 |
| Православие.Ru | Владислав Петрушко | 25.03.2004 |
Ко времени своего избрания на Патриаршество Ермоген уже находился в весьма преклонных летах — ему было свыше 70 лет. Происхождение его точно неизвестно. Высказывалось предположение, что Ермоген, носивший в миру имя Ермолай, происходил из рода князей Голицыных (в частности, это мнение разделял и С.М.Соловьев). Но едва ли это справедливо: будь у Ермогена столь знаменитая фамилия, она, по традиции того времени, непременно указывалась бы в документах и была бы нам доподлинно известна. Но ни один письменный памятник XVI—XVII вв.еков не называет Ермогена Голицыным. Митрополит Макарий (Булгаков) придерживался другой версии, полагая, что будущий святитель в прошлом был донским казаком. Это скорее похоже на истину, как, впрочем и гипотеза о происхождении будущего святителя из посадских людей.
С 1579 г. Ермолай был приходским священником в Казани — он являлся настоятелем Никольского храма при Гостинном дворе (такое, кстати, едва ли было возможно, если бы Ермолай на самом деле был из рода князей Голицыных). Именно в приходе отца Ермолая была чудесным образом обретена Казанская икона Пресвятой Богородицы, которую будущий святитель собственноручно перенес в храм Преображенского монастыря (впоследствии ее поместили в кафедральном Благовещенском соборе Казани, а затем — в основанном на месте ее обретения Богородицком женском монастыре, где она и пребывала вплоть до начала ХХ в., когда была похищена). Казанскую икону Богородицы на Руси доныне почитают как образ, который сыграл решающую роль в прекращении смуты и освобождении страны от иностранных интервентов. В это же самое Смутное время совершил свой подвиг стояния за веру и Отечество и сам св. Ермоген. Так что нельзя не видеть особого Промысла Божия в том, что задолго до смуты чудотворный образ и будущий священномученик оказались связанными между собой. Будущий Патриарх также написал сказание о явлении Казанской иконы Божией Матери и ее чудесах.
В 1583 г. Ермолай овдовел и принял монашество с именем Ермоген. Позднее он стал архимандритом Спасо-Преображенского монастыря в Казанском Кремле — крупнейшего миссионерского и просветительского центра Поволжья. В 1589 г., одновременно с поставлением первого Русского Патриарха Иова, Ермоген был назначен на Казанскую кафедру и после архиерейской хиротонии стал первым Казанским владыкой, получившим достоинство митрополита.
Митрополит Ермоген прославился своей весьма плодотворной миссионерской деятельностью среди татар и других народов Поволжья и Прикамья. При Ермогене в Казанской митрополии принимаются энергичные меры для проповеди Христианства среди местных мусульман и язычников. Кроме того, Ермоген старался не допустить агрессивных действий со стороны татар-мусульман, негодующих на своих соплеменников, перешедших в Православие.
Святой патриарх Ермоген
Ермоген стремился поднять престиж Казанской митрополичьей кафедры. В 1592 г. он перенес из Москвы в Свияжск мощи св. Германа (Полева), второго Казанского архиепископа. В 1595 г. Ермоген выступил как инициатор обретения мощей св. Гурия, первого архиепископа Казанского, и его сподвижника — св. Варсонофия, епископа Тверского. Не так давно были найдены свидетельства, подтвердившие факт существования в Казанской епархии при св. Ермогене самостоятельной типографии: сохранились изданные в ней экземпляры службы Казанской иконе Богородицы, которая была составлена при непосредственном участии святителя.
В период правления Лжедмитрия I Ермоген находился в Москве. Он признал самозванца царем. Похоже, что Ермоген первоначально поверил, что водворившийся в Москве Лжедмитрий — это действительно спасенный царевич. Все, что известно нам о Ермогене, не дает никаких оснований заподозрить отличавшегося исключительной честностью и смелостью святителя в каком-либо корыстном умысле. Однако в дальнейшем с самозванцем Ермоген не поладил. Казанский митрополит наряду с епископом Коломенским Иосифом в самой жесткой форме потребовал от Лжедмитрия, чтобы Марина Мнишек накануне своего венчания с самозванцем перешла в Православие, причем, непременно через повторное Крещение. Раздраженный Лжедмитрий выслал Ермогена из Москвы в Казань.
