Богословие и герменевтика: степень совместимости

О допустимости применения методов герменевтики в толковании Евангелия

«Знание надмевает, а любовь назидает». (1 Кор. 8, 1)

Что есть для нас Евангелие? Не утратили ли мы истинного понимания сути явленного нам дивного Откровения, равно как и должного нашего отношения к этому великому чуду. «Мы никогда не ценим того, к чему слишком привыкли. Даже чудесное, в силу привычки начинает казаться обыкновенным» [1]. «Не плотник ли Он», — размышляем мы, вслед за назаретянами — «и соблазнялись о Нем» (Мк. 6,3). Так теряем мы благодать Святого Духа, и помощь Господа, становится нам не доступна. «И не совершил там многих чудес по неверию их» (Мф. 13,58). Как возможно нам свежим взглядом обратиться к ставшему уже привычным?

Православное мировосприятие легко ложится в зрительные образы, потому так же несложно истины евангельские нашли «полное свое соответствие в богословии православной иконы» [2]. А само Евангелие, не есть ли некая словесная икона, написанная Духом Святым для Церкви христиан православных, для нас ныне живущих.

По непостижимым Божественным судьбам Палестинская земля, этот небольшой участок суши огромного древнего мира, становится основой, этой долгожданной иконы, на которой пишется образ Спасителя Вселенной и возвещенного Им Царствия Божьего на земле. И вот теперь эта величественная Икона Премудрости Божией глядит на нас сквозь строки Евангелия, и мы не всегда понимаем или помним, что следует делать нам стоя пред ней. И тогда, иные, полагают, что необходимо, видимо, провести исследование иконы, анализ красок, масел, минералов, которыми она написана, и прочее, что подсказывает им мирской опыт научных исследований. Иные, испытывают потребность переписать ее в соответствии со вкусами века сего, уточнить сюжеты, добавить «живоподобия», узоров, украшений…

Что же испытываем мы, православные богословы, стоя перед этой святыней? Со смирением ли взираем мы на дарованное нам сокровище? И помним ли, о том, что все, что требуется от нас, и все, чего ждет от нас эта Икона, так это наших молитв.

1.

В какой мере научное историческое знание, с успехом применяющееся в отдельных церковных дисциплинах, может быть применимо в толковании Евангельских истин? Допустимо ли здесь главенство научно-исторического подхода и методов герменевтики [3]? Думается, сегодня, после того как Церковь вдоволь вкусила в XX веке от горьких плодов «просвещенного человеческого разума», вряд ли кто решится, открыто настаивать на подобных приоритетах. Однако видится, что ответы на эти вопросы очевидным образом еще не сформировались в умах и сердцах православных богословов нашего времени и на практике подчас можно наблюдать, в определенном смысле, торжество «эпохи просвещения».

Мы имеем ввиду практику изучения Евангелия, при которой исследование истин Учения Божественного Благовестия, происходит с применением метода научного анализа. Что, в свою очередь, подразумевает, естественно, и последующую корректуру этих истин, в свете последних открытий в тех или иных областях исторической науки. Другими словами, можно сказать, что мы выверяем «достоверность» Откровения привязкой к конкретной исторической ситуации, к реалиям жизни, существовавшим в Древнем Израиле в которых и происходило это явление Истины в мир.

Допустима ли такая практика и как увязывается она с ясным указанием на то, что «все Писание богодухновенно» (2Тим. 3;16) и, пониманием того, что Истина Евангельского повествования существует вне времени. Ощущение этой вневременной природы евангельского знания у отцов древности было более отчетливым, чем у нас, толкователей «последних времен». Размышляя об этом, весьма видный богослов современности, епископ Кассиан (Безобразов) утверждает: «Для носителей древнего Предания Церкви… противоречий смущающих нас очевидно не существовало. И может не только потому, что у них не было острого чувства истории, но и потому, что они были ближе к событиям земного служения Христова и располагали сведениями о древне иудейском быте, которыми мы с вами уж не располагаем» [4]. Думается, все же, что причины нашей немощи совсем не в малом объеме наших исторических знаний, а иного, духовного порядка (или, точнее, беспорядка). «Противоречий смущающих нас» тогда не существовало, вовсе не потому, что толкователи Благовестия были знатоками «древне иудейского быта». Евангельское слово во всей его чистоте и «в духе и истины», было открыто святым отцам древности именно потому, что они в полной мере являлись «носителями Предания Церкви» и благодати харизмы, обусловленной близостью «земного служения Христова». И если харизма нашего времени весьма скудна, то уж на дарованную нам силу Церковного Предания, мы можем и должны рассчитывать вполне. Ибо, как точно сформулировал другой видный богослов XX века: «Предание есть верная благодать истины, которая дана Церкви с самого начала и сохраняется в непрерывности епископского служения» [5]. Именно эта «верная благодать истины» и должна быть нашим главным упованием в познании сокровенных тайн евангельских, а вовсе не археологические находки и погружение в давно забытые Церковью тонкости «древне иудейского быта».

Не приняв такого подхода, мы неизбежно попускаем в живую ткань Евангельского Слова, мертвящий дух научного анализа, повторяя, как пагубный опыт протестантского рационализма, так и рассудочность католической схоластики.

Хочется верить, что формирование православного подхода к герменевтике Евангелия находится не столько в стадии «проб и ошибок», сколько в активном поиске, обусловленным нашей неудовлетворенностью наследованным нами уровнем решения этого вопроса в предреволюционном богословии. Эта неудовлетворенность, верный залог плодотворности нашего движения к истине, ибо «кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать» (1Кор. 8;2).

Но, уже сейчас необходимо заметить, что у приступающих к постижению Слова Божия, при чтении иных учебных пособий по Четвероевангелию, все же не должно возникать ощущение произведенного «препарирования» живого Тела, в угоду удобства, так называемого, изучения. И, нужно ли тогда, вообще, такое «изучение»? Невольно приходят на ум слова пушкинского героя «Маленьких трагедий»: «Музыку я как труп разъял». Любые попытки «алгеброй гармонию измерить» мертвящи и бесперспективны. Живое Евангельское слово восстает против «научного подхода» в его постижении. «Православная герменевтика» должна найти свой собственный подход и единственно возможную меру и такт в общении с евангельским словом.

