Известия | Алексей Панкин | 10.02.2005 |
На фоне живых обсуждений, какими могут стать отношения между Украиной и Россией исходя из нынешних тенденций, попробуем порассуждать о том, какими они должны быть, чтобы отвечать интересам народов двух стран. Речь, видимо, надо вести о существовании в едином экономическом и политическом пространстве, т. е. не разгороженном границами, таможнями, различиями в экономических правилах игры и подчиняющемся демократическим установлениям при сохранении высокой степени автономности регионов и с заботой о культурной самобытности населяющих это пространство народов.
Сегодня разговоры о возможности объединения Украины и России вызывают отторжение. Связано это с тем, что и в исторической, и в бытовой памяти существует представление о единственном типе совместного проживания: под властью Москвы.
Московская Русь — это весьма специфический тип империи, которая формировалась путем присоединения к одному городу прилегающих территорий с их неизбежной последующей бюрократической унификацией, дошедшей до крайних пределов в тоталитарном Советском Союзе. Советские провинции, находившиеся на территории РСФСР, были бесправны перед лицом центра точно так же, как и советские провинции, находившиеся на территории Украинской, Белорусской, Молдавской и прочих союзных республик. Почему столь поспешно распался Советский Союз: потому ли, что союзные республики захотели построить собственные национальные государства, или потому, что их элиты и народы пытались отгородить себя от разборок внутри Садового кольца, ввергавших в последние годы перестройки остальную страну в хаос и запустение? Последнее объяснение, как минимум, равновелико первому.
Кстати, отнюдь не только союзные республики, но и громадные российские регионы — Юг России, Поволжье, Урал, Сибирь — были не прочь сбежать от своей столицы. И если Российская Федерация не повторила судьбу СССР, то вовсе не из-за какого-то особого патриотизма, а просто потому, что прагматичные региональные лидеры, насмотревшись на то, что получается, когда режут по живому, решили для себя, что овчинка не стоит выделки.
Иными словами, очевидно, что объединение России и Украины отвечает интересам их народов; равно очевидно, что «под Москву» никто никогда больше не пойдет, да и российские регионы считают свою «перегретую», гиперактивную, сумасбродную столицу «не Россией».
Все, однако, может перемениться, если в качестве столицы единого русского государства (в том смысле, в каком «русскость» понимал российский украинский русскоязычный писатель Николай Гоголь) мы увидим Киев, мать городов русских. (Путь, кстати, в истории вовсе не беспрецедентный. Конрад Аденауэр, например, после поражения нацистской Германии начал создание Германии демократической с выбора в качестве столицы Бонна, тихого города в разгильдяйской Рейнской области, в немецкой истории известной тем, что при каждом удобном случае она сбегала от Пруссии и присоединялась к Франции.)
В своем независимом существовании Украина и Россия сталкивались с одними и теми же проблемами, однако Москва и Киев давали разные примеры их решения.
Леонид Кравчук, автор украинской независимости и первый президент страны, проиграв выборы в 1994 году, без истерики передал власть «москалю» Кучме. Тем самым был установлен прецедент смены элит демократическим путем. В России до сих пор власть передавалась по наследству. Отношения Кучмы с Верховной радой достигали накала не меньшего, чем у Бориса Ельцина со Съездом народных депутатов. Однако никаких танковых баталий на улицах Киева мы не увидели. Крымский сепаратизм для Украины — вопрос более болезненный, чем для России — чеченский, и страсти бушевали нешуточные. Но и там до стрельбы не дошло. Мирной с обеих сторон была и «оранжевая революция».
Наконец, уже в первые дни работы нового украинского руководства оно дало понять, что сам факт передачи власти без устроения кровавой бани не является достаточным основанием для получения прежней элитой автоматической индульгенции за все, возможно, совершенные в прошлом преступления, а также заявило о намерениях пересмотреть наиболее скандальные итоги приватизации. На уровне намерения, по крайней мере (что получится — предстоит посмотреть), и то и другое — это антикоррупционный сигнал, а также претензия на законное урегулирование прав собственности, т. е. на создание благоприятного инвестиционного климата. Это то, чего так не хватает России.
Иными словами, подход Киева — это «худой мир лучше доброй ссоры», т. е. умение договариваться и достигать компромиссов при соблюдении при этом буквы закона. Это само по себе показывает, что в своем демократическом развитии Украина даже до недавней революции опережала Россию. Из чего следует, что для нас, великороссов, имеет прямой смысл пойти под руку столицы Малой (т.е. в строгом значении: настоящей, истинной, «откуда все пошло») России. А Москве останется роль экономической и медийной столицы страны, каковую она и сегодня де-факто играет для всего постсоветского пространства (причем в последнем случае — при сильных позициях украинцев и выходцев с Украины). Идеальное устройство для демократического государства.
Другое дело, нужно ли это украинцам. Ведь нефть в конце концов можно и за деньги купить, а за Чечню приходится платить кровью.
Однако любая революция, и оранжевая не исключение, пассионарна, т. е. тяготеет к облагодетельствованию окружающих народов. И если со стороны украинцев это стремление будет облечено в форму великой объединительной идеи, то поможет и преодолению их собственных многочисленных комплексов (в том числе и неполноценности) по отношению к России. Успех будет настолько грандиозный, что позволит примириться и с возможной потерей некоторых неспокойных территорий.
А если же нынешние россияне, говорящие на русском диалекте русского языка, приучат себя говорить вместо «на» Украине «в» Украине, как принято в украинском диалекте, то и последнее препятствие к объединению будет преодолено.
09.02.2005