Начало Патриаршества Ермогена совпало с крайне тяжелым периодом российской истории. Шуйский стал царем, но умиротворения страны так и не наступило. Постепенно развертывался новый этап смуты. Шуйского признавали царем далеко не по всей России. Слух о том, что «царь Димитрий» жив, расползался по Русской земле. Москва знала цену самозванцу, видела его пренебрежение к Православию, засилие поляков и прочих иноземцев в столице, а потому москвичи активно участвовали в свержении Лжедмитрия и воцарении Василия Шуйского. Но в других городах, особенно на окраинах страны, подробности происходящего в столице были неизвестны. Здесь была сильна вера в «доброго царя Димитрия», в его возвращение на престол. Кроме того, Шуйский был «боярским царем», что не добавляло ему популярности в народе. Власть над огромной державой сосредоточилась в руках лишь узкого круга знати, а между столицей и большинством других городов России существовал сильный антагонизм.
Царь Василий Шуйский
Северские города и Слободская Украина во главе с бежавшим из Москвы в Путивль князем Шаховским, недавно обласканным Лжедмитрием, отложились от Москвы одними из первых. Шаховской запугал северцев, пророча им кары от Шуйского за то, что они первыми поддержали самозванца. С подачи Шаховского, который украл государственную печать и рассылал т.н. «прелестные» грамоты, начался бунт, который возглавил Иван Болотников. Болотниковцы действовали от имени якобы спасшегося «царя Димитрия». Спустя год после похода самозванца, мятежники повторили его путь на Москву. Повстанцы овладели практически всей «Южной украиной» Московского государства: им сдались Орел, Тула, Калуга, Рязань. К Болотникову и его мятежникам примкнули даже дворяне «Южной украины», которые перед тем получили щедрое вознаграждение от Лжедмитрия I за то, что поддержали его при походе на Москву. Брожение очень скоро перекинулось отсюда и в другие области Российского государства. Болотников овладел Серпуховом и Коломной и осенью 1606 г. вплотную подошел к Москве, встав лагерем у Коломенского и осадив столицу. Создалась обстановка, очень опасная как для Шуйского, так и для всего Российского государства.
Шуйского в эти удержался у власти благодаря Патриарху Ермогену и молодому воеводе Михаилу Скопину-Шуйскому, племяннику царя Василия. Св. Ермоген стал повсюду рассылать грамоты, которыми призывал русский народ к порядку и послушанию законной власти. Первосвятитель свидетельствовал, что царевич Димитрий погиб и ныне причтен к лику святых, а выдававший себя за Димитрия самозванец убит. Патриарх требовал от духовенства зачитывать грамоты и разъяснять народу, что необходимо поддерживать законного царя Василия. Разумеется, Ермоген успел хорошо изучить Шуйского и не строил иллюзий насчет этого государя, изощренного в интригах, но слабого правителя. И тем не менее, Ермоген, который едва ли относился к царю Василию с симпатией, хорошо понимал необходимость сплочения народа в годину смуты вокруг законного монарха — гаранта целостности державы и водворения в ней порядка. Болотникова и всех, кто его поддерживал, Ермоген отлучил от Церкви. Усилия Ермогена дали свой результат: многие примкнувшие к мятежникам, стали возвращаться на сторону царя Василия. Особенно убедительно подействовали анафемы Ермогена на поддержавших Болотникова дворян, которые почти в полном составе покинули стан мятежников. Правительственные войска под командованием Скопина-Шуйского довершили дело, разбив шайки Болотникова и отогнав их от Москвы.
После отступления от Москвы «воры» собрались в Туле: здесь были мятежные князья Шаховской и Телятевский и сам Болотников (кстати, будто бы ранее бывший холопом Телятевского, с которым теперь действовал бок о бок, на равных). Осажденный летом 1607 г. в Туле войсками Шуйского Болотников сдался в октябре того же года. Он был ослеплен и сослан на Север, где позже его утопили (милосердием Шуйский не отличался в отличие даже от Лжедмитрия I, который в свое время помиловал Василия, приговоренного к смерти).
За разгромом мятежа Болотникова последовали со стороны правительства Шуйского меры, которые должны были убедить народ, что царевич Димитрий действительно погиб в 1591 г., а низложенный и убитый в 1606 г. «царь» был самозванцем. Поскольку каких-либо абстрактных рассуждений простой люд не признавал, надо было назвать конкретных убийц царевича и личность самозванца. Отсюда закрепление на официальном уровне в правление Шуйского версии об убиении царевича Димитрия по проискам Годунова. В то же время самозванца с этой поры стали отождествлять с личностью Григория Отрепьева.
Для того, чтобы прекратить брожение в народе, Патриарх Ермоген и Освященный Собор в начале 1607 г. постановили призвать из Старицы святителя Иова и учинить в Успенском соборе Московского Кремля всенародное покаяние. Оно состоялось 20 февраля 1607 г. К сожалению, акт покаяния, равно как и само избрание Шуйского на царство, были акциями, в которых приняли участие почти исключительно москвичи. Все это мало повлияло на настроение жителей других городов России, где продолжалось брожение. Успокоения не наступило, и смута развивалась далее.
