Каждый день на нас обрушивается огромный поток самых разных образов, картинок, рекламы. И человек даже не замечает, что в его неважном самочувствии, непонятном настроении, запутанном мировоззрении виноваты именно эти невыносимые многообразные картинки, пестрота которых влезает в их головы и души. Неужели же человек не может контролировать, управлять тем шквалом визуальной информации, которая обрушивается на его сознание? Человек имеет право быть хозяином своей головы! Следует только его в этом убедить.
Сегодня в гостях у журнала «Ролан» художник Павел Бусалаев, автор книги «Беседы с иконописцем», который предлагает посмотреть на мир, на искусство кино через призму православной иконы… и потом еще раз на мир, но уже другими глазами.
— Павел, как пришло тебе в голову через икону смотреть на все, что происходит вокруг?
— Дело в том, что вот уже двадцать лет я занимаюсь иконописью. Десять лет жил рядом с монастырем Оптина пустынь. Современное искусство, массмедиа меня тогда не интересовали вовсе, лет на пятнадцать я выпал из пространства современной образной структуры. Я бы и продолжал так жить и дальше, но меня попросили написать книгу об иконе. «Диалоги с иконописцем» — так мы назвали книгу, которую написали вместе с моим другом швейцарцем Мишелем Кено. Вышла она в прошлом году в издательстве «Серф» во Франции. В процессе работы над книгой приходилось формулировать то, о чем иконописцы чаще всего молчат: о методах работы с образом, о путях подготовки себя к этой работе, о значении иконных символов, о законах взаимодействия духовной реальности с нашим миром. И когда мы закончили писать, я увидел, что все эти законы универсальны, что они работают и в «миру». А вот наполнение этих образов (которые, на мой взгляд, выстроены по законам иконы) может быть любым, и даже вовсе не духовным. Сегодня я пришел к выводу: икона — это не только взгляд Бога из мира вечности, когда мы можем встретиться с Ним взглядом, а еще и определенный информационный ключ к тому, что происходит здесь и сейчас. И по этим законам выстроено многое в современной культуре, и в том числе в кинематографе.
— Выходит, ты считаешь, что этот ключ, отлитый в давние времена, отлитый людьми, обладающими иным опытом, иной ментальностью, подходит к скважине сегодняшнего дня?
— Пойми, принципы сакрального (священного, обрядового) искусства универсальны, они создают аналоги в разных культурах, и в разные времена. Посмотри на житийные иконы. В них на одной изобразительной плоскости видна вся жизнь человека — она начинается еще до его рождения и продолжается после смерти! И когда мы смотрим фильм «Храброе сердце», например, то видим достаточно «христоподобную» «икону» Уильяма Уоллеса. Там также, как и на агиографических (житийных) иконах, показано, как проходило его детство, как он воспитывался, нарисована его драма, его подвиг, борьба за свободу, конечно, не всего человечества как у Христа, а конкретно Шотландии, предательство, крестообразные муки и смерть. Этого иконного христоподобия героя создатели фильма добились в кинематографическом пространстве. Вполне закономерно, что теперь Мэл Гибсон снимает свою трактовку «Страстей»! А в фильме «Фрида» мы имеем дело с настоящей житийной иконой «святой» от модерна. Да и любое серьезное течение имеет своих «святых», и, по большому счету, совершенно неважно, как они прославляются, в шутку или всерьез. Икона позволяет раскрывать не только видимую реальность, но и то, что стоит за этой реальностью. Суть предмета.
— К тому, что раскрывает икона, наверное, стремится любой настоящий художник. В том числе и художники-кинематографисты. Можно кино назвать «иконой» современного мира?
— Это скорее представление людей об иконе нашего времени, это сумма всех желаний, надежд, страхов. Кино сегодня ставит перед собой те же формальные задачи и пытается работать с теми же символами, что и икона. Так, в фильме «Матрица» в современном антураже, современном киберпространстве, современной стилистике, но пользуясь древними символами, пытались создать именно «иконный» образ. Неважно, что этот образ, в отличие от иконы, где все явлено одномоментно, протяжен во времени. Авторами используется клиповая нарезка из древних символов. Тот, кто знаком с сакральными искусствами, увидит, насколько методы и техники этих искусств и практик использованы не только для выражения смысла, но и для самой постановки кадра. Люди стараются создать некую икону, где Нео — новый спаситель человечества, а Морфиус — его предтеча. И в этой притче сам творческий метод входит в параллельную плоскость с методами сакральных искусств.
