 |
| Радонеж | Николай Лобастов | 22.01.2013 |
Поздравляю всех читателей «Радонежа» с Рождеством Христовым и с Новым годом! Я думаю, вы согласитесь, что из 140 миллионов граждан нашего Отечества ни один так не поздравляет, зато все, начиная с дешевых открыток и заканчивая Президентом, дружно поздравляют нас «С Новым годом и с Рождеством». В этой маленькой детали, как в капле воды, отразилась одна из главных особенностей современной жизни: замена содержания формой.
Рождество — День Рождения — праздник, сладкую ягоду которого хотят сорвать все. Мы хотим праздника, благополучия, земной радости, — только Креста не хотим, хотим сказать Христу, как Великий Инквизитор у Достоевского: «Уйди, Ты нам мешаешь». Ведь если акцент сместить с праздника Рождения на смысл прихода в мир Рожденного, тогда придется менять всю жизнь.
Эта тенденция пронизывает сегодня все стороны нашей жизни, но особенно это опасно в преподавании общественно-гуманитарных дисциплин в школе.
В 90-е годы главный специалист по литературе Министерства образования России вопрошала: «Литература явление самостоятельное — при чем тут воспитательная роль?»
В те годы на курсах нам руководитель вполне серьезно предлагала теперь рассматривать, например, образ лошади в русской литературе: лошади, на которой пытался догнать Мери Печорин, лошадей у Пушкина, Некрасова. Так тогда были все напуганы давлением государственной идеологии, что бросились в другую крайность — отказ от единого общего смысла.
И хотя в государственных стандартах декларировано на первом месте «формирование духовно развитой личности», а 4-м, последним пунктом стоит «эстетическая сфера», на практике, особенно в учебниках, все перевернуто вверх ногами.
Открываем первую страницу учебника литературы для 10 класса: «Мы читаем художественное произведение не для того, чтобы коллекционировать идеи, а для того чтобы удовлетворить эстетическое чувство, испытать эстетическое наслаждение..» (Коровин. С. 4). В сознание ученика внедряется мысль, что человек, как и все в животном мире, жаждет удовольствий, только двуногое существо получает удовольствия более утонченные — эстетические. Вся разница.
Еще Некрасов задавал этот вопрос:
В среде всеобщей пустоты,
Всеобщего паденья
Какого смысла ищешь ты,
Какого примиренья?
И наши учебники с этим полностью согласны: смысла нет.
Возьмем такой пример. Приходим мы с вами в какой-либо офис и становимся невольными свидетелями разговора:
- Нет, господа, веревку все-таки лучше брать не льняную, а шелковую, причем нужно учитывать и ее диаметр.
- Не в веревке главное! Главное — мыло! Лучше всего — польское, наше отечественно не берите.
- А я слышала, что хозяйственное лучше скользит, и веревка затягивается быстрее.
И тут вы не выдерживаете и в ужасе восклицаете: «Вы о чем? О самоубийстве?!»
Все оглянулись на вас и удивились вашему удивлению: «Ну да. А что вы так разволновались?»
Действительно: что возмутило нас?
Они говорят правду? Да! Они озабочены проблемой? Конечно! То, о чем они говорят, в жизни есть? Несомненно! Чему же удивляться?
Вот так у нас выглядят со стороны наши СМИ, наши книги, наша школа.
Конечно, в моем примере это утрировано, но принцип забвения смысла все тот же.
Заглянем в учебники литературы (четырех авторов).
Вот вывод статьи о творчестве Пушкина: «1. Критика действительности. (Так и хочется сказать: у классиков не критика Царя, а критика общества без Царя в голове!). 2. Пушкин — «образец простоты». 3. Пушкин «создал единый русский литературный язык» 4. «Стили и жанры» у Пушкина. Этому последнему пункту посвящено 80% заключительной статьи о творчестве Пушкина. Как видим, никакого смысла, лишь голая эстетика, художественность, форма. Нам предлагается говорить с учениками о следующем: «Тесная связь всех частей текста, выделение опорных слов, эмоциональное напряжение и воздействие. Всем этим достигается глубина содержания..» (Коровин. С. 190).
Не знаю, какая глубина и какого содержания достигается подобными знаниями, но содержание нашей жизни совершенно иное. За 20 лет моей работы в техникуме только сотрудников, я уже не говорю об учениках, трое покончили жизнь самоубийством. Один ученик захлебнулся в собственной блевотине. Ученики мои были во всесоюзном розыске, привлекались за воровство, умирали от передозировки наркотиков, сбегали от родителей, делали аборты, редко кто их них живет с мужем больше года и т. п. А мне предлагают на уроках жизневедения говорить, цитирую, «о литературе как истории сменяющихся стилей и стилевых принципов» (Коровин. С. 3).
