 |
| Аргументы и факты | Ольга Минаева | 08.07.2004 |
В Чувашской епархии его прозвали отец Париж. Хотя родился Пьер Паскье не в Париже, а в провинции. Юношей он отправился в горы близ города Каркасон. Там работал на ферме и жил в христианской общине. В 70-е годы это было очень модно. Члены общины, как первые христиане, вели натуральное хозяйство, ткали одежду, делали из кожи сандалии, пахали на лошади. В общине были приверженцы греко-католической униатской церкви, которая признает главенство Папы Римского и католическую догматику, но сохраняет православную обрядность. Находившемуся в духовных исканиях юноше этот мир понравился настолько, что в 22 года он стал униатским монахом — отцом Базилем. Но на этом не остановился. «Я мечталь быть не только униатский полуфабрикат. Я мечталь быть православным, — вспоминает отец Василий. И поясняет: — Православие мне ближе, потому что оно сохраняет апостольские традиции».
Реклама для города
ПУТЬ к другой конфессии растянулся на 15 лет. После долгой жизни в униатском монастыре на Святой земле он вдруг получил приглашение в Россию от одного из московских приходов. Там уже были наслышаны о его стремлении к православию. Зимой отец Василий приехал в Москву. С собой у него был адрес русских паломников. К ним и обратился за поддержкой. «Одна из женщин вытащиль из свой шкаф какой-то старый шуб, который уже моль немножко съель». Этот «шуб» в январский холод пришелся очень кстати.
Русского языка он не знал вообще. «Это как бросать человека в море, если он не умеет плавать. Но я не утонуль». Новые слова воспринимал на слух. Самыми сложными оказались ударения. В результате иногда путал «попА» с «пОпой», «пИсать» и «писАть». «На мат я, слава Богу, не перехожу. Иногда что-то услышу на улице и спрашиваю, что это значит. А мне: «Нет, батюшка, это не надо».
В день моего приезда у отца Василия произошло знаменательное событие — чиновники наконец подписали постановление о передаче храму участка земли вокруг него. И вот мы идем за долгожданной бумагой в городскую администрацию. По дороге священник делится впечатлениями о российской бюрократии: «Если хочешь добиться, по-русски надо использовать свое положение, свои знакомые или кто-то наверх звонить. Если нет знакомых, другие не помогут и надо ждать — месяц, месяц…»
На улице батюшку то и дело приветствуют прохожие, просят благословения, что-то спрашивают. «Бонжур!» — кричит учительница французского и что-то на французском же ему и говорит. Батюшка упорно отвечает по-русски. «Мне, — говорит, — так удобнее».
Глава администрации встречает священника, широко улыбаясь. А мне комментирует: «Благодаря отцу Василию о нашем Алатыре теперь во всем мире знают».
После администрации спешим на рынок за строительным инструментом. Один из торговцев, завидев батюшку, тут же ему напоминает, что в сентябре, как и договаривались, они едут во Францию. Один — в роли приглашающей стороны, другой — в роли спонсора. Обоим хорошо.
Следующий «пункт назначения» — садовый участок. Хозяйка сетует: старый дом сгорел. Вот собрались строить новый, а прежде решили место освятить. После исполнения требы батюшку долго не отпускают, с гордостью демонстрируя ему японскую горку, декоративный прудик и найденную на берегу реки окаменевшую от древности раковину моллюска.
«Ничего не пугаль»
«МЕНЯ часто спрашивают, что меня в России пугаль. Ничего меня не пугаль. Я быль готов, что иду не на курорт». И все-таки есть в нашей стране вещи, к которым француз привыкнуть не может: «Отсутствие ответственности у людей — это я не переживу. Дороги не благоустраивают, мусор бросают на улице… А жизнь — это постоянно убирать, чистить. Если перестать это делать — смерть. 30 лет назад во Франции люди так же ходили в туалет на улица, как в российской деревне. Французская жизнь была трудной, много надо было перестраивать, наводить порядок. В Израиле 80-х также был много хаос. Невозможно быль купить даже кащественную каструлю. Но теперь все изменилось. Думаю, жизнь в России наладится. Скоро здесь будет как во Франции!»
Отец Василий — гражданин России. Даже когда ездит во Францию, вместо французского берет с собой только российский паспорт. Когда он приехал в Чувашию, ФСБ им сильно заинтересовалась. «Вызываль, приглашаль на разговор. Хотель, чтобы я рассказываль, что видель во Франции, кого встречаль. Я им сказаль: «Вам невыгодно, у меня есть духовник, я ему все рассказываю». Они: «А, нет-нет, тогда не надо». Иногда к нему приезжают соотечественники. «Сестра старшая была два раза. Младший брат с семьей приезжаль. Конечно, условия жизни не по их. Если сначала человек жил в хороших условиях, он потом не может жить просто. И это делает его немножко инвалидом. Как если человек живет в среде без микроб, он теряет иммунитет».
Самое сильное впечатление на иностранцев производит алатырское гостеприимство. Люди здесь живут, мягко говоря, небогатые: средняя зарплата — меньше 1000 рублей. Но гостей они встретят и икрой, и прочими деликатесами («Гости не понимают, что хозяева потом не будут кушать, потому что все деньги истратили»). Да еще и подарков надарят. Французы привозят в качестве презента маленькие рекламные экземпляры мыла и духов, а уезжают от радушных алатырцев с сервизом, набором резных хлебных досок, шапкой и даже военной шинелью, которая во Франции «вещь дорогой, почти музейный».
В гостях хорошо…
МЕСТНЫЕ жители полагают, что отец Василий — человек богатый. «Все думают, что меня французские родственники обеспечивают. Если я их убеждаю, что это не так, не верят. На самом деле родные иногда присылают мне деньги по праздникам — долларов двадцать. Летом моему отцу будет 80 лет. Сестра спрашивает: «Приедешь?» Я говорю: «С удовольствием, но у меня деньги нет на это». Думаль, что помогут. Нет, даже не думают. Наверное, не поеду. Французы не понимают, что здесь так трудно. Когда мы в гостях, то не видим реальности…»
Как-то французское телевидение сделало об отце Василии репортаж. После этого к нему с родины приехали двое молодых ребят — помочь восстанавливать храм. Жили они в Алатыре месяц. Каждый день, чтобы их накормить, у отца Василия уходили сотни рублей. А один их обед обошелся и вовсе в 800 целковых — больше, чем вся батюшкина зарплата. А гости-то всего трагизма ситуации не поняли, потому что по французским меркам это совсем недорого.
…На следующее утро отец Василий идет причащать пациентов больницы. Возвращается грустный: «Плохо прошло. Многие говорят одно и то же: «У меня грехов нет». Одна женщина, например, только аборт вспомнила в молодости. Читаль им целую лекцию: «Ваша душа — как дом: вроде бы все чисто, а под пол вы не заглядываете, а там все сгнило. Надо учиться жить по совести, учиться быть духовными».
Разговор происходит возле трапезной храма. Прихожанка Елена расставляет на столе тарелки для обеда и откровенничает со мной: «Раньше я хотела из Алатыря уехать. Что тут было делать?.. А теперь, когда появился отец Василий, здесь такая жизнь началась! И уезжать никуда не надо». А маляр-штукатур бабушка Мария на вопрос про французскую специфику батюшки лишь отвечает: «И-и-и, ни-каких французов. Отец Василий — он наш, родненький!»
N 27 (1236) от 7 июля 2004 г