— У Толкиена в его «Кольцах» вся символика также уходит глубоко в древность…
— Конечно, и символы эти не могут измениться, что ничего нового в этой сфере создать нельзя: либо мы возвращаемся к принципам сакрального искусства, либо мы от них отходим. Фильм «Властелин колец» — создание некой «иконичной» реальности, где духовные силы проявляют себя через определенные символические действия. И получается, что наиболее технологически мощные и кассовые фильмы — гремучая смесь из компьютерного авангарда и религиозной архаики.
— На мой взгляд, фильмы, в которых под разными масками, разными стилями зашифрованы вечные образы добра и зла, существовали всегда.
— Кинематограф, как только родился, сразу стал великим. Когда он был еще немой, он уже был «Великий немой». Но все, что делалось тогда, еще было очень наивно по сравнению с достижениями в живописи и в литературе начала века, когда авангард брал высоту за высотой. Кинематограф был наивен, пока за него не взялись серьезные силы. Ленин не зря сказал свою знаменитую фразу про «важнейшее из искусств». И качественный скачок произошел в Союзе и в фашистской Германии, потому что и коммунизм, и фашизм поставили перед собой задачу формирования сакрального социокультурного пространства. Тот и другой строй были «иконами» грядущих царств. Не случайно, что во главе обоих судьбоносных течений стоял бывший акварелист и бывший семинарист — люди, понимающие толк и в искусстве, и в церемониале.
— Нужно было уметь воспитывать в подданных веру?
— Конечно. На мой взгляд, нельзя говорить, что после революции русский народ потерял веру, он просто ее «сменил». И когда я веду беседы об иконе, в некоторых случаях я помещаю в начале лекции плакатик с Лениным: Ильич стоит на трибуне с зажатой в руке газетой «Правда». Он стоит как бы в солнце, которое имеет различные круги славы. Если поставить рядом икону Преображения, когда Иисус Христос стоит на горе Фавор в кругах славы со свитком в руке, то станет очевидным это копирование. А кино было самым мощным оружием в формировании нового социокультурного пространства, которое копировало образы, наполняя их конъюнктурным смыслом.
— В это время создавались знаменитые кинообразы героев, глядя на которые, советский человек должен был подражать им.
— Наш коммунизм был квазирелигиозной системой. Ты идешь на демонстрацию, которая является аналогом крестного хода, ты берешь портреты 12-ти, по числу апостолов, членов Политбюро, а впереди едет большая машина с коммунистической «троицей» — Маркс, Энгельс, Ленин, и все это сопровождалось «священными» песнями. Традиция России выражать свои чаяния и надежды в образах и вешать эти образы на стены домов и в центре площадей, началась с икон, очень быстро во время революции перетекла из часовенок, храмов, поклонных крестов в советскую агитацию и пропаганду, когда на этих же местах водружались знаки «новой веры». Сегодня пространство красного угла занимает черный ящик с голубым экраном, наполненный ценностями нашего времени, выраженными в канонах теле- и киноискусства. А наши герои — «фабричные» звезды, канонические телеведущие, канонические банкиры, канонические бандиты и их канонические любовницы… Опять нам показывают, куда надо идти и к чему стремиться.
— Но люди привыкли верить в то, что им проповедуют. Много денег — это счастье, это хорошо.
— Иконы создают вокруг себя пространство. Пространство веры переходит в пространство жизни. Что сейчас делает кинематограф? Он создает пространство, на которое человек — хочет он того или не хочет — ориентируется.
— Это происходит через работу 25-го кадра или иных технических или психологических хитростей, воздействующих на подсознание?
