение общества — «всемирная теократия» — «окончательный фазис исторического развития», который соединил бы с Богом всечеловеческую семью и саму вселенную.
Православному человеку нетрудно узнать в этом виртуальном идейном колоссе антихристианскую утопию, в демонической иллюзорности которой в конце жизни убедился сам философ, написав свои знаменитые «Три разговора» вкупе с краткой «Повестью об антихристе». В небольшом по объёму труде Соловьёв практически отвергает всю свою предыдущую религиозно-философскую деятельность как ложную, считая её служением антихристу и сатане. Летом 1900 года философ (за три года до того он принял католичество), сокрушённый быстро развивающейся болезнью, умирает. Однако доподлинно известно, что Владимир Соловьёв сам пожелал принести покаяние перед православным священником и приобщиться, буквально накануне смерти, Святых Христовых Таин.
Известный писатель Василий Розанов, лично и близко знавший философа, рассказывает с присущей ему художественной выразительностью о своём собеседнике: «Соловьёв был весь блестящий, холодный, стальной. Может быть, было в нём „божественное“, как он претендовал, или, по моему определению, „глубоко демоническое“, именно преисподнее: но ничего или очень мало было в нём человеческого. Соловьёв был странный, многоодарённый и страшный человек. Несомненно, что он себя считал и чувствовал выше всех окружающих людей, выше России и Церкви, всех тех „странников“ и „мудрецов“, которых выводил в „Повести об антихристе“ и которыми стучал, как костяшками, на шахматной доске своей литературы. Он, собственно, не был „запамятовший, где я живу“, философ, а был человек, которому не о чем [и не с кем, — Прот. А.В.] было поговорить, который „говорил только с Богом“. В нём читалось „самосознание пророка“, которое не было ни деланым, ни притворным»..
Несмотря на идейные расхождения с графом Л.Н.Толстым, мне [прот. А.В.] кажется, их роднило между собой. нечто. Это нечто — подспудное чувство собственной исключительности, выражавшееся в осознании некоего избранничества, особой миссии. Розанов тонко подмечает эту черту как видение в себе «пророка», слова и деяния которого значимы для судеб всего человечества. Вот, дорогие читатели, психологические истоки душевной драмы того и другого религиозного мыслителя, творчество которых завладевало умами тысяч людей и было поднято на щит в разное время разными представителями светского русского общества.
Владимир Соловьёв — признанный предтеча экуменизма, антихристианского учения, по которому необходимо реформировать Божию Церковь и заодно всё многообразие христианских «конфессий», дабы привести их в некое синкретическое единство, «очищенное» от исторических «наслоений и искажений».. Подобная монотеистическая «религия будущего» и окажется христианством без Христа и Его спасающей благодати. Это модернизированное всемирное учение и будет «религией антихриста», — с горечью и ужасом признал на закате своих дней умирающий философ в «Трёх разговорах» — самом малом, но наиболее близком к Православию его произведении.
«Повесть об антихристе» можно было бы назвать публичной исповедью философа, в течение нескольких десятилетий возводившего на земле «вавилонскую башню» своего псевдохристианского учения о «всеединстве». Можно было бы назвать. Дело в том, что прозрение, посетившее Владимира Соловьева и позволившее ему под знаком вечности взглянуть на свой ложный «идеологический концепт» и отречься от него публично, было всё-таки неполным. Внимательное прочтение «Повести об антихристе», к сожалению, нас в этом убеждает. Соловьёв остаётся под влиянием своих филокатолических пристрастий, отводя воскрешённому из мёртвых (а прежде убитому антихристом) римскому папе Петру роль духовного вождя всех истинных христиан последних дней. Философ в этой работе свидетельствует о принятом им (но отвергнутом Церковью) учении своеобразного иудо-христианского хилиазма — тысячелетнем царствовании на земле Христа вместе с воскрешёнными Им христианами и иудеями. Чувство ложного избранничества и здесь подвело независимого мыслителя, не посчитавшего нужным сообразовать свои «прозрения» с ясным и совершенно определённым учением богооткровенной веры, запечатлённым как в Священном Писании, так и в Священном Предании Православной Церкви.
Образованная публика знает, какое место в жизни религиозных мыслителей и поэтов «Серебряного века» занимает излюбленная Владимиром Соловьёвым идея о «вечной Женственности — Софии», которую философ ошибочно вводит в бытие Пресвятой Троицы, придавая «Софии» атрибуты самого Божества. Церковь осудила софиологию как чуждое ей учение, известную дань которому отдали, к сожалению, некоторые отечественные богословы XX столетия. Но не все наши читатели ведают, что в личном духовном опыте Владимира Соловьёва провоцировало появление этого учения, чуждого Богооткровенной Истине. К несчастью, Владимир Соловьёв, как и многие его современники, не устоял в чистоте православного миросозерцания, в церковности сознания, подпав под воздействие демонических идей и соответствующей им практики ещё в юные годы.