Слухи о том, что «царь Димитрий» жив продолжали циркулировать в народе. Одни верили, что жив истинный царевич, а в Москве убит самозванец. Другие полагали, что Лжедмитрий и есть подлинный сын Грозного, спасшийся из Москвы, где вместо него был убит какой-то немец. Народ упорно хотел верить в то, что Димитрий жив, несмотря, но то, что была произведена его канонизация и мощи мученика были перенесены в Москву. В этом явственно виден момент глубокого духовного кризиса: народ либо уже не доверяет Церкви и Патриарху, либо и того хуже — сознательно идет на продолжение смуты, влекомый греховными страстями, стихией бунта и анархии.
Более года жил в народе один только миф о том, что царевич Димитрий по-прежнему жив и вновь пребывает где-то в Польше. Но вот 1 августа 1607 г. в Стародубе объявился новый претендент, который вошел в историю под именем Лжедмитрия II или «Тушинского вора». Вновь Северская земля проявила самое активное участие в развитии смуты. Кто был второй самозванец, ясно еще менее, чем в случае с первым. Это совершенно темная личность. По одной из версий это был иудей, так как после его гибели будто бы нашли в его бумагах некие еврейские документы. По другой версии это был какой-то учитель из Западной Руси. Высказывалось также предположение, что Тушинский вор был подготовлен поляками и иезуитами как своего рода дублер Лжедмитрия I, именно на случай его гибели или других неприятностей. Бытовало и мнение, что новый самозванец, будучи узником в тюрьме Стародуба, был просто принужден играть роль спасшегося царевича теми, кто намеревался продолжить интригу.
Вообще смута способствовала появлению самых разнородных самозванцев. Так, например, появился даже некий «царевич Петр». Это вообще уже просто фантастическая фигура. На самом деле этого вора звали Илейка Муромец. Был он из терских казаков. Этот главарь разбойной шайки придумал себе весьма оригинальную родословную: он выдавал себя за сына царя Федора — царевича Петра, которого никогда в действительности не существовало. Илейка-Петр был одним из вожаков болотниковских банд. Эпизод с «царевичем Петром», копией с никогда не существовавшего оригинала, показывает, во-первых, что многие, даже среди простого народа, вполне отдавали себе отчет в том, что вся история с якобы спасшимся царевичем Димитрием не более, чем афера. Во-вторых, видно сколь глубоко русский народ погряз в самой атмосфере всеобщей анархии, смуты и дикого стремления «погулять и поворовать».
Лжедмитрий II отличался от своего предшественника тем, что отнюдь не был самостоятельной политической фигурой, но лишь орудием и марионеткой в руках тех, кто сделал нового самозванца знаменем смуты. В его самозванстве уже мало кто сомневался, но все играли в эту игру ради своих корыстных целей. Лжедмитрия II еще более активно поддерживали поляки. Среди них вновь было много представителей мелкой шляхты, которые из-за участия в мятежах должны были бежать из Речи Посполитой, а также просто различные искатели легкой наживы. Огромное число этой разбойной мелкоты навербовал печально знаменитый Лисовский. Но были среди подручных Лжедмитрия II и такие аристократы, как Ян-Петр Сапега, представитель одной из самых влиятельных в Речи Посполитой магнатских фамилий, с которым пришло около 7 тыс. войска. Прибыли к вору и князья Ружиньский, Вишневецкий и Зборовский, а также два представителя магнатского рода Тышкевичей. Интересно отметить, что все они, строго говоря, даже не поляки, а потомки ополяченных и окатоличенных знатных западно-русских фамилий. Формально Сапега и ряд других важных поляков направились с войсками на помощь самозванцу по своей собственной инициативе, но едва ли они сделали это без согласия Сигизмунда III. Однако осторожный король Польши пока еще не выступал против России открыто.
Постепенно вокруг нового самозванца собралось громадное польско-литовское войско. Фактически оно уже не поддерживало претендента, как это было в первый раз, а само шло на Москву, лишь прикрываясь новым слабым самозванцем. Поэтому и называли воинов Лжедмитрия II «литовскими людьми», хотя со временем к этому польско-литовскому шляхетскому ядру вновь, как и при первом Лжедмитрии, добавились и многочисленные русские мятежники. Среди них было немало тех, кто воевал в войске Болотникова, но избежал разгрома и пленения. Таким был, например, казачий атаман Заруцкий. Вообще, к новому самозванцу пристало великое множество казаков. Это были, главным образом, казаки запорожские и донские, всегда готовые, вопреки хрестоматийному образу «степного рыцарства», пограбить и порезать даже своих единоверцев и соотечественников. Лжедмитрий II очень успешно привлек на свою сторону немало русских городов, население которых признало его царем.