2.

Драма еврейского народа «не узнавшего» в Иисусе Христе долгожданного Спасителя, их заблуждения и неверие в Него, во многом были обусловлены самой ситуацией исторического развития этого народа. Не будем забывать, каким образом этот вовсе немногочисленный народ, единственный на Земле избранный жить по Закону Божьему, сумел пройти путем тысячелетий и, несмотря на все свои беды и грехи, исполнить Божественное предначертание о даровании миру Нового Завета? В бесконечном жестоком противостоянии языческому окружению, в победах и поражениях, во взлетах веры и падении в идолопоклонство, вставая и низвергаясь, свободным и плененным, смог наконец этот многострадальный народ взрастить в своих недрах Единственную и Неповторимую, Богоизбранную Отроковицу, «девичьей утробы», которой не возгнушался Господь и изволил воплотиться в долгожданного Мессию — Спасителя Мира.

Абстрагируясь от такого понимания роли «народа богоизбранного» в Божественном домостроительстве, мы неизбежно впадаем в так называемую «научно-историческую объективность» при оценке событий двухтысячелетней давности. Евангельская история, таким образом, предстает нам как бесконечное противостояние Спасителя злобным «книжникам и фарисеям», обличение «недалекого» народа иудейского, и упорное непонимание сути Учения Христова со стороны Его учеников. И тогда, конечно же, «кипит наш разум возмущенный» и мы спешим обличить этот недостойный народ, и строго осудить упомянутых выше его представителей, тем более, что ведь Сам Господь так поступал…

Но остановимся на этом. Осознаем, что только Господь и имел право на эти обличения, как Отец, строго взыскивающий с непослушных детей. Только Отец и только родным детям имеет право говорить подобные жестокие слова: «О род неверный и развращенный, безумные и слепые поводыри слепых, лицемеры, гробы скрытые». Да, именно, только Он, «ибо Господь — судия наш» (Ис. 33;22). А мы то кто такие?

Понимаем ли мы, читая Евангелие, что все эти «книжники и фарисеи», «иродиане и саддукеи» и бестолковые ученики, это мы с вами. Что все сказанное о них в Евангелии сказано для нас и о нас. И только для нас и о нас. А мы заучиваем, читая с обличительным пафосом: «Горе вам, книжники и фарисеи…», хотя должны с ужасом и скорбью сердечной читать здесь страшный нам приговор от Господа: «Увы, вам современные книжники и фарисеи, что называете себя христианами, «а внутри полны всякой нечистоты…» (Мф.23;27).

Верным духовным ориентиром пусть служит нам мысль, что часто мы, считающие себя верными наследниками Нового Завета, оказываемся даже хуже того ветхозаветного народа. Вспомним потрясающий рассказ о женщине взятой в прелюбодеянии (Ин. 8;3−11). Приведенная к Учителю по закону Моисееву (Лев. 22;22) она должна была быть побита камнями. И исполнение такого приговора над прелюбодейкой возбужденная восточная толпа готова была произвести немедленно. Иисус, как мы помним, произнес одну лишь фразу о «первом камне», ставшую хрестоматийной, призвав иудеев вспомнить о своих грехах. Этого оказалось достаточным (!) для того, чтобы они «будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим» (Ин. 8;9). Мы и сейчас то с трудом можем себе представить подобное. Тем более, невозможно даже вообразить такую реакцию, в каком-либо из народов, окружавших Израиль в то время. Сколь же высок был уровень духовной зрелости нации, если одно лишь напоминание о необходимости помнить о своих грехах превращает разгоряченную, жаждущую возмездия толпу в «обличаемых совестью» смиренных людей, сознающих свою греховность.

Как раз эта-то «духовная развитость» иудеев (в отличие от языческих народов) во многом и породила в народе то губительное ощущение своей полной самодостаточности выражавшейся, как в отношении безукоризненности веры иудейской, так и уверенности в истинности и неприкосновенности всего комплекса законов Моисея. Эта «духовная самодостаточность» и встала на пути Евангелия Нового Завета, возвещаемого Спасителем «погибшим овцам дома Израилева» (Мф.15,24).

И, опять же, не о нас ли это нынешних? Не встает ли подчас наше ощущение «владения истиной», «избранности» страшной преградой на пути к любви, без которой «я — медь звенящая или кимвал бряцающий» (1 Кор. 13, 1).

3.

Явление в мир Спасителя, когда Он «пришел к своим, и свои Его не приняли» (Ин. 1;11), открыло новую страницу промысла Божьего о народе богоизбранном. «Израиль, чего искал, того не получил», — пишет апостол Павел и поясняет причину этой беды, — «Бог дал им дух усыпления, глаза, которыми не видят, и уши которыми не слышат, даже до сего дня» (Рим. 11;7,8). Первоверховный апостол возвещает нам, что эта печальная ситуация с народом иудейским попущена божественным определением, дабы «от их падения было спасение язычников…. Ожесточение произошло в Израиле отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников» (Рим. 11;11,25). И более того, апостол совершенно определенно пророчествует о будущем спасении богоизбранного народа, возвещая нам «тайну» «премудрости и ведения Божьего» (Рим. 11;33): «весь Израиль спасется… В отношении к благовестию, они враги ради вас; а в отношении к избранию, возлюбленные Божии» (11;26,28).

И нам надо хорошо помнить, что: «они (иудеи) отломились неверием, а ты держишься верою: не гордись, но бойся». Апостол подчеркивает, что мы прилепились к Господу исключительно своей верой, иудеи же «возлюбленные Божии ради отцов. Ибо дары и призвание Боже непреложны (неизменны)» (Рим. 11;28,29). А посему, «если Бог не пощадил природных ветвей, то смотри, пощадит ли и тебя» (Рим. 11;21).

