Воскрешение поверженного в бою

Игорь Тальков и в жизни, и после смерти терпит сокрушительное поражение в боях со смертельными врагами, и вновь воскресает, дабы дать пусть и утопическую надежду всем русским на будущую победу. Может быть, своей энергией воскрешения он больше заражал переполненные залы, чем конкретными, не всегда понятыми до конца текстами. Я смотрю на Игоря Талькова не как на поэта, хотя среди сотен его текстов есть и немало поэтических жемчужин, а как на один из немногих реальных символов попытки возрождения национальной России в конце ХХ века.

Всё могло быть в начале перестройки, я не забываю даже о встрече Бориса Ельцина с лидерами «Памяти» — значит, просчитывался и такой вариант национальных перемен. Но, как обычно в России и бывает, нам досталась опять самая крутая и трагическая история. Направо пойдёшь., налево пойдёшь., а прямо пойдешь — жизнь потеряешь, и русские богатыри по установившейся или данной свыше традиции всегда идут прямо.

Остается только конструировать новую счастливую утопию и верить в её реальность. Как истово верил Игорь Тальков.

Я пророчить не берусь,
Но точно знаю, что вернусь,
Пусть даже через сто веков —
В страну не дураков, а гениев.
И, поверженный в бою,
Я воскресну и спою
На первом дне рождения страны,
Вернувшейся с войны…

Игорь Тальков — это случайно взлетевшее чудо в отечественной эстраде. Таких не должно было быть там изначально, в мире Розенбаумов и Лещенко, в крайнем случае Гребенщикова и Сергея Шнурова, не могло быть таких ярких и открыто социальных русских песен протеста. Русскость пугала всех менеджеров шоу-бизнеса. Но она же, энергетически заряженная до немыслимых пределов, притягивала к себе уже сотни тысяч подростков.

Когда-нибудь, когда устанет зло
Насиловать тебя, едва живую,
И на твоё иссохшее чело
Господь слезу уронит дождевую.
Ты выпрямишь свой перебитый стан,
Как прежде, ощутишь себя мессией
И расцветешь на зависть всем врагам,
Несчастная великая Россия!

Его трагический конец был предопределён всеми законами жанра. Не случайно же больше таких национально ориентированных певцов и не возникало. Брали-то к себе на подмогу, как молодую поросль Иосиф Кобзон и Алла Пугачёва наивного мальчика, только что отслужившего в армии. И настроенного на лирический элегический лад. Брали на широкую эстраду автора «Чистых прудов» или в крайнем случае «Примерного мальчика».

Даже Молчанов, когда выпускал Игоря Талькова на телеэкран со своей «Россией», просчитывал чисто антисоветский вариант. Его мощно подзарядили на борьбу с советским прошлым. На идеализацию царских развалин. Он должен был делать то, что благополучно делает Олег Газманов со своими «Господами офицерами». Как всегда, остался неучтённым человеческий фактор. Рождённый в самом низовом народе, да ещё с прошедшими тюрьмы и лагеря, со старшим братом, рожденным в тюрьме, не мог Игорь Тальков искренне стать певцом царской великосветскости. Кость не та, кровь не та, не Никита это Михалков, и всё тут. И потому сквозь наивную царскую утопию Игоря Талькова благополучно прорывается русский национальный протест.

Ладно, хватит! Мы встали с колен
И расправили плечи.
Пусть вокруг запустенье и тлен.
Но ещё и не вечер.

Не дано Вам, иудам, понять,
В чём секрет нашей силы;
И не вычислить, и не разгадать
Тайной мощи России…

Всё-таки, я уверен, в любом ностальгическом «белогвардейском» тексте песен Игоря Талькова первичен не восторг перед драгунскими мундирами и великосветскими дамами, а национальный русский протест против угнетения народа. Вместе с антиленинской начинкой идеологи перестройки, выпустившие Игоря Талькова на экран телевидения и на широкую эстраду, не зная того, выпустили и имперскую национальную русскую энергию.

Просыпается русский народ,
Поднимаются веки…

А уж кого будет проклинать этот проснувшийся русский народ, многим понятно и без лишних разъяснений. Да и большевикам достанется, и прогнившему брежневскому строю, но ряд «новоявленных иуд» быстро дополнится совсем иными преобразователями и грабителями России.

Белогвардейский флер в песенной поэзии Игоря Талькова всегда дополняется или даже подавляется народной энергией протеста. Игорь Тальков — это как бы скинхед с имперскими эполетами. Эполеты и снять можно, а вот прощать разрушителям империи ничего нельзя. И как интуитивно он угадывал, посылая свои проклятья Ельцину и Горбачеву в те еще романтические 1985−91 годы, когда многие именитые патриоты еще питали всяческие надежды и, как Владимир Крупин, защищали наших правителей от народного гнева. Впрочем, Крупин и сегодня предлагает всему русскому народу затянуть пояса покрепче, дабы новому президенту и его своре ещё одну шикарную свадьбу в Петергофе устроить или конный разъезд у Кремля организовать.