Скопин-Шуйский, парсуна 17 в.
В сентябре 1607 г. вор выступил из Стародуба. Вскоре он занял города к югу от Москвы, но бежал в Северскую землю, узнав о сдаче Тулы и пленении Болотникова, с которым намеревался соединиться. В это время к самозванцу присоединяются еще большие силы поляков. Он объявляет своим гетманом Ружиньского, а Лисовского и Заруцкого ставит во главе казачества. В начале 1608 г. усиленный новыми войсками Лжедмитрий II идет на Москву через Калугу и Можайск. Дорога на Смоленск была, таким образом, занята как стратегически важная: отсюда ожидалось новое подкрепление поляков. Лисовский опустошил тульские, рязанские и подмосковные земли к югу от столицы. Разбив верные Шуйскому войска, он вновь объединил разрозненные шайки Болотникова, недавно отброшенные от Москвы Скопиным-Шуйским. Все эти силы также влились в армию самозванца.
В июне 1608 г., Лжедмитрий II дошел до Москвы и обосновался в 12 верстах от тогдашней границы Москвы — в селе Тушино. Здесь он создал сильно укрепленный лагерь. В Тушино вскоре прибыла и Марина Мнишек, отпущенная Шуйским из московского плена. В лагере имела место трогательная сцена: Марина признала в новом самозванце своего «чудесно спасшегося» мужа. Сюда же прибыли и иезуиты, продолжавшие свою интригу с самозванцем. Кстати, один из них для очистки совести тайно обвенчал Марину с Лжедмитрием II — факт, который не оставляет сомнений относительно подлинного отношения ко второму самозванцу со стороны его присных.
Иезуиты очень тщательно и грамотно разработали для Лжедмитрия II программу дальнейших действий. В соответствии с ней предполагалось постепенно готовить Россию к унии с Римом. Для этого считалось важным отсечь влияние Восточных Патриархов, выгнав из России всех греческих монахов. Людей, с которыми должна была идти речь об унии, предписывалось выбирать с осторожностью, дабы преждевременным разглашением планов не навредить делу унии. Лжедмитрий должен был держать при себе лишь небольшое число католических священнослужителей, чтобы не возбуждать подозрений. Все сношения с Римом предписывалось вести крайне осторожно. Самому «государю» велено было заговаривать об унии редко и осмотрительно. Предписывалось вызывать споры на религиозные темы, и в случае, если для этого потребуются более точные сведения, дело проверки и правки источников, необходимых для дискуссии, поручать приверженцам унии — то есть контроль за информацией и ее подтасовкой поручался униатам. Проводить церковные соборы рекомендовалось так, чтобы вызывать на них как можно больше споров и разногласий. Инструкция иезуитов самозванцу предписывала важнейшие должности раздавать сторонникам унии, намекая черному духовенству о привилегиях, белому — о наградах. Иезуиты советовали учреждать в России семинарии, пригласив для преподавания в них ученых-католиков из-за границы. Рекомендовалось также отправлять молодых людей учиться в Вильно и Рим. То есть предлагалась уже использованная в Западной Руси модель католического прозелитизма среди молодежи через систему образования.
После того, как Лжедмитрий II обосновался в Тушине, начался длительный период противостояния между войсками Шуйского и самозванца. И хотя Шуйский не мог справиться с Лжедмитрием II, у него все же было достаточно сил, чтобы обороняться. Даже после того, как в Тушино прибыли Лисовский с собранными им болотниковцами и Сапега, который привел крупное войско из Речи Посполитой, тушинцы штурмовать Москву так и не решились. Наконец, 25 июня 1608 г. под стенами Москвы, на Ходынском поле, произошел бой между тушинцами и войсками Шуйского, но и он не изменил ситуации. Тогда тушинцы решили осадить Москву, перекрыв все пути подвоза продовольствия и взяв столицу в кольцо блокады. Сапега отрезал дорогу на Ярославль и Кострому, занял Дмитров и осадил Троице-Сергиеву Лавру. Его отряды вышли к верхневолжским городам и установили там, и даже за Волгой, власть Тушинского вора. Лисовский занял Владимиро-Суздальскую землю. Пан Хмелевский пытался овладеть Коломной, но был разбит князем Дмитрием Пожарским, будущим освободителем Москвы. Блокада столицы так и не удалась тушинцам. Рязань оставалась городом, верным Шуйскому, и главным источником снабжения Москвы провиантом. К лету 1609 г. блокада была прорвана и в других местах.