В свете вышеизложенного напрашивается вывод о настоятельной необходимости изменения тональности и переносе акцентов в подходе к изучению Евангелия. Изучая Евангелие и, тем более, толкуя его, совершенно не следует увлекаться коллизиями древности и обличением тех, кто давно уж в могилах. Видится необходимым в первую очередь сосредоточить внимание на раскрытии вневременной и сверхъестественной природы сего Откровения Нового Завета, что гораздо ценнее и плодотворнее для православного верующего сердца и более соответствует святоотеческой традиции древности. Только такой подход позволит нам реально прикоснуться к, непостижимой для нас вполне, Божественной премудрости, поскольку, увы, но, живя в этом мире, мы лишь «отчасти знаем и отчасти пророчествуем» (1Кор. 13;9). И, что бы еще раз убедиться в потрясающей актуальности и спасительности «сих божественных глаголов» для нас живущих ныне.

4.

Надежным камертоном, задающим нашему сердцу единственно верный тон в подходе к изучению Евангелия, всегда остается духовное наследие святых отцов древности. Молитвенное взывание ко Господу — вот единственно возможный путь для Святых отцов Церкви в познании сокровенных глубин Писаний. «Решился я на этот труд истолкования, не на себя полагаясь, но на Того, Кто повелел, чтобы так сие было написано. Ибо лишь Ему и принадлежит показать смысл, сокровенный в Писании. Посему, испросив у Него мысленного озарения, попытаюсь я всмотреться в тайны Всесвятого Духа» [6]. Вслушаемся же в эти слова вечной мудрости, дабы почувствовать всю горечь наших утрат и понять, до какой степени каждый из нас «несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг» (Отк. 3;17), до какой степени наш подход к «изучению» Евангелия духовно ущербен. Итак, слово преподобного Иоанна Дамаскина о великой тайне Писаний: «Да будем с упованием стучать в двери, ведущие нас в прекраснейший рай Писаний, благовонный, сладчайший, весьма цветущий, наполненный неизреченным пением духовных богоносных птиц, голосами своими касающимися нашего сердца, утешающими скорбящее в нас и преисполняющими вечной радостью. Только здесь дано нам вознестись умом на блистающие золотом рамена божественного голубя, подымающего нас пресветлыми и блистательнейшими своими крылами туда, в неизреченную высь к Единородному Сыну и Слову Божьему, извечному Наследнику Виноградаря духовного виноградника и «Отца светов» (Иак. 1;17). Но, да будем же стучать не нерадиво, но напротив того — ревностно и терпеливо, и да не изнеможем стуча. Если же мы, прочитав однажды, и дважды не познаем сути сих божественных словес, то да не впадем в уныние, но будем непрестанно взывать, и непрестанно вопрошать! И еще говорит Писание: «вопроси отца твоего и возвестит тебе, и старцы твои рекут тебе» (Втор. 32;7). Ибо только при таких условиях рай Писания будет открыт нам, и почерпнем мы из неиссякаемого райского источника чистейшей «воды, текущей в жизнь вечную» (Ин. 4;14)».

Мы же, со своими научными объяснениями, неизбежно принижаем остроту духовного переживания Евангельских событий и, в конечном итоге, отгоняем благодать от каждого, кто доверится таким «анализам». «Мудрствующие плотски не желают учиться от духовных, приобретших несомненное познание Писаний, и, дерзая учить людей простодушных, вовлекают их в пропасть, да исполнится на них написанное: они — слепые вожди слепых, а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму, то есть в ад» [7] - так святитель Афанасий Великий оценивает плоды «научных мудрствований» при толковании Писаний.

Богодухновенные Писания «устрояют из книг некий духовный сад, исполненный плодоношением Святого Духа», — предупреждает нас святитель Кирилл Александрийский, — «Тот, кто эти духовные «дерева», то есть божественные и таинственные созерцания, пытается постичь посредством исследования и усиленного напряжения ума, тот «беду прииимет» (Еклез.10;9)» [8].

5.

Эту «беду», как духовную ущербность, невольно чувствуешь, когда прибегаешь к трудам толкователей Евангелия, необычайно плодотворно потрудившихся в конце XIX — начале XX века. Практически каждое из этих толкований, можно смело начинать словами одного из них: «Успехи исторической и археологической науки позволяют сказать следующее…» [9], и далее смело, ничуть не сомневаясь в допустимости здесь такой аргументации, возвещаются безблагодатные «откровения» плотского мудрования.

О том, какие ощущения порождают подобные «вещания» в людях, несколько иначе приступающих к Слову Божьему, пишет, да не покажется это странным, известный социальный мыслитель и критик Виссарион Григорьевич Белинский: «Есть книга, в которой все сказано, все решено, после которой нет ни в чем сомнения, книга бессмертная, святая, книга Вечной Истины, вечной жизни — Евангелие… Конечный, слепой рассудок хорош на своем месте, но он становится «безумием перед Богом» (1Кор. 3;19), когда заходит в высшие сферы Знания… Без религиозных убеждений, без веры в таинство жизни — все святое оскверняется от его прикосновения, жизнь мрет от его взгляда. Так оскверняется для вкуса прекрасный плод, по которому проползла гадина» [10].

Может, кто-то скажет, что это уж слишком. Но послушаем тогда слова «научного анализа», которым исследуется драгоценный для нас образ непостижимого Гефсиманского Моления о Чаше Господа нашего Иисуса Христа, когда «был пот Его, как капли крови, падающие на землю (Лк. 22;44). «С лица Иисуса падали капли пота, по объему и тяжести только сходные с каплями крови, а вовсе не кровавый пот… Но иные думают, что евангелист уподобляет пот Иисуса каплям крови по падению их, не по тяжести, а по форме и цвету… Некоторые утверждают, что кровавый пот является «только как величайшая редкость и как симптом известных болезней, но Мольдонат видел в Париже кровавый пот у совершенно здорового человека» [11]. Вот так, просвещенный священник XIX века, «умело» увязывает последние данные науки о физиологии с рассказом о Спасительной и Непостижимой Тайне Гефсиманского борения Богочеловека. Вот такое ценное подспорье в «изучении Евангелия» обретаем мы в недавно переизданном двухтомнике, составленном М. В Барсовым в конце XIX века, где наряду с сокровищами святоотеческой мысли мирно уживаются и подобные непотребства.

