Пастырь овец православных

Умер отец Дмитрий Дудко

Вчера рано утром на 83-м году жизни скончался знаменитый священник Русской Православной Церкви — Дмитрий Дудко. С ним ушло в прошлое поколение титанических личностей в Церкви, в одиночку противостоявших небывалой по силе системе, сумевших не только проторить путь для себя, но и для сотен тысяч других.

Отец Дмитрий происходил из крестьянской семьи, в которой вера сохранялась и при советской власти. В 21 год он был призван в Красную армию и около года воевал, пока тяжелое ранение не вывело его из строя. Близко знавший отца Дмитрия с 70-х годов Гейдар Джемаль (сейчас — председатель Исламского комитета, а в те годы — молодой мусульманин) вспоминает рассказы отца Дмитрия о войне. «Он не сделал ни одного выстрела по живому противнику, всегда стрелял в воздух».

После ранения Дмитрий Дудко поступил в семинарию, затем в духовную академию. Это был «послевоенный призыв» — люди, пришедшие в Церковь после избрания на патриарший престол Алекcия I. Сталин во время войны приказал открыть сотни тысяч храмов, но служить в них было некому — большинство священников извели в ГУЛАГе.

Не пришлось тогда послужить о. Дмитрию Дудко. В 1948 году он был осужден на 8 лет лагерей за духовные стихи, попавшие не в те руки. Из сталинского лагеря он вышел по хрущевской амнистии.

По воспоминаниям Александра Огородникова, организовавшего знаменитый христианский подпольный семинар в 70-е годы, Дудко был «маяком в тотальной ночи», к нему шли тысячи людей, он никогда не оставался один, даже на прогулке шел в окружении верующих.

После ГУЛАГа священника гнали из прихода в приход, но постепенно вокруг него сложилась многотысячная община. Мусульманин Джемаль вспоминает о том, какое сильное влияние оказывал Дудко на умы всей нон-конформистски настроенной части общества. «Это был необычайно чистой, прозрачной души человек, с большим чувством юмора, эрудицией, знанием истории, богословия. Так должно быть выглядели старцы Достоевского, Леонтьева, так выглядел Серафим Саровский — добрый, готовый пострадать за други своя. Сила его была в умении связать христианскую веру с современным научно-ориентированным сомневающимся сознанием». Особо запомнилась Джемалю шутка отца Дмитрия о значении слова «поп», которое тот предлагал считать аббревиатурой и расшифровывать как «пастырь овец православных».

В середине 70-х по рукам в СССР ходила знаменитая книга Дмитрия Дудко «О нашем уповании». Когда ее напечатали на Западе, в ответ стали присылать целые мешки писем, которые не раз доводилось разбирать Огородникову вместе с о.Дмитрием. По его словам, книга произвела на людей громовое действие, сделало православие понятным и притягательным для разочарованного западного человека.

В отличие от отца Александра Меня, который вел свою миссионерскую работу в глубоко законспирированном режиме, писал под псевдонимами, создавал из прихожан «пятерки», Дудко не прятался. Его проповеди еженедельно звучали по западным радиостанциям, вещавшим на СССР. А его дом на Речном вокзале, свидетельствует Огородников, был как походная церковь — тут всегда толпился народ, шли молебны, сюда же стекалась информация о гонениях на верующих.

В храме на Преображенской в Москве его духовные чада стали собирать «Ответы на вопросы» — проповеди, в которых говорилось о сегодняшнем дне и о смысле быть христианином во враждебном и материалистическом мире. Эти сборники ответов расходились по всей стране, а в храме уже толпились не только русские интеллигенты, но и ведущие западные журналисты, дипломаты, многие из которых даже крестились у отца Дмитрия.

КГБ не раз открывал «охоту» на Дудко. Однажды, рассказывает Александр Огородников, на пустынной дороге Дудко искалечила машина «Скорой помощи», когда тот ехал причастить больного. Та же машина отвезла его, с переломами обеих ног, в глухую больницу, где священника начали как-то странно «лечить», а у двери его палаты бессменно дежурили люди в штатском. Огородников с другими «семинаристами» с большим трудом отыскали отца Дмитрия и, как он говорит, «дали настоящий бой гэбистам, вступив в рукопашную, и выкрали его».

Из Москвы Дудко перевели в область — в сельский храм в Гребнево (по Щелковской дороге), где его в 80 году арестовали во время службы при стечении прихожан. Митрополит Ювеналий, в чьем ведении находился приход, не только отказался лишить священника сана, но и не отправил его за штат — таков был авторитет этого «простого сельского попа».

Однако на уже немолодого отца Дмитрия было оказано столь изощренное и мощное давление, что он, выдержавший с честью сталинский ГУЛАГ, вынужден был публично покаяться. С большой помпой покаяние показали по советскому ТВ, а покаянное письмо, им подписанное, опубликовали в «Известиях».

Огородников, к этому времени уже арестованный, вспоминает, что для верующих людей за решеткой это покаяние стало ударом, для тысяч христиан в лагерях обернулось тяжелейшим испытанием, новыми пытками и карцерами.

Джемаль считает что-то, что с этим необыкновенным человеком сделала номенклатура, следует квалифицировать как преступление, пусть и не столь зловещее, как внесудебные пытки и казни. «Совестливые люди на воле в большинстве от него не отступились, в отличие от моралистов, показывающих на него пальцем. Я за слабость его не осуждал, понимая, насколько ему тяжело приходилось».

Следствие было закончено через полгода, отец Дмитрий вернулся к приходской работе, но, как говорили его близкие люди, сам светящийся облик священника потускнел. Человеческая слабость простительна — ведь и апостолы не избежали «страха иудейскаго». Только ведь никто так не казнит, как разуверившаяся в своем вожде толпа. Немалый вклад в травлю священника внесли и журналисты так называемого демократического крыла. Как только не называли они отца Дмитрия — и шовинистом, и националистом, и фашистом — за его спокойное неучастие в оскорблении русской памяти.

В поиске нравственного оправдания своего покаяния перед безбожной властью отец Дмитрий Дудко пережил тяжелые двадцать лет, но смысл его проповеди о Русской Голгофе, с которой он связывал свои надежды на возрождение страны, от этого нисколько не померк.

Отец Дмитрий до конца интересовался событиями в стране, в нем гражданское чувство доминировало над многими другими, и России он служил так, как мало кто из его современников — жаром слова и чистотой сердца.
29 июня 2004 г.