И все же моральный дух армии Шуйского был нестоек. Бояре, как всегда, ненадежные, вновь затевали крамолы, ища личной выгоды. Некоторые из них стали отъезжать в Тушино, где самозванец щедро жаловал их чинами и вотчинами. За боярами бежал к Лжедмитрию и народ помельче. Стали разъезжаться из Москвы по своим имениям служилые дворяне, боявшиеся, что их семьи и поместья станут жертвами тушинцев. Шуйскому приходилось в основном опираться на москвичей. За исключением нескольких городов, где сидели верные царю Василию воеводы и которые не были взяты поляками, большая часть России не признавала Шуйского. Смута охватила Псков. Целовали крест Тушинскому вору Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Кострома, Галич, Кинешма, Вологда, Тотьма и прочие города центральной и северной Руси. Мятежный юг давно уже был предан вору. Смута охватила даже Вятку и часть Поволжья. Установление власти Лжедмитрия II отрядами Лисовского и Сапеги повсюду сопровождалось страшными утеснениями и насилием над жителями. Грабежи и убийства повсеместно стали обычным явлением. Такова была новая власть, которую впавшие в измену русские люди сами накликали на свою голову. Очень скоро почти все признавшие Тушинского вора города вновь отложились от него и снова признали царем Шуйского. Но поляки жестоко отомстили всем отступившимся от Лжедмитрия. Так, например, Кострома была практически полностью выжжена Лисовским, а население города почти целиком истреблено.
В этот период смуты, в отличие от времени первого Лжедмитрия, православное духовенство в большинстве своем не желало признавать нового самозванца и, храня верность Шуйскому, призывало к тому же и народ. Кириллов-Белозерский и Троице-Сергиев монастыри, перенесшие продолжительную осаду и так и не сдавшиеся ворам, слали грамоты к жителям русских городов, призывая их не примыкать к Тушинскому вору. В Пскове скончался от горечи за свою паству, признавшую своим государем самозванца, тамошний владыка Геннадий. Архиепископ Суздальский Галактион, не признавший самозванца царем, был изгнан тушинцами из своего кафедрального города и вскоре умер. Столь же стойкого приверженца законной власти — епископа Иосифа Коломенского — тушинцы взяли в плен, мучили и истязали, привязывая к пушке и угрожая убить, но москвичи его все же отбили и спасли. Тверской архиепископ Феоктист, призывавший тверичей не признавать вора, был привезен в Тушино, где его мучили и пытали, а затем убили, якобы при попытке к бегству.
Мужественно проявил себя и Филарет Романов, митрополит Ростовский. Когда в 1608 г. отряд Сапеги, в котором, увы, большинство составляли впавшие в разбой и измену жители Переславля-Залесского, приступил к соседнему Ростову Великому, митрополит с верными царю Василию жителями заперлись в Успенском соборе. Последние защитники Ростова отслужили литургию и причастились, после чего тушинцы ворвались в храм и учинили в нем страшную резню и грабеж. Филарет был с большим бесчестьем привезен в Тушино. Но новый самозванец продолжал играть в ту же игру, что и его предшественник. Желая подчеркнуть свою законность, Лжедмитрий II также признал Филарета своим «сродником» и объявил его «нареченным патриархом». Сохранилось послание к суздальцам, которое он направил в качестве такого Тушинского «патриарха». Правда, в реальности Филарет находился в Тушинском лагере скорее на положении почетного пленника.
Наиболее ярко значение Русской Церкви в борьбе со смутой, изменой и крамолой, обуявшими народ, проявилось в героической обороне Троице-Сергиевой Лавры. Она началась 23 сентября 1608 г., когда войска Сапеги и Лисовского обложили монастырь. Поляков, как полагают историки, было не менее 15 тысяч. В монастыре же было 300 человек братии, два воеводы — князь Долгоруков и Голохвастов — и около 2 тысяч воинов и окрестных жителей, укрывшихся за стенами обители. Духовно окормлял защитников святыни настоятель монастыря — архимандрит Иоасаф. Всего же обитель обороняли не более двух с половиной тысяч человек. Однако мужество их воодушевлялось несколькими видениями самого преподобного Сергия.