6.

Невольно приходят на ум события XV века и известный спор святителя Григория Паламы с католическим монахом Варлаамом Калабрийцем. Спор этот, как известно, касался толкования одного из важнейших Евангельских Откровений дарованных Господом в чуде Преображения и затрагивал саму «природу Фаворского света». С точки зрения Варлаама и в строгом соответствии со схоластическим методом познания, а равно и «с успехами естественных наук», утверждалось, что «фаворский свет — это некое атмосферное явление, и не более того» [12]. К счастью, на сегодня, вряд ли необходимо пояснять, какую вселенскую глубину хранило в себе это евангельское Откровение, и как православное понимание Божественной природы этого Света, в учении о «божественных энергиях», явило нам полноту осознания смысла христианской жизни.

Впрочем, если бы сказанное выше, являлось на сегодня очевидным для всех чад Православной Церкви, необходимость написания этой статьи отпала бы сама собой. В реальности же, мы продолжаем «наступать на те же грабли», вновь насыщая нашу нарождающуюся богословскую школу «плевелами» инославного подхода к Богопознанию, коими столь пропитаны учебные пособия предреволюционной России. По-другому тогда и быть не могло, поскольку, например, в переизданной в 1913 году «Настольной книге для священно-церковно-служителей», сведения об учении святителя Григория Паламы и афонских монахах-исихастах помещены в разделе: «Расколы, ереси, секты и проч.» Автор книги, в статье «Исихасты», по сути, повторяет аргументы Варлаама Калабрийца, едко высмеивая афонскую практику творения молитвы Иисусовой, и победно завершает: «Вздорное мнение исихастов об условиях восприятия несозданного вскоре само собою предано было забвению» [13].

Уважаемый автор, увы, слукавил. История разгрома российского заволжского старчества, монахов-исихастов XVI века — трагическая страница в истории Вселенского Православия, в конечном итоге вылившаяся в вышеупомянутый кризис российской духовности и завершившийся кровавым Армагеддоном XX века. Великий подвиг преподобных Паисия Величковского, Серафима Саровского, Старцев Оптинских, подвиг Возрождения Традиции, вновь явил нам непреходящую жизненную силу Фаворского Откровения, но, увы, к тому времени «народ сей ослепил глаза и окаменил сердце, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ин. 12;40).

Осознание бедственного положения, в котором оказалась Русская Православная Церковь к началу XX века, было даровано лишь единицам. «Прежде считались «сынами Божьими, кто водим был Духом Божьим» (Рим. 8;14). Теперь же многие, так называемые, великие ученые, богословы, учители и епископы христианства совершенно заткнули свои уши, чтобы не слышать и закрыли свои глаза, чтобы не видеть этого Внутреннего Водителя, и вследствие этого сделались совершенно чуждыми Ему», — так писал в 1912 году верный ревнитель православия, Михаил Александрович Новоселов, — «христианство обратилось, в так сказать, ремесло, созданное наукой и стараниями человека» [14].

Масштаб разрушений, как следствие духовной катастрофы, начавшейся в XVI веке, только сейчас начинает открываться нам, по молитвам великого сонма новомучеников и исповедников российских XX века [15].

Так о ком и для кого написано Евангелие? Евангельская история — есть история Вечной Истины и потому рассказывает она о нас с вами, а не о пресловутых «книжниках и фарисеях», и о трагедии нашего богоизбранного народа, и ни о каком другом.

7.

Как пример «исторического подхода» к толкованию Евангельских событий, можно упомянуть категоричность протестантских богословов в известном споре о том, была ли святая равноапостольная Мария Магдалина, из которой, как известно, Господь «изгнал семь бесов» (Лк. 8, 2), той самой женщиной-блудницей, прощенной Христом на пиру у Симона фарисея (Лк. 7, 37−50). Доверяя лишь «историческим аргументам» они утверждают: «Просто недопустимо думать, что Иисус принял распутную женщину на роль женского лидера в своей группе. Одно дело простить грехи блудницы, но совсем другое дело — поставить такую женщину руководить религиозными делами» [16]. И горько слышать рассуждения православных богословов в XVII веке глубже раскрывающие ход протестантской мысли: «Аще бы Магдалина оною была блудницей, то вслед Христа и Его учеников долго ходящей, что бы рекли ненавистницы Христовы жидове, ищущие на Него каковыя-либо вины…» [17]. Но неужели мы усомнились в том, что Христос есть «путь и истина и жизнь» (Ин. 14, 6)? А разве может Истина зависеть от конъюнктуры момента и мнения властей предержащих? Истина она вне времени. Евангелие же написано для нас, живущих сейчас в Церкви Этой Истины, и написано Господом для Церкви, «Которая есть тело Его, полнота Наполняющего все во всем» (Еф. 1;23), дабы и мы могли «исполниться всей полнотою Божиею» (Еф. 3;19).

Дабы закончить нашу мысль об упомянутом выше евангельском эпизоде, напомним, что те самые «ненавистницы Христовы жидове», о мнении которых так печется автор, не преминули в Талмуде подробно описать, кем в прошлом действительно была Мария Магдалина, сколь ослепительно красива, а также сколь богата и грешна.

Так что же ищем мы в Евангельском Откровении? Что важно нам в этой истории об одной из любимейших «жен-мироносиц»? Для нас важно именно это ее преображение, раскаяние и исцеление от власти греха, а не ссылки на исторические аргументы. Именно это толкование раскрывает нам евангельскую Истину и вселяет в нас веру в милосердие Божие и надежду на спасение.

8.

Как и Божественная Литургия, совершаемая вне времени и являющая в своих подлинных масштабах «все домостроительство Христово и обнимающая собой все бытие Божие и бытие человеческое» [18], так и вся глубина Евангельского откровения может быть понята и истолкована, по возможности, абстрагировано от исторического контекста событий двух тысячелетней давности.