Еще цитата: «Если самую большую ценность в земном мире представляет личность, то все, что препятствует проявлению ее свободного духа, враждебно ей» (Коровин, С. 65). Препятствует, понятно, другая личность, значит, она враждебна. Вот откуда наши проблемы со взлетом жестокости, эгоизма, преступности. Этому, увы, учат в школе.
«Народ для Пушкина — это уже не рабы, а граждане, ..имеющее моральное право восставать против угнетения» (Сахаров, Зинин. С. 24). Но это же теория Раскольникова почти слово в слово. Это он говорил о моральном праве на преступление во имя освобождения от угнетения! Получается, наши учебники учат по теории Раскольникова!
О самоубийце Катерине, которая бросилась в Волгу: «Это порыв к головокружительному взлету над кручей» (Сухих. С. 168). Обычно о подобном «полете над кручей» говорят наркоманы в своих рок-песнях.
А вот о самоубийстве героини в другом учебнике: «Героиня нравственно очищается и покидает этот греховный мир с сознанием своей правоты. И если Катерина смерти не боится, то грехи искуплены. Смерть освящается жизнелюбивой религиозностью (так автор называет язычество — Н.Л.).. Катерина умирает. удивительно. Ее смерть — это последняя вспышка одухотворенной любви к Божьему миру: к деревьям, птицам, цветам и травам. Человек, умирая, превращается в дерево, растущее на могиле, или в птицу, вьющую гнездо в его ветвях, или в цветок. Уходя, Катерина сохраняет все признаки, которые, согласно народному поверью, отличали святого» (Лебедев. С. 67).
Этот гимн самоубийству в школьных учебниках впору показывать нашим правоохранительным органам.
Чем, например, заканчивается анализ стихотворения «Здравствуй, племя младое..»? «Сосны, которые видит поэт, увидит и его внук» (Сухих. С. 47). Вот главное, что должны вынести наши ученики.
Какие вопросы задает учебник по стихотворению «Брожу ли я вдоль улиц шумных..»? «В каком городе происходит действие — в русском или иностранном? Какие в нем улицы — широкие или узкие? В какое время дня — утром или вечером? В дождь или в хорошую погоду?»
«Что же главное в Тарасе? — цитирует учебник Набокова. — То, что он посрамляет поляков? Нет, конечно. Важно то, что звезды освещают лицо Андрия и Остапа, и то, что летящие в зареве лебеди похожи на красные платки» (Сухих. С. 107).
В бунте Евгения из «Медного всадника» учебник видит «попытку маленького человека отстоять свои права» (Сухих). Бедного Пушкина отправили на Болотную. Интересно наблюдать, как учебники не писателей пытаются понять, не ученику помочь победить в себе зло, а используют литературу как площадку для очередных идеологических измышлений (или, раз здесь о правах человека, просто выполняют чей-то заказ).
Заглянем в рабочие программы по литературе: «Развитие эстетического вкуса как ориентир нравственного выбора». Наконец-то мы услышали про нравственный выбор, но оказывается, он зависит опять-таки от эстетики, вторичен по отношению к нравственности, хотя кому бы, как не учителям, знать, что Достоевский давно уже доказал двоякость красоты — красоты Мадонны и красоты содомской. Это азбука литературоведения.
В нашем примере: говоря о мыле и веревке, разве не об эстетике они говорили? Но тем не менее нас это возмущает.
Раскрываем любую программу, вот цель номер один: «Воспитание бережного отношения к культуре» — т. е. к веревке и мылу, надо полагать? Потому что формулировка эта абсолютно нравственно нейтральна!
Но пишут ли наши учебники о высоких ценностях и смыслах? Конечно!
«Подлинная и главная ценность любой системы — права человека» (Сухих. С. 49).
«Нынешнее состояние — почва для будущего». Автор эстетически подкрасил всем известный постулат о том, что мы — навоз для будущих поколений. Смысл назван, но спросите любого, хочет ли он такого смысла своей жизни. Ни один не согласится. Зачем же это писать в учебниках?
Пытаясь найти в одном учебнике слова о смысле и назначении жизни, о сущностных проблемах бытия, я натолкнулся на это лишь на 210 странице: «Все же критический пафос не исчерпывает содержания и смысла произведения. Здесь выдвинуты коренные, вечные проблемы человеческого бытия». Я очень обрадовался, но далее прочитал: «Это привычка и покой. Это инфантильность, мучительный скепсис..» (Коровин. С. 210). Впору вспомнить классика: «Обманщица смеялась надо мной..».
О романе «Отцы и дети»: «Любовь немыслима в холодной вечности, вне живой жизни, вне краткой человеческой судьбы» (Сахаров, Зинин. С. 77). Заглянем в сам роман: «Неужели любовь не всесильна? — пишет автор о стариках на могиле Базарова. — О нет! ..Не об одном вечном спокойствии говорят нам цветы на могиле, о великом спокойствии равнодушной природы; они говорят также о жизни бесконечной». Автор заканчивате роман тем, что старики молятся об усопшем сыне. Но если нет любви за гробом, какой смысл в молитве?