Оборона Троицкого монастыря, продолжавшаяся 16 месяцев, до 12 января 1610 г., много способствовала тому, что русский народ осмыслил свою измену, свое отпадение от Христа и нравственное одичание. В деле обороны Троице-Сергиевой обители все обнажилось предельно: ее защитники обороняли от врагов Православной Церкви величайшую святыню Отечества, и здесь уже было не до политических компромиссов — к кому пристать, кого признавать царем. Троице-Сергиев монастырь как духовное сердце России заставил всех собравшихся вокруг него отрезветь духовно, осмыслить происходящее и занять достойную нравственную позицию. Во многом именно обитель преподобного Сергия, выдержавшая с честью тяжкое испытание, обусловила сохранение среди русского народа того здорового начала, из которого затем развилось освободительное движение, положившее конец смуте. Защитники Троице-Сергиева монастыря явили удивительные чудеса духовного мужества. До конца осады в живых оставалось менее 200 человек — большинство погибло при штурмах, от болезней и голода. И тем не менее, они смогли отбить последний, решающий штурм 31 июля 1609 г.
Даже поляки поражались мужеству и твердости в вере защитников Троицкой обители. Поразил их и преподобный Иринарх, затворник Борисоглебского монастыря под Ростовом. Сам Сапега был так удивлен подвижнической жизнью старца, что не велел его обижать. Иринарх предрек Сапеге гибель в случае, если он не перестанет разбойничать на Руси. Польский магнат не послушал старца и действительно вскоре скончался.
Однако в большинстве случаев поляки и примкнувшие к ним свои, русские воры не были столь милостивы к православному духовенству. Оно повсеместно разделяло всеобщую участь русских людей, погибавших от рук разбойных шаек. В Смутное время было разграблено и сожжено великое множество храмов, монастырей, убиты тысячи священнослужителей и монахов. В числе жертв тушинцев были: архимандрит Константин и братия Борисоглебского монастыря в Торжке (1609 г.), игумен Варсонофий и братия Николо-Улейминского монастыря под Угличем (1609 г.). В самом Угличе весной 1611 г. были разорены все монастыри — Алексеевский, Вознесенский, Троицкий, Иоанно-Богословский, Паисиев-Покровский, Кассианов-Успенский, Михайловский мужские, в которых были полностью перебиты все монахи и искавшие у них защиты жители города. Не пощадили враги и женские Богоявленский и Введенский угличские монастыри, где также были истреблены все инокини. В 1610 г. поляками был разорен Макариев Калязинский монастырь, где были зверски убиты игумен Никон, братия монастыря и русские воины, его оборонявшие. В июле 1610 г. та же участь постигла Пафнутьев Боровский монастырь, где вместе с другими монахами был убит и ушедший сюда на покой архимандрит Иоасаф, герой обороны Троице-Сергиева монастыря. В 1612 г. были убиты игумен Паисий с братией Александро-Свирского монастыря. В том же году мученически пострадали преп. Евфросин и Иона Синоезерские. Уже на исходе смуты были замучены поляками ученик преп. Иринарха Борисоглебского преп. Галактион Вологодский (1612 г.) и братия Спасо-Прилуцкого монастыря близ Вологды (1613 г.), где большинство монахов было заживо сожжено в трапезной обители.
Положение царя Василия Шуйского в обложенной тушинцами Москве постепенно ухудшалось. Близость тушинского лагеря действовала разлагающе. К вору переходило все больше бояр, дворян, посадских. Многие бояре были недовольны Шуйским и сами зарились на престол, почитая себя ничем не хуже получившего скипетр Шуйского. 17 февраля 1609 г. произошла первая попытка сведения царя Василия с престола. Заговорщики во главе с князем Гагариным насильно вывели Патриарха Ермогена на Лобное место и требовали от него признать низложенным царя Василия. Святитель Ермоген выступил в защиту Шуйского и сумел убедить народ не нарушать присяги законному монарху. Заговорщики убежали в Тушино.
Ермоген также посылал грамоты в Тушино, которыми изобличал самозванца и призывал народ не поддерживать его, слушаясь законного царя. Измену Шуйскому и клятвопреступление Патриарх приравнивал к вероотступничеству, потому что гражданская война в России, по сути, давно уже стала войной религиозной, и поддержку самозванца вполне можно было рассматривать как помощь католицизму в его стремлении водвориться в Московском государстве. Но, к сожалению, призывы Первосвятителя не смогли возыметь действия, так как сам Шуйский, всем известный как интриган и клятвопреступник, мало был достоин того высокого положения, на которое был вознесен. Бояре интриговали против Василия, а народ не питал никакой симпатии к «боярскому» царю, в избрании которого он не принимал участия. Положить конец смуте Шуйский был не в силах, и по этой причине также не мог рассчитывать на поддержку со стороны народа. Кроме того, все помнили, сколь беспринципен он был в прошлом: следственное дело царевича Димитрия, интриги против Бориса, признание самозванца и его последующее низложение и убийство, — все это не лучшим образом характеризовало царя Василия. То, что св. Ермоген призывал стоять за него, было не следствием какой-то личной симпатии. Патриарх хорошо понимал, что лишь верность законной власти может водворить порядок и положить конец смуте. Но народ в охватившем его буйстве был далек от столь высоких помыслов и не откликался на призывы Предстоятеля.
