Батюшка из Владимирского централа

В канун светлого праздника Пасхи Протоиерей Евгений Боровских призывает вспомнить о тех, кто находится в местах лишения свободы

— Отец Евгений, ваша официальная должность — благочинный тюремных храмов и приходов Владимирской епархии. Как вы пришли служить во Владимирский централ?

— Я пришел сюда в 1989 году по собственному желанию. Во-первых, заведение это всемирно известное. Во-вторых, через него прошли сотни священнослужителей. Святитель Афанасий, ковровский епископ Сахаров, один из последних святых исповедников и новомучеников, бывал в этом узилище неоднократно. В заточении он написал службу «Всем святым, в земле русской просиявшим». Владыко Афанасий был похоронен напротив тюремных стен. И туда народная тропинка никогда не зарастала. Я тоже попросил у него благословения на тюремное служение. Сейчас служу в Троицком храме, который начали восстанавливать в 1995 году.

Надо сказать, что в дореволюционной России народ называл человека, преступившего закон, и «татем», и «разбойником», и «душегубцем». Но только до тех пор, пока тот находился на свободе. Попадая в острог или на каторгу, он становился в глазах православно верующих «страдальцем», «несчастным», «узником» — братом, который нуждается в помощи. С этой глубоко христианской точки зрения, церковь всегда придавала присутствию священника в тюрьме исключительно большое значение.

За 15 лет служения в местах лишения свободы у меня, да и практически у всех священников сложились очень теплые дружеские отношения с администрацией пенитенциарной системы. Мы окрестили начальников колоний, а недавно — начальника Владимирского централа…

— А зачем тюрьме церковь?

— Вся история человечества — это преступление и наказание. Человеческий суд — еще не самое страшное. Самый страшный суд — Божий. К добру идут все. Вопрос, в чем они видят это добро? Одни могут человека убить. И думают, что сделали добро, потому что человек этот издевался над другими. Даже если ты соблюдаешь распорядок дня, добросовестно работаешь, исполняешь все указания администрации, это не гарантирует перемен к лучшему, потому что не всегда совпадает с Божьими заповедями. На моем опыте, стать другим можно только через Бога.

— В понимании обывателя Владимирский централ — сборище злодеев. Но ведь в советское время там сидело немало безвинных жертв. А сейчас?

— Да, можно сказать, и сейчас такие тоже бывают. Помню, сидел мужик из Химок за украденный мешок картошки. Или вот такой случай. Муж с женой живут в деревне, работают. Она в школе учительница. Он выращивает дома скотину. И стало людям завидно. Начинают к нему приставать, издеваться. Наконец приходят пьяные бить. Защищаясь, он ломает кому-то руку. На него подают в суд. Говорят: плати за руку. У него такой суммы нет. А нет, обещают, мы тебя посадим. Находят какие-то пути к следователю и сажают.

Отдав полтора десятка лет пастырскому служению в местах лишения свободы, я не понаслышке знаю обо всей сложности тюремного мира, о неоднородности его состава. Есть здесь и матерые преступники, и неудачники.

— А скольких заключенных вы окрестили?

— Сотни.

— Были среди них «яркие» уголовники?

— Мне пришлось крестить троих воров в законе. Среди них — знаменитый Саша Север. В честь него Круг, ныне покойный, написал песню «Владимирский централ». А наши отношения завязались так. В одно время прошла волна грабежей по храмам. И ко мне обратились бабушки с просьбой помочь, чтобы тюремные авторитеты повлияли на эту ситуацию. Администрация дала разрешение, и я имел с ними встречу. Мы поговорили, и на какое-то время кражи действительно прекратились.

— Жизнь изменилась, а меняется ли преступность?

— Еще 10 лет назад в воровском движении действовали строгие принципы. В свое время во Владимирском централе сидел Василий Бриллиант. Он говорил начальнику: «Если нас уничтожаете, придет другое поколение воров, которое уничтожит вас. Поколение без принципов». Так и случилось.

Сейчас тюрьма полна людьми, получившими первую судимость за жуткие преступления. Раньше в тюрьме, прежде чем кого-то наказать, собирались у авторитета и долго обсуждали, чтобы не загубить человека зря. А сейчас все эти традиции вырождаются. Ничего не стоит просто так лишить жизни. Смертную казнь отменили, и они получают пожизненные сроки.

— На ваш взгляд, это лучше или хуже?

— В каких-то случаях лучше, в каких-то — хуже. Многие люди, которым дали смертную казнь, принимают ее с радостью. Но вот за Чикатило только официально двое получили высшую меру наказания. А скольких поубивали неофициально? Лично я встречался в централе с двумя заключенными, которые сидели по его статье. Посадить у нас в России можно кого угодно. И везде можно. Из-за этого-то тюрьма простыми мужиками и забита.

— А зачем заключенные идут в церковь?