В четырнадцать лет он, вовлечённый в общую струю нигилизма, охватившего значительную часть интеллигенции 1860—1870-х годов, перестаёт ходить в храм и совершает поступок, роковым образом повлиявший на всю его дальнейшую судьбу: срывает со стены своей комнаты иконы, выбрасывает их и полностью отвращается от веры в Бога. Преодолев впоследствии соблазны материализма и социализма, мыслитель постепенно возвращается к вере. Но какой? В ней совмещается несовместимое: и искажённое представление о христианстве, и отвлечённые религиозно-философские начала (близкие к пантеизму, обожествляющему сотворённый Богом мир), и откровенное общение с демонами (языческая практика). В студенческие годы Соловьёв погружается в оккультные занятия (спиритизм — вызывание душ усопших, медиумизм — впадение в безрелигиозный транс, «экстаз», и общение с некими таинственными сущностями, за которыми просвещённый верой читатель тотчас увидит страшные лики демонов). Трагично, что подобное «визионерство» продолжалось у Соловьёва практически до последних лет его жизни, что наложило определённый отпечаток на его нервную систему и самый образ мышления.
Относясь отрицательно к институту семьи, философ остаётся холостяком, хотя, по его собственному признанию, у него было двадцать семь любовных увлечений, некоторые из которых хорошо известны. При всей многогранности своей натуры, богато одарённой Создателем, он самим образом жизни не может не подтверждать печальной истины Священного Писания: «В злохудожную душу премудрость не войдёт, и в теле, повинном греху, обитать не будет» (см.: Прем. 1, 4). Несмотря на то что мыслитель в течение многих лет претендовал на исповедание им особой «религии Святого Духа» (не совпадающей с «официальным» Православием), на поверку ему сопутствовала по жизни вовсе не благодать Божия. Многим известно, что всероссийский старец-«утешитель» преподобный Варнава Гефсиманский отказал в приёме Владимиру Соловьёву, почувствовав в нём присутствие демонической силы. Дух Святой требует от христианина и чистоты мысли, и непорочного образа жизни, чего у Владимира Соловьёва не было.
Приведём в заключение нашей статьи весьма красноречивое свидетельство человека, который (что важно в данном случае) вовсе не исповедовал себя христианином. Русский философ Н.О.Лосский в своём труде о творчестве Владимира Соловьёва передаёт следующую историю. Она имела место на даче баронессы В.И.Уекскюлль и была рассказана в 1910 году профессором Военно-медицинской академии генералом Вельяминовым (убеждённым материалистом, который был весьма дружен с племянником Владимира Соловьёва Сергеем).
«Однажды летом мы собрались на подмосковной даче Варвары Ивановны. Среди гостей был „вечный странник“ — Владимир Соловьёв. В этот день он находился в состоянии особой экзальтации и рассказал нам много интересного о дьяволе. Наступала ночь. После затянувшегося полдника мы остались втроём на веранде, на деревянном полу которой виднелось много щелей. С мрачным видом Соловьёв сидел в кресле, а я, продолжая начатый разговор, прогуливался по веранде. Соловьёв говорил о дьяволе всё конкретнее и определённее, и его настроение передавалось нам. Внезапно из щели в полу, примерно в центре веранды, с лёгким шумом поднялся почти до потолка столб довольно густого дыма или пара. „Вот он! Вот он!“ — закричал В.С., протянув руку в направлении происходившего. Затем, ничего не говоря, Соловьёв поднялся с кресла. Он был мрачен и имел такой усталый вид, будто перенёс тяжёлое испытание. Мы были в замешательстве. Дым быстро и безследно исчез. Придя в себя, мы начали искать объяснение случившемуся. Перед тем я курил и, возможно, обронил горевшую спичку, которая упала на пол. Ну и что же? Откуда такой взрыв? Почему нет запаха горелого? Слуги с собакой спустились вниз и обыскали место под верандой, но ничего не нашли. Нам оставалось только замолчать и оставить эту загадку неразрешённой до конца жизни. Я не нахожу объяснения случившемуся даже теперь и могу лишь констатировать факт».
То, что осталось непонятным неверующему человеку, совершенно прозрачно и ясно воцерковленному христианину. Читателю очевидно тяжелейшее духовно-нравственное состояние мыслителя, который находился под явным воздействием тёмной демонической силы вследствие постоянных упражнений в общении с бесами.
Дорогой читатель! Нам остаётся лишь вверить безсмертную душу раба Божия Владимира неистощимому милосердию Искупителя ко всем кающимся. В наши дни так отчётливо видно, что, порвав связь с православным храмом и его таинствами, повредив целостность христианского миросозерцания, человек неизбежно подпадает под гнёт страстей; и не только грубых, плотских, но и тонких, самой страшной из которых святыми отцами признаётся интеллектуальная гордыня. Пусть же своим трагическим жизненным путём и итогом философского творчества Владимир Соловьёв предупредит и сохранит нас от опасности отступления от Церкви Божией во тьму самообольщения и бесовской прелести! Милости Твоей вверяем, Господи, его душу.
Да будет с рабом Божиим Владимиром благая и совершенная воля Твоя!
Автор выражает свою признательность И.Г.Фёдорову, который написал прекрасную брошюру о русском философе и дал системный анализ его наследия.
