Патриотизм без ксенофобии

Исследователь отечественной философии Федор Степун пришел к заключению, что славянофильское «духонастроение» родилось под влиянием войны 1812 года. Тогда по-настоящему встал вопрос о смысле бытия России, о ее месте и миссии по отношению к Европе.

В 30-е годы XIX века в среде русской интеллигенции наметились значительные разногласия, связанные с оценкой этой миссии. Популярная тогда философия Шеллинга и Гегеля ставила вопрос о том, какой вклад внесла каждая крупная страна в мировую культуру и цивилизацию. Вопрос о русском вкладе стал особенно импульсивно обсуждаться после появления в 1836 году скандального «Философического письма» Петра Чаадаева. Он утверждал, что из крупнейших стран только Россия не внесла никакого вклада в цивилизацию. И вообще Россия является страной без истории: «Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя». Чаадаевское эссе всколыхнуло дискуссию, разделившую русскую интеллигенцию на два лагеря: славянофилов и западников.

Славянофилы, по оценке Ричарда Пайпса, создали первую идеологию русского национализма (но не ксенофобии) и сделали это путем заимствования идей в Западной Европе, чтобы с их помощью возвысить Россию. Одним из крупнейших теоретиков славянофильства и был А.С. Хомяков (14 мая 1804 г. — 6 октября 1860 г.). Он, как и многие его единомышленники, был представителем дворянства, сохранившим тесную связь с землей. Их идеи об уникальном историческом пути России получили первоначальную разработку на рубеже 30−40-х годов XIX века в московских салонах. В 1850-х, когда их влияние достигло наивысшей точки, славянофилы образовали «партию» вокруг журнала «Московитянин». Они декларировали полное отсутствие интереса к политике, но испытывали притеснения со стороны властей, подозрительно относившихся к любой идеологии.

Новым стимулом после чаадаевского «письма» для дискуссии о направлении развития России и Запада стала книга французского путешественника маркиза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году», написанная под впечатлением о поездке и полная нелестных отзывов. По мнению западника Александра Герцена, это «самая занимательная и умная книга, написанная о России иностранцем». Мнение Хомякова было иным. Он утверждал, что иностранцы, пишущие о России, говорят обычно массу всякого вздора, пропитанного явной враждебностью по отношению к русским. «Эта враждебность является результатом глубокого различия между Россией и Западной Европой в духовной и общественной жизни. Иностранцы не могут отказать России в самобытности. но проникнуться к ней уважением не хотят. Этому снисходительному презрению иностранцев к России часто способствуют и сами русские, раболепно преклоняющиеся перед Западом. В отношении русских к своей родине заключено много похвальной скромности, но когда скромность граничит с отречением, она превращается в порок. Иностранец, видя такое отношение русского человека к отечеству, перестает уважать его».

Западники верили в единство человеческой цивилизации и утверждали, что Западная Европа идет во главе этой цивилизации, наиболее полно осуществляет принципы гуманности, свободы и прогресса и указывает правильный путь всему остальному человечеству. Поэтому задача России — слиться с Западом в одну общечеловеческую культурную семью. Славянофилы, и прежде всего Хомяков, решительно выступали против этой системы взглядов. Прежде всего они утверждали, что не существует единой общечеловеческой цивилизации и нет единого пути развития для всех народов.

Совершенно неверно, и в этом сходятся все серьезные исследователи, оценивать западников как либералов, а славянофилов — как реакционеров. И то и другое течение было либеральным, будило политическую мысль общества. И те и другие одинаково осуждали многие сложившиеся к тому времени стороны государственного и общественного строя. Так, Хомяков, будучи сторонником самодержавной власти, выступал вместе с тем за либеральные реформы: созыв Земского собора, отмену крепостного права и смертной казни, организацию суда с участием присяжных заседателей, свободное выражение общественного мнения.

Западники явно склонялись к принципу конституционного, если не республиканского, образа правления. Славянофилы враждебно относились к западным конституционным идеям и свое представление об отношениях между властью и народом выражали в своеобразной формуле: «Монархии — власть, народу — мнение». С их точки зрения, в России народ доверяет монарху управление высокой политикой и не связывает его никакими юридическими ограничениями. Самое большее, что он просит, это чтобы его выслушали перед тем, как принять важное решение. Взамен монарх не стесняет права народа жить в соответствии с его традициями. Это взаимоуважение между государством и обществом славянофилы считали «истинной русской конституцией» и делали вывод, что путь России — это поиск «внутренней правды», а не «внешней законности». Данную традицию нарушил Петр I, и начиная с его царствования Россия следовала путем, абсолютно чуждым ее природе. Создав в Петербурге бюрократическую машину, Петр поломал связи между монархией и народом, покусился на народные обычаи.