Уверен, был бы жив Игорь Тальков, его интуиция не подвела бы. Его пугачёвщина в нем сидела сильнее, чем его воображаемая царская Россия.

Пусть ответят и те, что пришли вслед за вами
Вышибать из народа и радость, и грусть,
И свободных славян обратили рабами,
И в тюрьму превратили Великую Русь!

Сама природная ментальность Игоря Талькова была такова, что била по всему мешающему русскому народу жить. Мешали партократы — бить по ним, мешают демократы — бить по ним, и нынешним путинским псевдогосударственникам досталось бы сполна. Впрочем, в преддверии будущего у Талькова в их адрес уже немало было написано.

Я пулял бы, пулял бы каменьями
Прямо в лысины, у, твою мать,
Тем, кто вёл страну к разорению
И народ заставлял голодать…

Слушатели песен Талькова могут обратить внимание на, казалось бы, немыслимое сочетание самой низкой народной лексики, взятой из жизни, и красивой сказки про народного Ивана-Царевича или же расстрелянного генерала, который будто бы думал о счастии народном. Сказка нужна была Талькову как противопоставление всей рушащейся жизни, без легенды о русском Рае мужик не поднимется против пусть даже самых вредных властей.

Вот и сегодня стихла реальная оппозиция, ибо нет никакого намёка на новую легенду о русском Рае. Кто придумает, за тем и пойдет народ. Вполне бы годилась и легенда о расстрелянном генерале, если бы она предвещала реальное возрождение народа и державы.

Листая старую тетрадь
Расстрелянного генерала,
Я тщетно силился понять.
Как ты смогла себя отдать
На растерзание вандалам.
Из мрачной глубины веков
Ты поднималась исполином,
Твой Петербург мирил врагов
Высокой доблестью полков
В век золотой Екатерины.
Россия…

Где же нынче высокая доблесть полков? И где былая имперская исполинская мощь? И как же мы умудрились вновь отдать себя на растерзание вандалам? Или сотня наших богатейших россиян на фоне нищей России и последних отбираемых у стариков льгот — это не растерзание?

Пусть русский Рай у Игоря Талькова немного музеен и обращён в прошлое, он служит ему основанием для протеста в настоящем.

Более талантливого и яркого исполнителя песен социального русского протеста в России не было. Что-то заставило его пойти по такому опасному пути.

Вспомним его начало. Пусть и с превеликим трудом, но он пробивается на отечественную эстраду сначала как исполнитель, аранжировщик, затем уже и автор собственных лирических песен. И хороши же они были. И очень ко времени.

Ценою самоотреченья
И сердца — стёртого до дна —
Души святое очищенье
Даётся нам.
Ценою мук непроходящих.
Глухой тоски, ночей без сна —
Любви мгновенья настоящей
Даются нам.

Даже в любовной лирике он пытался соединить порывы личности с познанием божественного. Идёт эволюция от комсомольского юноши, влюблённого в Ленина и его идеи, готового уехать на борьбу в Чили или еще куда-нибудь, где требуются борцы за справедливость, к человеку сомневающемуся, углубленному в себя, пытающемуся понять себя как неповторимую личность — это первый этап его творчества. Он сам вспоминает с умилением мечты своего детства в песне «Страна детства»:

Пухом выстлана земля
У истоков наших лет,
И не скошены поля,
И безоблачен рассвет
У истоков наших лет.
У истоков наших лет…

Но проходит безоблачная пора жизни, и подростку уже хочется себя проявить, чем-то удивить, доказать свою самобытность. Начинается борьба за право на свое существование. Пора «Примерного мальчика» и «Спасательного круга».

На этом периоде и хотели бы его остановить опытные расчетливые шоумены, и даже многие его поклонники. Вечная проблема отцов и детей, вечный бунт против положенных правил, и всё в рамках перестроечной политики. Неслучайно Листьев так уговаривал Талькова на концерте «Взгляда» исполнить лишь «Примерного мальчика». Вот куда надо было перестраиваться всей молодёжи. Куда и сегодня затягивают её искусители из наркотического шоу-бизнеса.

Читал я правильные книги,
Как образцовый пионер.
Учителя меня любили
И приводили всем в пример.

Ну как же всем им плохо стало.
А завуч просто занемог,
Когда я в руки взял гитару
И начал шпарить в стиле рок.