Среди евангельских притч, есть одна признанная наиболее трудной для толкования и по сей день являющая собой некий «камень преткновения». Речь идет о притче «О неверном управителе». Суть евангельского сюжета еще с древности вызывал ряд недоумений. Вывод же притчи, о том, что «Приобретайте себе друзей богатством неправедным» (Лк. 16;9), позволял, например, «Юлиану-Отступнику издеваться над всем учением Господа» [19].

Святоотеческое толкование притчи, в обобщенном виде, дал блаженный Фиофилакт Болгарский. По его мнению, вообще всякое богатство, удерживаемое кем бы то ни было в свою пользу, есть богатство неправедное. Раздача же своего богатства нуждающимся — наилучший способ распоряжения им в этой привременной жизни и способ «приобретения друзей», помогающих «наследовать жизнь вечную». Такое мнение, естественно, вызвало протест у «просвещенных», но не «догадливых сынов века сего»: «Мнение Бл. Фиофилакта, что неправедным богатством, следует считать вообще всякое богатство, — едва ли можно считать правильным» [20]. Это и не удивительно, поскольку, и в те давние времена, «слышали все это и фарисеи, которые были сребролюбивы, и они смеялись над Ним» (Лк.16;14). Этот смех надмевающегося человеческого разума, не желающего «вместить» божественную Премудрость, Которая пытается отмыть его, а он, как «вымытая свинья идет валяться в грязи» (2Пет. 2;22), неизменным фоном сопровождает евангельскую проповедь в течение всей человеческой истории.

Мы же должны твердо стоять на камне святоотеческой традиции утверждающей, что Евангелие обладает всей полнотой Истины, даже если нам эти истины не очень нравятся. И когда Господь совершенно не двусмысленно призывает юношу: «раздай свое имение и следуй за Мной», то в этих словах Божественный Учитель действительно раскрывает суть «неправедности» любого имения вообще. И принцип «нестяжания», нищеты христианской, отныне и в вечные веки объявляется непреложным условием наследования Царствия Небесного. Что, естественно, вызывает «законное» возмущение. Оно и понятно, но, что поделаешь — «кто может вместить, да вместит». Так же понятно и то, что тот, «кто может вместить», тот, и «спасен будет». Поскольку, он и есть тот самый, «претерпевший до конца» всю глубину Евангельского учения. Потому и завершает Господь эту притчу словами, обращенными к тем, кто думает что, требования Благовестия в отношении «имений» несуразны и непосильны, тем более что закон ведь не запрещает владение чем-либо. «Закон и пророки до Иоанна, — подчеркивает Спаситель, — с сего времени Царствие Божие благовествуется и всякий усилием входит в него» (Лк.16;16). Господь очевидным образом ободряет совершение нами этих «усилий», на пути к столь непростым решениям: «пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за Мною, взяв крест» (Мк.10;21).

По сути, Евангелие возвещает, что совершается нечто невиданное от создания мира — Богом принимается решение невозможное доселе: «Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство». Господь изъявляет Свое благоволение наградить человека непостижимым для земного разума сокровищем — райскими обителями в Царствии Небесном. Так что, «радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах» (Мф.5;12), «продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе сокровище неоскудевающее на небесах» (Лк.12;33). А что же люди? Да как у Пушкина: «Народ безмолвствует». И размышляет про себя: «какие странные слова! кто может это слушать?» (Ин.6;60). Или же, по-другому — сознательно принижают, забалтывают это важнейшее повеление Господа своим чадам, такими, например, коментариями: «Вы отдадите свои земные стяжания, но позаботьтесь и о себе — старайтесь приобрести себе небесное сокровище. Однако нельзя думать, что это будет достигнуто одним раздаянием своего имения бедным» [21].

То есть вопреки ясному указанию Господа, автор тщится убедить нас, в том, что, все исполняющие этот очень непростой призыв: «продавайте имения ваши», вовсе не приобретают тем самым «сокровище неоскудевающее на небесах» в Царстве Христовом. По мысли автора, расстаться со своим «имением», это такое нехитрое дело, некая досадная заминка, после чего следует заняться чем-то действительно важным, и всерьез «позаботиться о себе», о «небесном сокровище». Только вот, почему-то евангельский юноша «смутился от сего слова и отошел с печалью», а «ученики ужаснулись от слов Его» (Мк.10;22,24). А нас, современных христиан, требования эти и не смущают и не ужасают, видимо потому, что мы, просто всерьез, никогда и не собирались исполнять их.

9.

Необходимо ясное понимание того, что образ сирийского божества — мамоны, использованный Спасителем вместо слова «богатство» и есть ключ к толкованию понятия «неправедное богатство», а вовсе не некая поэтическая метафора. Любое имение — есть идол, мамона, говорит Господь. Любое имение — неправедно априори, оно «мамона неправды», поскольку непременно, в той или иной степени, но привязывает наше сердце к себе, ибо «где будет сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф.6;21). Откуда же тогда возьмется чистота сердца, дабы могли мы «Бога узрить». Праведное богатство, оно в принципе не возможно на земле. Есть единственное место, где возможно иметь «свое» сокровище, и где повелел нам Господь собрать свое праведное богатство — это Царствие Небесное: «Собирайте себе сокровища на небе» (Мф.6;20). По другому не получится, ибо «не можете служить Богу и мамоне» (Мф.6;24), таков страшный приговор современному человечеству, которое в лучшем случае готово, «может» служить и Богу, и мамоне.

Итак, чтобы избегнуть весьма неприятного впечатления от святоотеческого толкования блаженного Феофилакта, толкователи не столь давних времен, поспешили обратиться к последним данным исторической науки. Так, некий «профессор протоиерей Буткевич» [22] представил обширное исследование фактов «барышничества и ростовщичества» среди древних евреев. В результате он установил, что «не подлежит сомнению, наличие у них более чем у других народов страсти корыстолюбия и любостяжания., они не брезговали никакими средствами для своего обогащения, не гнушались обманом, воровством, даже разбоями и ограблениями купеческих караванов» [23] и т. д. и т. п. Вот так издалека было начато толкование притчи, дабы доказать, что мы все, правоверные христиане имеем богатство «праведное», не иначе, как потому, что «постимся,. даем десятую часть от всего, что приобретаем» (Лк.18;12). А «неправедная мамона» — это вот у таких, нехороших евреев, «барышников и ростовщиков».