Оказавшись перед лицом полного краха, Шуйский должен был искать себе союзников. Сначала он заключил договор с Сигизмундом III, в соответствии с которым Шуйский отпустил на свободу плененных еще при свержении Лжедмитрия I поляков. Но естественно, никто из тушинских поляков внимания на этот договор не обратил, и проку от него было мало. Затем последовала новая политическая ошибка: царь Василий обратился к шведскому королю Карлу IX, надеясь извлечь выгоду из вражды между Швецией и Польшей (Сигизмунд III претендовал на Шведский престол). Шведы под водительством графа Делагарди охотно отозвались помочь Василию Шуйскому в обмен на передачу им некоторых северо-западных городов и крепости Корела, а также большой суммы денег. Знаменитый военачальник князь Михаил Скопин-Шуйский, молодой, но необыкновенно одаренный родственник царя, посланный в Новгород встал во главе русско-шведского войска. Оно выступило из Новгорода в Москву и успешно начало очищать Россию от тушинцев и наводить в стране порядок.
Увидев такой оборот дела, польский король Сигизмунд III наконец открыто вступил в войну с Московским государством под тем предлогом, что шведы являются его врагами. Сигизмунд был шведским принцем из династии Ваза, но воспитанный в фанатичном католическом духе своей матерью, принцессой из польской Ягеллонской династии, он не мог занять королевский престол в лютеранской Швеции. Швеция и Польша отчаянно враждовали. Сигизмунд решил, что Россия уже достаточно измотана смутой, и теперь можно приступать к ее открытому завоеванию и введению унии. Самозванцы себя исчерпали и свое дело уже сделали — разложили государство до нужного Сигизмунду состояния. Большего ждать от Тушинского вора не приходилось — это был, по сути, политический труп. Королю Польши уже грезилась гигантская славянская империя, разумеется, католическая, под его, Сигизмунда, властью. Ватикан, в свою очередь, надеялся на создание на базе этой восточной католической империи мощного противовеса протестантскому сообществу государств Центральной и Северной Европы, а также Османской империи.
Сигизмунд III шел на Московское государство, прикрываясь демагогическим лозунгом спасения России: он якобы выступил по просьбе самих русских для наведения в стране порядка. Король вторгся в пределы России в сентябре 1609 года. Был осажден Смоленск, который русские упорно защищали под руководством воеводы Шеина и архиепископа Смоленского Сергия, человека огромного мужества, горячего патриота. Сопротивление Смоленска надолго задержало под его стенами армию Сигизмунда. Позднее, когда поляки овладели городом, последние защитники города взорвали вместе с собой пороховые склады, находившиеся под древним Мономаховым Успенским собором — кафедральным храмом Смоленска.
Поскольку Лжедмитрий II более Сигизмунду не был нужен, король решил избавиться от самозванца. Он отправил в декабре 1609 г. в Тушино послов, которые предложили тамошним полякам вернуться от вора под знамена короля. Русским тушинцам обещалось покровительство и водворение порядка силой королевского оружия. Отдельное послание было написано Филарету как «нареченному Патриарху». В нем король обещал неприкосновенность Православной веры и Восточного обряда. Однако при наличии печального опыта недавней Брестской унии это заверение Сигизмунда стоило недорого.
Королевич Владислав
Тушинцы заколебались. Началось брожение в стане самозванца. Часть тушинцев отпала от Лжедмитрия II. Вор с кучкой приверженцев из числа казаков Заруцкого, которым ничего хорошего от польского короля ожидать не приходилось, бежал в Калугу. Часть тушинцев ушла к Шуйскому. Другие, из числа наиболее непримиримых противников царя Василия, — князь Мосальский, Салтыков, князь Хворостинин и прочие — ушли под Смоленск к Сигизмунду в качестве посольства, целью которого было испросить на Московское царство сына Сигизмунда королевича Владислава. В составе посольства был и Филарет Романов. Послы поставили условием воцарения Владислава Вазы переход королевича в Православие. С Сигизмундом в феврале 1610 г. был заключен договор, в котором фактически речь шла не о присоединении России к Польше, а только о воцарении в Москве новой династии Ваза, с сохранением полной самостоятельности Русского государства. Король согласился на требования русских, но едва ли собирался их выполнять, надеясь, что договор поможет в дальнейшем развить успех поляков и привести к полному присоединению России к Речи Посполитой.