Вот и прекрасно, шпарьте, ребятки, самый буйный рок, балуйтесь травкой, это и есть ваша самостоятельная жизнь. А мы уж займёмся всем остальным. От нефти до земли. Даже финал песни соответствовал позиции «взглядовцев».

Иду себе своей дорогой
И, как за флаг, держусь за мысль,
Что нет мудрее педагога,
Чем наша собственная жизнь.

Вот и иди каждый своей неповторимой дорогой, плутай себе в зарослях, хочешь Кастанеды, хочешь Фрейда, а хочешь и простого Иосифа Кобзона.

Гдавное, чтобы это неповторимое «я» не стремилось перерасти в народное «мы». Тальков верил августу 1991 года, верил победившим демократам, но быстро увидел, что народ-то оставлен по-прежнему в стороне, что идёт разграбление всего государства. За три часа до смерти его спросила журналистка:

— Игорь, конкретно, вы на чьей стороне?

Он ответил:

— Я на стороне народа.

Его спрашивают:

— Почему вы на сцене такой злой?

— Не могу без боли петь о поруганной России, об издевательстве над народом. Эти песни причиняют мне страдание, которое некоторыми зрителями, может быть, и воспринимается как злость.

Милый мальчик, который спел «Чистые пруды», а затем и «Примерного мальчика» вдруг уходит в политическую сатиру. Становится остросоциальным поэтом, ассоциирующим себя с «обманутым поколением». Золотой век России противопоставляется сегодняшнему разграблению, ряженым демократам. В стихах проявляется трагическая гротескность. Игорь Тальков, становясь песенным Робин Гудом, защитником народа, не обожествляет и народ. Он требует от него немедленных действий.

Где ад, где рай,
Где ад, где рай.
Да что гадать?
Давно пора, пора, пора
Донское знамя поднимать.

Он становится не просто песенным певцом, но и драматургом, режиссером своих композиций. Не удивился бы, если бы он позже пришёл и в политику.

Не дали, как не дали и Сергею Глазьеву организовать русский национальный блок в Думе.

Русский Тальков начался для миллионов телезрителей с исполнения песни «Россия». Далее последовали «Родина моя», «Бывший подъесаул» — о командарме Миронове, «Господа-демократы», «Кремлевская стена» и другие.

В своих концертах, чтобы не отшатнуть былых почитателей, обычно Игорь Тальков первое отделение посвящал политической сатире и остросоциальным песням, а второе отделение было лирическим. Ради «Летнего дождя» приходилось лирическим девицам и их кавалерам вслушиваться в песни протеста, вспоминать про свою русскость. Хотя и «Летний дождь» никак не назовешь лирической однодневкой, трагедия любви — это тоже одна из жизненных тем Игоря Талькова.

Летний дождь, летний дождь
Начался сегодня рано.
Летний дождь, летний дождь
Моей души омоет рану.
Мы погрустим с ним вдвоём
У слепого окна.

Думаю, легенда русского Рая у Талькова со временем претерпела бы изменения, не было в монархической идее корней природных у поэта, не было памяти о потерянных имениях и сотнях крепостных. Он-то сам ближе к крепостным крестьянам был, чем к помещикам. Скорее, монархическая легенда перешла бы в легенду о русской природе и в православную легенду. Собственно, так уже и шло. И, конечно же, влияние этого сверхпопулярного певца, влияние национально-православное на умы сверстников росло бы и дальше. Его надо было остановить. Думаю, это чувствовал и сам поэт.

Я разговаривал с ним по телефону незадолго до его смерти, уже когда стала отчетливо видна его патриотическая направленность, я задумал сделать с ним беседу в газету «День». Меня порадовало, что Игорь Тальков не отказался от беседы, не испугался репутации «Дня», но перенес её на более поздний период, после возвращения с гастролей. Тем более тогда же вышла беседа с ним в «Литературной России», дружеской нам газете, возглавляемой Эриком Сафоновым. Он уже плавно и неуклонно вписывался в наши ряды, в круг нашего так называемого «белого патриотизма». Ценил деревенскую прозу и поэзию Николая Рубцова и Станислава Куняева. Особо выделял Василия Шукшина. Впрочем, это бы и стало темой нашей беседы, но… из гастролей он уже не вернулся. Он предчувствовал свою возможную гибель и относился к этому с трагическим спокойствием. Как будет нужно Богу…

Не спеши проклинать этот мир —
Он не так уж и плох,
Если утром ты видишь цветы у себя на окне.
А за окнами светится храм,
А во храме есть Бог.
Но, а если Он есть —
То землей не владеть сатане!

Это одно из последних стихотворений поэта, возможное будущее его направление в лирике. Впрочем, и во всём его белом мифе царила, прежде всего, национальная Россия, вера в национальное возрождение русского народа.

25−05−2004