Другой же, толкователь, основанием всех недоумений в толковании притчи полагает имевшее место «изменение условий общественно-экономической жизни в Палестине» [24]. Теперь же, когда «успехи исторической и археологической наук» достигли небывалой высоты, мы можем правильно толковать слова Божественного Откровения. И далее, на основании последних научных данных, автор поясняет, что управитель ничего плохого господину не сделал, поскольку имение то, было взято в аренду, и господину он все отдавал, а с должников, мол, дескать, списал, лишь свою долю прибыли, или, в соответствии с терминологией К. Маркса — «прибавочную стоимость». Во всех этих натужных объяснениях сквозит все то же нежелание принять евангельское определение и попытаться примирить служение двум господам. По сути, это вся та же паника, в свое время охватившая и учеников Господа, ужаснувшихся от слов божественного приговора произнесенным над всем миром сим, с его духом служения «мамоне неправды», имением земных богатств — «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Лк.18;25).

Кроме внутреннего неприятия подобного подхода в толковании, подобные «научно-исторические» объяснения, уже на поверхности содержат не мало вопросов. Так, например, надо сразу возразить, что речь в притче идет всего лишь о домоправителе [25], а вовсе не об управляющим имениями. «Господин мой отнимает у меня управление домом» (Лк.16;3), сетует герой притчи. Разница эта существенная и хорошо поясняется в притче «О благоразумном домоправителе» (Лк. 12;42), когда за доброе управление домом, господин и «над всем имением поставит его» (Лк.12;44). Поэтому, видится сомнительной заявляемая в толковании некая сдача в аренду. Кому нужен дом в аренду? Или же иное, не менее существенное, возражение — если был заключен договор на аренду с управителем, и он занимался ссудами в долг, то почему расписки оказались написанными господину? — «И призвав должников господина своего, сказал первому: сколько ты должен господину моему?» (Лк.16;5).

10.

Что же существенного можем мы вынести из притчи «О неверном управителе»?

Господь дает каждому человеку в течение его земной жизни временное управление «домом» этого мира, где самое большое богатство — время этой жизни, отведенное на служение Богу. Все богатство, «имение» этого земного «дома» в полной мере, несомненно, принадлежит лишь Господу. То, что «донесено было» господину о «расточении имущества его», еще не означает того, что «неверный управитель» уподоблялся «блудному сыну», «расточившему имение, живя распутно» (Лк.15;13). Любой человек проживающий жизнь без наивысшего напряжения душевных сил в деле своего спасения — есть «управитель неверный», расточающий время своей жизни, вверенное ему богатство. О том и прикровенные слова Господа: «кто не собирает со Мною, тот расточает» (Мф.12;30).

Но приходит время, и Господин призывает управителя к ответу — как управляешь вверенным тебе, данным от Меня и принадлежащим лишь Мне? Естественно каждый человек, получивший такой призыв от Господа, в той иди иной степени начинает задумываться, понимая, что в оправдание об истраченном, «расточенном» времени этой столь быстротекущей жизни, мало, что сможет предъявить. В случае же с «управителем», размышления его были еще горестнее, поскольку помимо напоминания о необходимости отчитаться за вверенное и расточаемое богатство, предполагается и отстранение его от управления: «ибо ты не можешь более управлять» (Лк.16;2). Что, очевидно, может быть истолковано, как относительно близкую кончину, предстоящее расставание с «домом» и переселение в «вечные обители» (Лк.16;9). Еще раз подчеркнем, что мы все, как и этот домоправитель, временно управляем нам не принадлежащим. Иным толкователям очень не хочется акцентировать на этом внимание, вспоминать, то, что мы лишь странники и пришельцы на этой земле. И что подлинное наше отечество там, в мире горнем. Потому и любое «обрастание» имениями пред лицом Того, Кому все фактически принадлежит, делает их «неправедными» априори, поскольку входит в противоречие с «верным» пред лицом Господа отношением к «малому», земному богатству. И лишает человека права обладать «истинным», небесным богатством. О том и слова Господина: «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное?» (Лк.16;10,11).

Итак, человек, «домоправитель», задумался о предстоящем отчете, о том, как «расточал» свое бытие в этом мире, время этой земной жизни, и блага предоставленные «господином».

Какие же варианты рассматривает человек в этой притче. Этих вариантов не много: «Господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь». Другими словами, по первому варианту, можно было бы заняться, тем, чем Господь и повелел заниматься людям на земле, еще со времен Адама: «со скорбью будешь питаться от земли во все дни жизни твоей» (Быт.3;17) или, проще: «копать». Таким образом, питаясь от земли «со скорбью», «в поте лица своего есть хлеб, доколе не возвратишься в землю» (Быт.3;19), — есть исполнение воли Божьей о человеческом пути на земле, и один из немногих вариантов решения означенной проблемы предстоящего каждому «отчета» за «расточение богатства неправедного».

Либо же второй вариант — бедствовать, нищенствовать, «просить». То есть, пойти путем «нищего, именем Лазарь», «отнесенного Ангелами на лоно Авраамово» (Лк.16;20,22). Этот вариант решения проблемы «богатства неправедного», Господь рассматривает практически сразу по окончании притчи «О неверном управителе», в следующей за ней притче «О богаче и Лазаре».

Путь человеческого спасения ведущий «в вечные обители», рассмотренный в этих вариантах — не прост, и человеку, «управителю» из притчи, явно не по плечу. Но есть оказывается иной механизм наследования этих «вечных обителей» или «домов друзей», который неожиданно открылся «управителю неверному» — «Знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом». Вот за эту-то способность к познанию откровений, сокрытых истин, «и похвалил господин управителя неверного, что догадливо (умно) поступил».

11.

