Евангелие от безумного Макса

В Страстную неделю на экраны Москвы выходит скандальный фильм «Страсти Христовы»

«Безумный Макс» Мэл Гибсон — символ шотландской лихости, австралийского жизнелюбия, «храброе сердце» Голливуда — снял фильм на основе четырех Евангелий: от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна.
Конфессиональные пристрастия в Голливуде принято тиражировать столь же откровенно, как физические параметры звезды и ее гонорары. Общеизвестно, что Гибсон — традиционный католик. Что его дочь решилась стать монахиней. Что замысел жития Богочеловека зрел в «храбром сердце» много лет. Хотел снять что-то сокровенное, близкое сосредоточенной молитве. Но молитва — акт глубоко интимный. Гибсон же предлагает рамки литургии с ее традиционными моментами театральности расширить до масштабов многомиллионного блокбастера — плоть от плоти масскульта.

«Страсти» Гибсона — описание последних двенадцати часов жизни Христа. С момента искушения сатаной в Гефсиманском саду до мучительной казни.
Кто спорит: лучшая реклама фильму — скандал. У «Страстей Христовых» — ни с чем не сравнимая реклама, ибо скандалы вокруг фильма полыхают, как средневековые костры. Вот лишь часть эпизодов «жития фильма». Возмущены ортодоксальные евреи, упрекающие режиссера в антисемитизме. Ряд католиков оспаривают вольность трактовки. Жару поддает и отец Гибсона, назвавший холокост «злонамеренным вымыслом». Ученые-библеисты заявляют, что до достоверной исторической картины фильму далеко. Ватикан встает на защиту фильма. Кардинал ватиканской Конгрегации заявляет, что охотно заменил бы некоторые из своих проповедей на сцены из ленты. Зрительский ажиотаж нагнетается. В Америке фильм вышел одновременно в 2800 кинотеатрах, побивая кассовые рекорды, споря с толкиенистской киноманией, за пять дней собрал больше 125 миллионов. Зрителей не смущает категория R (зрители до 17 лет могут смотреть фильм только в сопровождении взрослых)..
Экранизации святых книг — площадка, где вера встречается с искусством. Момент не простой. Понятно, что с верой у Гибсона все порядке. И он снимает честную картину, действуя скорее по канонам статичной литургической драмы, с тайной надеждой, что показ фильма станет причащением новообращенных зрителей. Презрев законы драматургии (принцип восхождения к кульминации), необходимость внутреннего развития, режиссер становится рабом канона. Лишь «память рабская» — не сердце ведет рукою авторов. И краткие флэш-бэки в прошлое (мгновенные вспышки из жития Христа) не дают ощущения глубины, многослойности, возникающей при чтении Евангелий.
В версии Гибсона нет ни эротических сцен, ни революционных манифестов. Глубоко верующий католик и в режиссуре изо всех сил старается сохранить верность «букве». Размышляя о природе телесной власти и духовной, он с пиететом компилирует Евангелия. Старается придать «картинке» элементы документализма. Оттого герои говорят на арамейском (иудеи) и вульгарном римском (римляне). Цветовая гамма продуманно сдержанна, выдержана в блекло-коричневых караваджевских тонах. Однако писанные по-гречески Евангелия по-разному освещают события последних 12 часов жизни Иисуса. У Иоанна суда нет, у Луки Синедрион проходит с утра, у Марка и Матфея — ночные судилища перед полным составом иудейского Синедриона. Есть разночтения и в описании «последней ночи». Для Гибсона «страсти» имеют локальный перевод — «страдания». 12 часов страданий прессуются в 127 экранных минут. Следуя канве евангельских текстов, режиссер по крупицам собирает сведения о надругательствах и избиениях. Скупо данные в Евангелиях (причем не во всех), эти сведения разворачиваются в душераздирающее (точнее сказать, телораздирающее) действо. Над Богочеловеком не просто глумятся-издеваются — его форменно пытают: изощренно, долго, нещадно. (Актера для сцен избиения гримировали по семь часов, чтобы тело его на глазах превращалось в кровавое месиво.) Эти сцены — нескончаемые, вопиющие — вызвали шквал особого «интереса» к фильму, инфаркты во время просмотров. Хотя истинное искусство угадывается, напротив, по подъему, который оно дарует.
Режиссер загипнотизирован материальной плотью (даже орудия пыток преподносятся торжественно и подробно). Ужас жертвы есть. Нет излучения глубокой тайной радости, «что для ума покрыта тьмою, но сердцу видима вдали». Не очевидна оборотная сторона «Страстей» — прощение, любовь к врагам. Мотив искупления порабощается сценами кровавых мучений. Из зала зритель выходит подавленный, не очищенный катарсисом трагедии.
Христос в исполнении Джима Кавизела (известно, что во время съемок актера поразила молния, но это событие в духе «жития фильма») — по сути, одушевленное изображение фигуры, только что сошедшей с иконостаса. Он «распят» уже с начала фильма. Его лишают эмоциональных нюансов. И для противостояния ужасу греха, эгоизма, слабости, которых на экране вдоволь, одной монументальной иконы недостаточно.
Что касается сути. Исследователи доказывают: смысл исторической ткани событий в христианском воззрении заключен в финале. Осмысление «содеянного» совершается в этой обратной точке отсчета. Поэтому последние главы Евангелий являются их кульминациями. В чреде евангельских событий смерть Христа и Воскресение — кульминация призыва к любви, поправшего смерть. Радостность события уводит на второй план страдания и смерть. После фильма (в котором момент Вознесения купирован) остается осадок торжества насилия и мученической смерти. Поэтому кажется, что и миссионерской, популяризаторской роли фильм не выполняет.
Гибсон как заклинание повторяет, что цель его — «вдохновлять, а не оскорблять». И миллионы американцев с готовностью платят «зеленые», чтобы поскорее вдохновиться. Есть подозрение, что «суперкнига» Гибсона служит им «кратким курсом» Нового Завета. Ибо верующим фильм откроет немного.

P. S. Прокатчики спланировали выход фильма в России в Страстную неделю. Видимо, им невдомек, что в это время верующие в кино не ходят.

29.03.2004