Петербургский период русской истории славянофилы считали недоразумением. Они видели осуществление своих идеалов в возврате к московскому допетровскому строю, когда царь правил, считаясь с общественным мнением в лице Земских соборов.

Славянофилы создали понятие «соборности», т. е. «всеобщности», как специфически русской культурной традиции, плодотворной в смысле гармонизации общественных отношений. На Западе же, полагали славянофилы, основы организованной жизни имеют индивидуалистическую основу. «Погрязшая в рационализме» западная цивилизация изолировала человека от общества, и человек замкнулся в своем мирке. В России же, напротив, каждый человек, кроме людей европеизировавшихся, сливается с обществом и ощущает себя единым с ним.

Отражением «соборного начала» славянофилы считали русскую крестьянскую общину. Хомяков писал: «Община есть одно уцелевшее гражданское учреждение всей русской истории. Отними его, не останется ничего. Из его же развития может развиться целый гражданский мир». Однако от взгляда славянофилов ускользало, что, как явление узко сословное, крестьянская община не могла быть прообразом «всеобщности». Община была скорее результатом выделения крестьян в особую низшую группу населения. Община не создавалась как свободная ассоциация, а была навязана крестьянству сверху, для удобства взимания податей, была неразрывно связана с круговой порукой, которая сохранилась и после освобождения крестьян. Таким образом, община сохраняла правовое ограничение крестьянина.

Концепция славянофилов плохо сочеталась с историческими фактами и недолго могла выдерживать натиск научной критики. Но созданные Хомяковым и его сторонниками образы оказались весьма жизнеспособны и поддерживались зачастую с самых неожиданных сторон. На крестьянской общине впоследствии спекулировали и ультраправые деятели правительства, и революционеры. Крестьянин как полноправный хозяин своего земельного участка, а не член общины представлял бы непосильную для помещика конкуренцию в сельском хозяйстве. С другой стороны, крепко осевшее на своей частновладельческой земле крестьянство становилось недоступным для проникновения в его среду коллективистских революционных идей.

Согласно теории славянофилов, все важнейшие различия между Россией и Западом коренятся в религии. Утверждалось, что западные церкви с самого своего зарождения подпали под влияние античных культур и переняли у них «отраву рационализма и суетности». Православие же сохранило верность истинным христианским идеалам. Именно благодаря православию русским людям удалось сохранить «цельную» личность, в которой слияние веры и логики порождает более высокий тип знания, названный Хомяковым «живым знанием».

Отдавая безусловное предпочтение русской традиции, Хомяков и его единомышленники были далеки от идеализации отечественной действительности. В начале Крымской войны, в 1854 году, Хомяков, призывая Россию выступить «на брань святую» для спасения славянских братьев от турецкого угнетения, призвал ее в то же время очиститься от своих «грехов ужасных»:

В судах черна неправдой черной

И игом рабства клеймена.

Безбожной лести, лжи тлетворной,

И лени мертвой и позорной,

И всякой мерзости полна!

Было бы также преувеличением утверждать, что славянофилы абсолютно отвергали опыт Запада. Их, с известной осторожностью, можно назвать англоманами, им хотелось, чтобы в России была такая же «неписаная конституция», при которой отношения между монархией и народом регулируются обычаем. При этом они упускали из виду историю возникновения компромиссного викторианского устройства и ту роль, которую в нем играет частная собственность и узаконенное противоборство между правителями и управляемыми.

Сегодня идеологические рамки не ограничивают авторов, и результатом этого явилось множество объективных исследований, в том числе и теоретического наследия славянофилов и, в частности, Хомякова. Но и количество произвольных трактовок растет. Особенно притягательно в современных условиях, с точки зрения некоторых групп граждан, звучит славянофильская идея, что Россия — страна будущего и что ей суждено разрешить проблемы, «отравляющие жизнь человечества». Это утверждение, сформулированное полтора века назад, в наши дни используют, чтобы обосновать неприятие существующей картины мира.