Так что же это за знание, открывшееся человеку и дающее ему не известный ранее удивительный механизм спасения, чудесную возможность быть «принятым в вечные обители», да еще и удостоенную столь неожиданно высокой похвалы от Господа? Это прикровенное знание Церкви Православной о мире загробном, это Предание о «недрах Авраама, Исаака, и Иакова, идеже все праведные пребывают».

Все, что открылось «управителю», как раз и касается благодатного единения мира Горнего и мира дольнего, а так же нашего молитвенного попечения о душах усопших ранее нас, в той или иной степени, таких же «управителях неверных». И, опять же, не случайно, в ближайших евангельских стихах Господь подробно, как нигде после, приоткроет нам знание о том ином мире, в этой же беседе с фарисеями, в притче «О богаче и Лазаре». Не познанный, сокрытый (во многом и поныне) истинный смысл первой притчи, как бы компенсируется практически полной «доступностью» следующей за ней притчи «О богаче и Лазаре». Совершенно очевидно то, что притчи эти прикровенно вводящие нас в тайны горнего мира и загробной участи человека, связаны единой, важнейшей для нас, мыслью Господа о дарованной нам дивной возможности молитвенного общения христиан живущих с душами усопших собратьев по вере. И, более того, что самое радостное (эту радость разделил с нами и Господин притчи), то, что мы можем изменять их загробную участь, уменьшая их «долги».

То, что «должники господина», которых призвал «домоправитель» с целью добиться их расположения, «домы свои» имели уже «в вечных обителях», очевидным образом указано в самом тексте притчи. Но тогда как же «домоправитель» призвал их? Именно так, как ныне Церковь призывает в поминовениях имена «всех от века почивших отец и братий наших». Господь даровал нам, ныне живущим благодатное право вымаливать «долги» христиан почивших раньше нас. Это-то право и реализовал тот «догадливый», а в более точном переводе «мудрый» [26] управитель.

Интересно в этой связи, отметить что управитель призывает «должников господина своего, каждого порознь». Именно, «каждого порознь», и это подчеркнуто в притче, как нечто важное. В чем же прикровенный смысл этого указания? Здесь дан ясный ответ протестантам, не признающим молитв за умерших, и с иронией говорящих нам: «Если есть какой-то смысл в этом вашем поминовении имен своих усопших друзей и близких, то пусть тогда Церковь и молится обо всех сразу, и все попадут в рай». Обратим внимание на очевидное лукавство этих слов, поскольку интенсивность молитв о том или ином усопшем находится в прямой зависимости от того, как он жил, и какую память он оставил о себе. Мы же возблагодарим Господа за ясное указание нам на то, что поминовение «должников» дает возможность нам списать их долги, и на то, что дело это сугубо индивидуальное.

Следуя иным толкователям, могут возразить, что в притче, когда говорится о списании долгов, скорее напрашивается аллегория с раздачей милостыни, а не с молитвенным поминовением усопших. Надо сказать, что раздача милостыни «на помин души», как раз и есть молитвенное попечение о почившем, с древних времен признаваемое Церковью, как одно наиболее действенных средств по облегчению загробной участи.

Но как эта догадка «мудрого управителя», и последующее списание долгов усопших ранее «должников», могли повлиять на предстоящий отчет управителя, и на его собственную участь «в вечных обителях». Какая польза живущему человеку от молитв за усопших? Церковь, признавая эту молитву нашим христианским долгом, в то же время, осторожно относится к возможности реального влияния на нашу загробную участь со стороны душ усопших раньше нас, но не прославленных в лике святых. Думается, притча эта, как раз и рассеивает все наши сомнения. Подводя итог приточного рассказа, Господь обращается ко всем нам со словами сокровенного знания чрезвычайной важности: «И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители». Господь не двусмысленно признает за «друзьями» «приобретенными» управителем, как это не смело звучит, некое право «принятия в вечные обители». Ни кто не дерзнет усомниться, что право решения загробной участи того или иного христианина, когда тот «обнищает», покинет этот мир и оставит свое «богатство неправедное», всецело принадлежит Господу. Но так же нельзя не напомнить и о том бесценном даре Церкви Христовой врученном от Господа — «вязать и решить», что и есть верный залог нашей возможности изменять участь душ усопших. И мы все, род христианский, «народ святый, люди взятые в удел, царственное священство» Церкви Воинствующей, не сомневаемся в благодатном результате поминальных молитв за наших братьев Церкви Торжествующей. И неужели мы можем подумать, что Господь лишил этого благодатного права ту часть Церкви Христовой, что молитвенно предстоит Господу в церквях и храмах Царствия Небесного. Не должно быть у нас сомнений в том, что не только сугубые наши молитвенники и ходатаи великого Собора Всех Православных Святых предстоящие у Престола Господа Славы, но и вся Церковь почивших наших братьев «по благодати и по мере дара Христова», молится о нас грешных, еще живущих на этой земле. По-другому и быть не может, ибо «Одно тело и один дух, один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех нас» (Еф.4;4−7).

12.

Итак, на примере притчи «О неверном управителе» мы попытались отказаться от подхода к Евангелию, как к историческому повествованию и, сколь возможно, постигнуть «премудрость Божию, тайную, сокровенную». Готовы ли, способны ли мы к такому подходу в толковании? Смогли мы или нет постигнуть сокровенные смыслы и божественные глаголы, сокрытые во вневременной природе евангельских откровений?

Или же, судьба остаться нам на прежних, «испытанных» подходах «просвещенного» разума: «Вдаваться в подробные аллегорические объяснения данной притчи совершенно бесполезно, — утверждает Лопухин А.П., — потому что, тут придется руководствоваться совершенно случайными совпадениями». Но притча-то, она и есть по определению — иносказание или аллегория. И метод толкования притчи через образы и аллегории определен самим Господом (Мф.13;18). Почему же в данном случае мы должны отказаться от такого подхода? Что же до случайных совпадений, то их, с Божьей помощью, надеемся избежать, веруя, что постигаем мы «премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей» (1Кор.2;7). Именно так, и не меньше. Поскольку, веруем так же, что евангельские истины, осознанные нами, «возвещаем мы не от человеческой мудрости изученными словами, но изученными от Духа Святого» (1Кор.2;13).

