Отвыкли мы от приговорно-плеточной журналистики. Но в Приднестровье и ныне можно прочитать перлы вроде: «в январе-феврале этого года криминально-клерикальной оппозицией была предпринята попытка государственного переворота. Во главе этой оппозиции, как выясняется, стоит некто, очень похожий на епископа Юстиниана» (
http://www.piar.nm.ru/).
«Попытка государственного переворота» состояла в том, что епископ не согласился с проектом нового закона о свободе совести. История дискуссии вокруг этого законопроекта уже знает и аресты (в конце марта арестовывали секретаря тираспольской епархии о. Дионисия Абрамова) и анафемы (в феврале владыка Юстианиан отлучил от Церкви автора этого законопроекта).
Особый оттенок этому конфликту придает то, что епископ Тираспольский Юстиниан (Овчинников) — единственный действительно легитимный носитель власти (пусть и только церковной) в самопровозглашенной Приднестровской республике. Епархия, возглавляемая им, входит в состав Московского Патриархата, причем не напрямую, а через Кишиневскую митрополию. 9 лет работы Юстиниана в Приднестровье были работой миротворца: единственная «ветвь власти», которая из Молдавии смогла перерасти на левый берег Днестра (пусть и чисто символически) — это церковная.
Причем труд владыки находил признание и приднестровских властей, вручивших ему высшие ордена своей республики.
И вдруг — резкая смена курса религиозной политики. Все больше появляется знаков того, что приднестровская силовая элита делает ставку на боевое язычество. «Днестровский курьер» в день Благовещения о православном празднике не говорит, зато помещает большое и вполне рекламное интервью о неоязыческой секте «нью-эйдж» (см.
http://courier-pmr.narod.ru/guest.htm).
Явно симпатизирует язычникам и новый, столь конфликтный законопроект. Все его многочисленные ограничения распространяются на религиозные общины, а таковыми считаются лишь те группы, что «верят в Бога». Уже его первая статья определяет: «Религия — специфические действия (культ), основанные на вере в Бога».
Но неоязычники (те же нью-эйджеры) настаивают на своей нерелигиозности. Их главный аргумент: мы в Бога-то ведь не верим, мы — материалисты (правда, такие материалисты, которые и мысль считают материальной). Они считают богами себя, говорят про «тонкую материю», бают про «торсионные поля», а своих кумиров (Махатм и прочих Анастасиюшек) поселяют то в «Шамбале», то в каком-нибудь созвездии Ориона.
Но приднестровский закон дает слишком узкое определение религии. Лучше бы его авторы последовали примеру князя Трубецкого, который в «Брокгаузе и Ефроне» определил религию как веру в существование высшего мира. Там, где человек предполагает существование надчеловеческого духовного мира (в форме духов или энергий, Личного Бога или инопланетян) — там работают формы религиозного сознания.
Сужение же мира религий до только западного (теистического) его сектора оставляет государственную школу совершенно беззащитной перед натиском неоязычников рериховского типа.
Какие же ограничения налагает приднестровский законопроект на религиозные общины?
Во-первых, он обрекает регион, в котором живет лишь три четверти миллиона людей на культурно-религиозную изоляцию.
Религиозные организации, а также «общества, братства, другие объединения граждан для осуществления благотворительности, изучения распространения религиозной литературы и иной культурно-просветительской деятельности, не могут возглавляться лицами не имеющими гражданства ПМР». Иностранцы (в т.ч. числе граждане Молдовы, Украины, России) не могут возглавлять семинарии и церковные школы, не могут входить даже в руководящие органы религиозных общин. Принятие такого закона будет означать автоматическую депортацию епископа Юстиниана и многих других священников РПЦ (равно как и католических священников).
Во-вторых, создается некий государственный орган по контролю над религиозной жизнью. Он точно знает, что именно является «деструктивной религиозная организацией» — это «авторитарная иерархическая организация любой ориентации, разрушительная по отношению к естественному гармоническому духовному, психическому и физическому состоянию личности, а также к созидательным традициям и нормам, сложившимся социальным структурам, культуре, порядку и обществу».
Пока этот всекомпетентный орган не даст своего заключения — религиозная группа не сможет получить регистрации. Но этого мало. Ни один священник и проповедник не сможет вести свою деятельность, если этот самый госорган не выдаст ему некую «аккредитацию»: «все служители культов, избранные (назначенные) согласно уставу соответствующей религиозной организации, должны пройти аккредитацию в органе по делам религий и культов. Порядок прохождения аккредитации устанавливается органом по делам религии и культов». Орган же будет решать, что по вкусу «сложившимся социальным структурам».