Я уж не говорю про Достоевского, который устал повторять: «Любовь немыслима без совместной веры в бессмертие души человеческой». Возникает вопрос, почему же у нас учебники не просто немного искажают классику, а открыто пишут совершенно противоположное?
Одна цитата из методички для учителей: «Поступок Андрия („Тарас Бульба“) — измена отчизне, но не самому себе, это его выбор. Личный выбор, ставший трагедией» (Золотарева. С. 129). А это, видимо, иллюстрация известного современного принципа: родина там, где больше платят. Личное благополучие однозначно для авторов выше любви к родине, а в повести, как известно, и к вере своих сородичей.
Немного из других учебников: (Обществознание, 9 класс): «Во многих обществах считается безнравственным ходить по улицам обнаженным, оскорблять старших, обижать слабого, издеваться над инвалидами» (141). «Люди высокомерно относятся к чужим обычаям. Мужья, имеющие десять жен, считаются безнравственными. Они считают правильным только свой образ жизни». Оказывается, ходить голым по улице и иметь 10 жен — это не безнравственно, а лишь считается таковым у некоторых народов. Согласитесь, это апофеоз пропаганды относительности истины, издевательства над смыслами, это распятие Истины, это отповедь Достоевскому: «Абсолютной Истины, Бога — нет! И значит, все позволено!» Учебники учат не только антихристианскому, но и антиобщественному, антигосударственному.
Давайте честно признаемся, взлет жестокости в обществе не с Луны свалился на нас, а вырастает из таких учебников! Это мы сеем. Это наше слово учебников отзывается потом эхом в многочисленных криминальных сводках.
«Кто же измеряет без эталона?» — вопрошал Гоголь. «Как изображать людей, если не узнал прежде, что такое душа человеческая? Что пользы поразить порочного, если не ясен в тебе самом идеал противоположного прекрасного человека? Как выставлять недостоинство человека, если не задал себе самому запроса: в чем же достоинство человека? и не дал себе ответа. Как осмеивать исключенья, если еще не узнал хорошо правила?» (Гоголь. С. 292). Вот это и должно стоять во главе угла преподавания литературы.
Наш Президент, приезжая в какой-нибудь Берег Слоновой Кости, удивляется, почему для них Россия — это прежде всего Достоевский? Да потому что не голливудским блеском формы, а поиском высочайшего смысла в жизни удивил Достоевский весь мир! Проклятыми вопросами «русских мальчиков». Достоевский, общеизвестно, пренебрегал формой, зато по глубине содержания не знал себе равных. Поэтому его и знают аж на Берегу Слоновой Кости.
Лев Толстой когда-то хорошо заметил, что всем многообразием в культуре мы лишь пытаемся ответить на три вопроса: кто такой человек? Откуда он взялся? Куда уходит? Мы же сегодня взялись всей мощью школьных программ и учебников отстранить наших детей от этих вопросов.
«Не для школы учимся, а для жизни» — говорили еще древние греки.
«Цель воспитания — находить во всем высший смысл», — писал Иван Ильин, но он для нас не авторитет, мы лучше Белинского послушаем, который с восторгом писал о «торжестве натурализма», когда «искусство обращается к действительности, помимо всяких идеалов» (40-е годы. С. 255). Его точка зрения, увы, до сих пор доминирует в учебниках.
Резко, но справедливо писал Розанов: «После того, как были прокляты купцы у Островского, духовенство у Лескова и наконец семья у Тургенева, русскому человеку не осталось ничего любить, кроме прибауток, песенок и сказочек. Этот самозабавляющийся прощелыга и произвел революцию» (Розанов. С. 348).
Хорошо заметил Розанов, как забвение высших смыслов приводит к трагедиям в обществе, привело к революции.
Ведь именно отсутствие смысла в жизни, высокой цели, Идеала толкает наших учеников на преступления, на принцип: бери от жизни все, делай, что заблагорассудится, ведь Смысла нет, — значит все позволено! Получается, кто же толкнул их на такую жизнь? Мы. Школа. Учебники. Программы. Установки.
Гоголь писал о Пушкине: «Публика смотрела на него, как на свою собственность; по ее мнению, он рожден для ее пользы и удовольствия» (Лотман. С. 126). Вот и сегодня нам предлагают изучать литературу для пользы — государства и для удовольствия — публики. Других целей программы не предлагают. Хотя Гоголь, конечно, указывал нам, потомкам, на эти высшие цели: «Поэзия должна вызывать на высшую битву — не за временную нашу свободу, права и привилегии, но за нашу душу».