«Как же вам уразуметь все притчи?» (Мк.4;13), — вопрошал Спаситель, взирая на недоумевающих учеников Своих, и Сам же отвечал, — «вам дано знать тайны Царствия Божия, а прочим в притчах, так что они видя не видят и слыша не разумеют… Итак наблюдайте, как вы слушаете; ибо, кто имеет, тому дано будет; а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь» (Лк. 8, 10, 18).

Нам, чадам Святой Соборной и Апостольской Церкви по определению, по непреложному слову Господнему «дано знать тайны Царствия Божия», и если чувствуем, что не понимаем, то случилась беда с нами и «отнимается и то, что думали иметь». И произошло это так потому что, уже «не имеем» чего-то, растеряли в суете мира и в уповании на суемудрый свой разум. И это потерянное нами — известно. Имя ему «ум Христов» (1 Кор. 2, 16). Просить надо Господа вернуть нам это сокровище через слезное наше покаяние во грехах своих. Для чего «держать ум свой во аде и не отчаиваться», ибо Божественная премудрость столь же неисчерпаема, как и любовь Господа к нам неразумным и, если «кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать» (1 Кор. 8, 2).

Примечания
1] Святитель Василий, епископ Кинешемский. Беседы на Евангелие от Марка. М., 1996. С. 173.

2] Успенский Л.А. Богословие иконы Православной Церкви. Переславль, 1997. С. 7.

3] Под герменевтикой мы понимаем не просто «искусство толкования», а именно научную методологию «понимания и интерпретации текстов, исторических памятников и феноменов культуры», при которой «с освобождением толкования от догмы (Дильтей), не существует никакого различия между интерпретацией священных или мирских произведений». Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988. С. 224.

3] Епископ Кассиан (Безобразов). Христос и первое христианское поколение. Париж-Москва, 1996. С. 90.

4] Протоиерей Георгий Флоровский. Догмат и История. М., 1998. С. 378.

5] Блаженный Феодорит Кирский. Т.1. Изъяснение трудных мест Божественного Писания. М., 2003. С. 11.

6] Святитель Афанасий Великий. Творения. Т. IV. М., 1994. С. 475.

7] Святитель Кирилл Александрийский. Творения. Кн. 2. М., 2001. С. 432.

8] Архиепископ Лоллий (Юрьевский). Неправедный управитель // Православный церковный календарь. СПб., 1995. Цит. по: Методическое пособие по курсу Четвероевангелия. ПСТБИ. М., 2002. С. 12.

9] Белинский В.Г. Критика // Московский наблюдатель. Ч. XVIII. М., 1838. Цит. по: Митрополит Вениамин (Федченков) Записки архиерея. М., 2002. С. 967, 968.

10] Священник Буткевич. Жизнь Господа нашего Иисуса Христа. М., 1883. Цит. по: Барсов М.В. Четвероевангелие. Толкования и руководство к изучению. Т. 2. М., 2002. С. 617.

11] Иерей Олег Давыденков. Догматическое богословие. Курс лекций. Ч. 1,2. ПСТБИ. М., 1997. С. 77.

12] Булгаков С.В. Православие. Из настольной книги для священно-церковно-служителей. (Репринт. 1913). М., 1994. С. 337. И это, не смотря на ««Открытие» исихазма в русской церковно-исторической науке во второй половине XIX века. Вместе с тем в официальных изданиях «Православнейшего государства Российского» сторонники св. Григория Паламы именовались не иначе, как «секта исихастов» или «секта паламитов»». (Протоиерей Игорь Экономцев. Исихазм и восточноевропейское возрождение // Богословские труды. Т. 29. М., 1989. С. 59).

13] О непосредственном откровении по учению Слова Божия / Религиозно-философская библиотека (под ред. М.А. Новоселова). М., 1995. С. 6,8.

14] Об этом. Иеромонах Митрофан (Баданин). Преподобный Трифон Печенгский и его духовное наследие. Мурманск, 2003.

15] Геллей Г. Библейский справочник. Христианское общество. СПб., 1998. С. 503. Как мы видим, заявление делается априори отрицательное, вовсе не на основе анализа и сопоставления евангельских текстов, как, например, см. Епископ Кассиан (Безобразов). Водою, и кровию, и духом. Толкование на Евангелие от Иоанна. Париж, 2001. С. 28.

16] См. Примечание к Житиям святых Димитрия Ростовского // Месяц июль. Козельск, 1992. С. 508.

17] Архимандрит Захария (Захару). Христос, как путь нашей жизни. М., 2002. С. 334.

18] Гладков Б.И. Толкование Евангелия. Калуга, (Репринт.1913.), 1996. С. 480.

19] Гладков Б.И. Толкование Евангелия. Калуга, (Репринт. 1913.) 1996. С. 482.

20] Лопухин А.П. Толковая Библия. (Репринт. СПб., 1913). Стокгольм, 1987. С. 206.

21] Вот тоже страшная мода XIX — XX века — священник без христианского имени. Может, и помолился бы, помянул об упокоении собрата — да некого. Не помянешь же — «протоиерей Буткевич».

22] Церковные Ведомости. СПб., 1911. NN 1−9. Цит. по Гладков Б.И. Толкование Евангелия. СПб., (репринт. 1913.) 1996. С. 485.

23] Архиепископ Лоллий (Юрьевский). Неправедный управитель // Православный церковный календарь. СПб., 1995. Цит. по: Методическое пособие по курсу Четвероевангелия. ПСТБИ. М., 2002. С. 12.

24] См. Новый Завет в переводе Победоносцева К.П. (репринт. 1906). СПб., 2000. С. 200; Новый Завет в переводе епископа Кассиана (Безобразова). М., 2001. С. 157−158.

25] «Fronimos» — мудро, обдуманно, целесообразно». Лопухин А.П. Толковая Библия. (Репринт. СПб., 1913). Стокгольм, 1987. С. 228.

26] Лопухин А.П. Толковая Библия. (Репринт. СПб., 1913). Стокгольм, 1987. С. 230