— Есть люди, которые прикрываются церковью от всяких наказаний. Для них храм — возможность раньше выйти из стен тюрьмы. К верующим относятся мягче и администрация, и свои. А попадают на свободу — снова берутся за старое. Только действуют хитрее, чтобы не попасть сюда снова. Совершенствуются во зле.

А другие искренне хотят переосмыслить и изменить свою жизнь.

Лет восемь назад крестил узбека-мусульманина. Он принял чин отречения от мусульманства. Спрашивает, как себя вести. Говорю ему: «Теперь ты христианин. Дорожи именем Божиим. Не богохульствуй, не допускай, чтобы кто-то богохульничал при тебе».

Как-то вызываю его. Говорят, в изоляторе. Спрашиваю, за что, а он рассказывает: «Батюшка, стал тут один смеяться надо мною, над верой в Бога, над Матерью Божией. Я взял его и порезал, но не убил». Вот такие бывают случаи.

А есть такие, которые полностью все отрицают и ни во что не верят. Чтобы привести их к Богу, требуются колоссальные усилия.

— Такие безнадежны?

— Нет. Спасти можно всех. Ибо Благодать Божия созидает и пути ее неисповедимы, то есть неожиданны и непредсказуемы для нас. Складывается ситуация, требующая непрестанного присутствия в тюрьме, дабы понимать и просвещать и самих заключенных, и тех, кто держит их в заключении. А у нас в тюрьмах нет штатных священников. Одни идут туда по своей инициативе, других направляет Владыко. У каждого из них есть свои приходы. Я тоже куратор «на общественных началах».

В тюрьму идти — это не магазин или банк освящать, где что-нибудь дадут. Туда нужно самому нести: кому письменные принадлежности, кому чайку, кому лекарства. Потом, это отстойник, где сконцентрированное зло. Если у нас в городе зло на 100 метров, то там — на квадратный сантиметр. Работать здесь очень тяжело.

Нужны священники, которые бы служили в тюрьме и получали там зарплату, как за рубежом. Например, в бывшей социалистической Румынии священники, работающие в тюрьме, получают зарплату от государства и церкви. Широко развито волонтерское движение мирян, помогающих таким священнослужителям. После Пасхи мы вместе с журналистами НТВ едем туда снимать фильм о взаимодействии между православной церковью и государством.

— А тюрьмы сегодня боятся?

— А чего бояться? В тюрьме сейчас хорошо. Она разительно отличается от тюрьмы десятилетней давности. С окон сняли жалюзи-реснички, сделали евроремонт, нет ограничений в питании. По закону свидание разрешается с родственниками и другими лицами. А кто такие другие лица? Взяли какую-нибудь девчонку ребята, купили ее — вот и «другое лицо». Каждый месяц можно такую свиданку делать…

В камерах есть телевизоры. У всех, кому надо, мобильные телефоны: разговаривай сколько хочешь. Единственный минус — время проходит не на воле.

Я был в европейских тюрьмах. Там порядки более жесткие. А в Америке тюрьма — это что-то страшное. Там во всем, кроме питания, очень жесткие ограничения. Не так слово сказал, посмотрел, тебя изобьют дубинкой или еще куда-нибудь посадят. А у нас сегодня можно плюнуть на милиционера, и это пройдет безнаказанно.

Четыре года назад к нам приезжал католический священник отец Джон, который служит в одной из центральных тюрем Америки. Я его хотел чем-то удивить и показал наш знаменитый Владимирский централ. А он посмотрел все и говорит: «У вас детский сад».

— А как церковь относится к тюрьме?

— Считает, что тюрьма необходима. Люди порочны. Как их еще прибрать от общества, чтобы больше не делали зла? Пенитенциарная система переводится как покаянная система. Покаяние — основа спасения. Сейчас есть возможность для всех проповедовать покаяние. И практически во всех местах лишения свободы есть храмы, куда заключенные могут прийти и помолиться.

Многие, отбывающие здесь срок, говорят: меня привела к Богу тюрьма. И даже благодарят за это. Здесь они по-новому посмотрели на свою жизнь, осознали, что благодаря заключению избежали многих ошибок. В тюрьме есть время подумать.

— Слышала, что вы собирались уходить из тюрьмы. Почему?

— Я уже 15 лет на этом посту. С нуля построил четыре тюремных храма, начал строительство еще двух. Все это требует немало времени и сил. А силы уходят.

Потом у строительства тюремного храма своя специфика. Сюда в любое время не придешь — пропускной режим. Да и стройматериалы крадут и сваливают все на зэков. А зачем зэку 5 тысяч штук кирпича? Словом, ты строишь храм, а на этом еще кто-то строит.

Зэки верят в Николая Чудотворца

— Отец Евгений, а есть ли святой, который покровительствует заключенным?

— Заключенные особенно чтут Николая Чудотворца. Известны случаи, когда к нему за помощью обращались обреченные на смертную казнь и получали спасение. В молитве, обращенной к святому, они просят избавить от уз темницы.