— Дело не только в психологических и технологических возможностях, которые, конечно, старательно используются. Когда человек планируется на потребление определенных идей и вещей, их продавцами используется специфический язык, язык сакральный. Пазолини, кажется, сказал, что общество потребления достигло такого тотального контроля над мыслями, по сравнению с которым фашистский режим просто детский сад. На первый взгляд, люди не видят ничего кроме хаотичного потока образов, но это глубоко западает внутрь, это формирует матрицу их поведения. Сверхзадача художника — создать такой образ, который бы владел человеком, который бы его «переформатировал». И в этом смысле, часто на зрителя работают не те специальные киношные хитрости, которые находится на виду. Именно второй, третий пласт произведения, который не поддается поверхностному анализу, формирует душу, он попадает внутрь человеческой души, оставшись незамеченным.
— То есть твоя деятельность направлена именно на то, чтобы показать современнику, что с ним происходит, когда он видит тот или иной образ.
— По крайней мере, я хотел бы, чтобы сознание человека каждый раз включилось когда он смотрит на окружающие его картинки. Сверхзадача заключается в том, чтобы он сумел верно читать навязанные ему, помимо его согласия образы. Суметь их читать так, чтобы иерархия бытия, связь с Богом, от этого прочтения не только не ослаблялась, но усиливалась. Сила масскультуры — в корыстной любви к человеку. И очень трудно нейтрализовать зло этого явления, не выявив сначала добра, которое в этом явлении заключается. Иногда идешь мимо торговой точки и слышишь, как надрывно орет какая-нибудь певичка. И вдруг в словесной шелухе проговаривается древняя библейская истина. Пусть это выражено грубо, пусть это выражено не так явно, как в церкви, но от неожиданности все равно мороз по коже. Другое дело, что ни автор, ни исполнитель даже не представляют, в каком смысловом поле они работают.
— Имеющий уши да услышит.
— Да, а имеющий очи да увидит. Икона во всей полноте ее смысла и должна помочь нам эти очи наконец-то открыть.
— Павел, я знаю, что недавно ты вернулся из миссионерской поездки в Европу. Кому-то это покажется странным: разве Европа нуждается в миссии? Что же ты там делал?
— Я был в Норвегии, в Англии. А в Шотландии три с лишним месяца я занимался тем, чем я всегда занимаюсь: рассказывал людям об иконах, а потом предлагал посмотреть через призму иконы на современный мир. Люди были удивлены, потому что в их душах происходил процесс узнавания, понимания разных вещей, о смысле которых они догадывались, но не могли это выразить. В Шотландии я встречался с очень интересным человеком — Альбертом Боглом. Он занимается строительством Центра христианских визуальных искусств, на который Шотландский кинематографический фонд выделил ему приличный гранд. Богл однажды высказал правильную мысль: современный христианский художник должен быть и иконописцем и иконоборцем одновременно. Потому что мир вокруг нас полон образов, которые претендуют быть иконами и используют законы иконичной реальности для этих целей. И поэтому сначала мы разрушаем образ, как иконоборцы. Затем нам нужно выделить позитивный, Богом данный элемент, благодаря которому образ и работает, очистить его от фальши и искажений. И затем на обновленной основе создать новый образ. И тогда — мы иконописцы.
— Как это можно сделать на практике?
— Сам Богл практикует это с вышеназванной «Матрицей». Вполне в духе постмодернизма, он делает смертельный коктейль, вырезая куски из рекламных роликов, библейских и современных фильмов. И создает клипы, а потом гоняет их перед молодняком. Сначала он занят аналитической работой — он расшифровывает эти образы, переориентирует их к Богу, и затем заставляет молодежь увидеть всю красоту этих образов, правильно их понять.
— А ты имел опыт общения с подростками, которые, пройдя такую школу, пытались разобраться в образах и иконах?
— В Шотландии я много общался с подростками и студентами, проверял на них иконичные методы анализа того, что нас окружает, и был удивлен нашим единодушием. Дело в том, что подростки делают эту работу самостоятельно. Сейчас много толковых молодых ребят, воспитанных в жестких условиях, но все же приобретших в этих условиях умение различать плохое и хорошее. Другое дело, что старшие им в этом совсем не помогают, потому что методика, обучающая прочтению образа, сейчас совершенно не развита. Режиссеры снимают хорошие фильмы, иконописцы пишут неплохие иконы, но мало людей, озабоченных тем, чтобы помочь людям, мозги которых препарированы современными массмедиа, прочесть эти образы.
Беседу вела Алиса СТРУКОВА