В-третьих, законопроект говорит, что все «финансовые и имущественные пожертвования, как и иные доходы, собственность и находящееся в пользовании имущество религиозных организаций подлежат налогообложению». Это занятная манера государства брать себе долю от того, что было пожертвовано отнюдь не ему…
Школам, даже частным, запрещено преподавать Закон Божий даже факультативно (максимум, что разрешено — факультативы по религиоведению или религиозной культуре).
И, наконец, самое главное: «Миссионерская, проповедническая деятельность, распространение и продажа печатной, аудио-, видеопродукции религиозного содержания в организациях, учреждениях на территориях, прилегающих к объектам государственной и частной систем образования, запрещены, за исключением самих религиозных организаций, их структурных подразделений и относящихся к их ведению территорий».
За этой сложной конструкцией стоит запрет на всякое присутствие Церкви за пределами храма. Книжные магазины забиты неоязыческими книжками (целительство, «диагностика кармы», привороты, астральное каратэ и т. п.). Но теперь это море нельзя будет разбавлять и капелькой христианской литературы.
Чтобы еще больше изолировать церковную проповедь от общества, закон устанавливает: «Не разрешается использование для проповедническо-миссионерской деятельности объектов и сооружений, не имеющих культового предназначения независимо от форм собственности, в том числе построенных за счет собственных средств, взносов пожертвований». Это значит, что нельзя прочитать религиозную лекцию в городском Доме культуры или в университете. Запрет распространяется и на частные, негосударственные помещения. Но самое скандальное другое — оказывается, что если лекционный зал построен самой религиозной общиной за счет собственных средств, но стоит отдельно от собственно молитвенного помещения — и тогда там нельзя читать именно лекций.
Нетрудно заметить, что эти ограничения равно тяжким грузом ложатся на все христианские общины — и православные, и католические, и протестантские. В современных школах и газетах принято говорить, что православная традиция — это традиция сервилизма, всегдашнего молчания и послушания государственной власти, в то время как западные христиане умеют, мол, отстаивать права и свободы граждан и осаживать государственные претензии… Но из всех религиозных общин, действующих в Приднестровье, публично заявить о своем несогласии с новой религиозной политикой рискнула только православная епархия. Получит ли епископ Юстиниан поддержку российских и международных правозащитников? Или его православная ряса станет плащом-невидимкой, за которой правозащитники не увидят боль и правду живого человека? Не заметили же они боли русских людей, изгонявшихся из дудаевской Чечни…
Но новый конфликт в Приднестровье требует внимания не только правозащитников или дипломатов. Мне бы хотелось, чтобы свой урок смогли извлечь и те православные публицисты в России, которые требуют жестких карательно-правовых мер против сект. Боюсь, что в итоге мы инициируем и поддержим принятие таких актов, которые, поначалу ограничивая секты, потом возжелают свое действие распространить и на нас самих. Например, православная пресса поддерживает идею запрета деятельности «свидетелей Иеговы». Законное основание для этого есть: согласно ст. 14,2 российского закона о свободе совести, религиозная организация может быть ликвидирована в случае, если она «склоняет к отказу по религиозным мотивам от оказания медицинской помощи». «Свидетели Иеговы» запрещают переливание крови — и потому на их совести действительно немало смертей.
И все же эта статья долгое время оставалась недействующей по той причине, что она оказалась в противоречии с законом об основах здравоохранения, который оставляет за пациентом право самому решать — какие методы лечения себя он дозволит, а какие — нет. Конфликт этих двух законов взялся ликвидировать Московский городской суд. Он в марте 2004 года решил, что закон о свободе совести выше, и потому «Свидетели Иеговы» виновны…
Я не аплодирую такому решению. При всех наших дискуссиях с иеговистами нам пора, кажется, хотя бы краешком глаза держать в поле нашего зрения вопрос: а не обернутся ли наши доводы против нас самих. А если против православных государство начнет применять репрессивные меры за наш отказ от каких-либо методов лечения? Мы видим, что медицина стремительно становится все более и более оккультной. Экстрасенсы получают государственные лицензии. Так если однажды участковый терапевт пошлет православного на прием к «биоэнергетику», а христианин не захочет лечиться у колдуна в белом халате, — то не привлекут ли его и нашу Церковь за это к судебной ответственности? В общем — не рой другому яму, а то сам в нее попадешь…
В парламенте Приднестровской Молдавской Республики первое слушание конфликтного закопроекта назначено на 14 апреля.