Гоголь один из первых осознал принципиальную неосуществимость популярной уже в его время тенденции «эстетического гуманизма» — внедрения в общество нравственности с помощью искусства. Гоголь вернул первенство нравственного преображения из культурной в религиозную сферу.
Дмитрий Хомяков (сын Алексея Степановича) называл это направление «виртуозностью».
«Если искусство делается целью само по себе, — писал он, — то оно обращается в начало антиэтическое, а следовательно, и антихристианское» «(Хомяков Д.А. С. 140).
Если ваша совесть спокойна, рассуждает Хомяков, от того, что вы украшаете свою жизнь эстетическими наслаждениями в то время, когда рядом страдают ближние, — то тогда что ж, пожалуйста. «Занятие эстетизмом, возведенное в цель того, что есть только средство — такое же предосудительное нечто, как еда для еды, сон для наслаждения сном, слух для услаждения его, и т. п.» (С. 145). Далее Хомяков делает замечательный вывод, поражающий своим пророчеством: «Взгляд на искусство как на законное проявление эстетической роскоши. служит к такому извращению искусства, которое может сделать из него (и делает) сильнейшее орудие развращения» (С. 147). «Такое искусство процветает там и тогда, где и когда общество утрачивает свою духовную основу, процветание его всегда предзнаменовывает приближающееся падение общественного строя» (С. 147−148). Не дай Бог нам исполнения такого пророчества! Но суровый вывод философа заставляет о многом задуматься, читая наши учебники по литературе.
Да, 20 лет назад мы, напуганные идеологией, спрятали, как страусы, головы в песок эстетического наслаждения. Но поиграли и хватит. Пора возвращаться Домой!
Надо прекратить говорить о красоте, художественности, эстетике, форме в отрыве от нравственной основы. Мыло и веревка — достойны внимания, но то, что за ними стоит, гораздо важнее самого предмета обсуждения.
Еще Пушкин нас предупреждал:
Пустыми звуками, словами
Вы сеете разврата зло.
Литература — не эстетическое наслаждение! Это путь к поиску себя в этом мире, это инструмент для ответов на вечные вопросы, поиск высшего смысла. Это боль за несоответствие падшего человека своему первообразу, изначально задуманному Творцом, между реальностью и Идеалом (а не реальностью и будущей реальностью, как подают до сих пор).
Именно доминирование формы помешало фарисеям узнать Христа и привело к Его распятию, недаром в Евангелии так много страниц посвящено теме субботы. Именно уклонение в форму, в обрядовость превратило богобоязненный русский народ в 1917 году в разрушителя. И сейчас это залог будущих трагедий. Мы должны сделать все, чтобы остановиться.
Цитировать учебники можно без конца. Мне хотелось бы подчеркнуть одно: игры в художественность не так безобидны, как нам кажется. Нельзя рассматривать крылышки бабочек на борту лодки, за которой тонет человек. Это просто преступно.
За неимением времени отсылаю вас к моей книге «Путь Домой», в переиздании — «Записки сельского учителя о русской литературе».
И последнее. Нужен иной учебник, в котором должен вернуться главенствующий принцип — принцип смысла, целеполагания, нравственного обоснования. Пусть он не получит Грифа Министерства образования — это непросто в настоящих условиях — но желающие должны иметь возможность и такого взгляда на литературу, иметь учебник, свободный от штампов и мифов как нигилизма, так и либерализма. Пусть как дополнительное пособие, но он должен быть.
Список использованной литературы
Гоголь. Собрание сочинений в 8 т. М.: Правда, 1984. Т. 8.
Золотарева Н. В. Михайлова Т. И. Поурочные разработки по литературе. 10 класс. I полугодие. — М.: ВАКО, 2005.
Ильин И.А. Путь к очевидности. М.: Республика, 1993.
Коровин В. И. Литература. 10 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. Базовый и профильный уровни. В 2 частях. Часть 1. Допущено Министерством образования и науки Российской Федерации. Издание 8-е. М.: Просвещение, 2008.
Кравченко А. И. Певцова Е. А. Обществознание. 9 класс. М.: Русское слово, 2009.
Лебедев Ю. В. Литература. Учебное пособие для учащихся 10 класса средней школы. В 2 частях. М.: Просвещение, 1992. — 224 с.
Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб.: Искусство — СПб, 1994.
Розанов В. В. Апокалипсис наших дней, М. Республика, 2000.
Сахаров В. И. Зинин С. А. Литература. 10 класс. В 2 частях. 5-е издание. М., Русское слово, 2008.
Сухих И. Н. Литература. Учебник для 10 класса (базовый уровень). В 2 частях. Часть 1. М.: Академия. Филфак СПбГУ, 2008.
Хомяков Д.А. Православие, самодержавие, народность. М.: Даръ, 2005.
40-е годы ХIХ века. М.: Детгиз, 1959.