Тем временем обстановка стала для Шуйского несколько улучшаться, хотя и не надолго. Скопин-Шуйский расчистил от тушинцев пространство между Новгородом и Москвой. Многие города Северной Руси, в том числе Вологда, также отложились от Тушинского вора. Ружиньский оставил Тушино, сжег лагерь и отступил к Волоколамску, прихватив в качестве заложника вернувшегося от Сигизмунда Филарета Романова. Но русские отбили его и привезли в Москву, к Шуйскому. Ружиньский был убит в сражении с войском Скопина у стен Иосифо-Волоцкого монастыря. Появилась надежда, что молодой Скопин-Шуйский сможет полностью очистить Россию от поляков и тушинцев. Однако 24-летний князь Скопин в апреле 1610 г. внезапно умер. Скорее всего популярный в народе полководец был отравлен Екатериной Шуйской, женой царева брата Димитрия, опасавшегося Михаила как возможного наследника бездетного Василия Шуйского. Смерть Скопина была наиболее выгодна бездарному Димитрию Шуйскому, который, желая отличиться, повел русские полки под Смоленск против поляков, но под Клушиным был разбит коронным гетманом Жолкевским в июне 1610 г.
После этого поляки заняли Можайск и приблизились к столице. Одновременно самозванец пришел под стены Москвы и стал в Коломенском. В столь критической ситуации трон Шуйского зашатался. Тушинцы распропагандировали против него Москву. Народ бурлил, толпа требовала низложения Шуйского. Патриарх Ермоген пытался защищать Шуйского, но его не слушали. Все закончилось в июле 1610 г. насильственным пострижением царя. Причем, при постриге обеты читал князь Тюфякин, которого Ермоген и объявил монахом, отказываясь признать законным пострижение Василия Шуйского. После низложения Шуйского власть в Москве сосредоточилась в руках совета из семи знатнейших бояр: князей Ф.И.Мстиславского, И.М.Воротынского, Б.М.Лыкова, А.В.Трубецкого, А.В.Голицына и бояр И.Н.Романова (брата Филарета) и Ф.И.Шереметева. Это была так называемая «Семибоярщина».
31 июля 1610 г. гетман Жолкевский, стоявший во главе войск Сигизмунда и вплотную подошедший к столице, прислал в Москву ультиматум — принять Владислава Жигимонтовича на царство, как это было ранее договорено с тушинским посольством. Бояре во главе с князем Мстиславским согласились. Возражал лишь св. Ермоген, который лучше других понимал, чем это чревато для Церкви и государства. Патриарх предлагал другой вариант уврачевания смуты: он представил двух иных кандидатов на царство — князя Василия Голицына и Михаила Феодоровича Романова, который по линии матери происходил от Рюриковичей — князей Шастуновых-Ярославских, а по отцу (митрополиту Филарету) приходился близким родственником последнему легитимному царю — Феодору Иоанновичу. Разумеется, после этого Филарет Романов уже не склонен был поддерживать кандидатуру Владислава. Наличие Михаила среди претендентов заставило его по-новому взглянуть на перспективу водворения поляков в Москве. Только под сильным давлением бояр Ермоген согласился на кандидатуру Владислава, и то лишь с условием, что королевич будет непременно крещен в Православие. В случае отказа переменить латинство на Православие Патриарх не давал своего благословения на воцарение Владислава.
Сигизмунд III
Сигизмунд III притворно принял выдвинутые Москвой условия. В конце августа 1610 г. москвичи уже присягали Владиславу. Вновь было составлено посольство, которое отправлялось к королю Сигизмунду под Смоленск. Во главе его был поставлен Филарет Романов. В составе посольства также были кн. В. Голицын и Авраамий Палицын. Послы должны были требовать от короля, чтобы Владислав был крещен в Православие немедленно, чтобы никаких сношений с Ватиканом не было, а отступники в латинство из числа русских были бы казнены. Естественно, поляки на эти требования не согласились. Начались дипломатические уловки. Посольство Филарета и Голицына оказалось более патриотичным и стойким в вере, чем пославшие его бояре, и стояло на своем.
А между тем «Семибоярщина» сдавала одну позицию за другой. В конце концов бояре выразили согласие отдаться «на всю королевскую волю», то есть на условия самого Сигизмунда, который в октябре 1610 г. для начала потребовал сдать Смоленск. Затем бояре впустили гетмана Жолкевского в Москву, и поляки немедленно разоружили русских. Начался самый страшный период Смутного времени — неприкрытая польская интервенция.
Вскоре Жолкевский, считая свое дело сделанным, уехал к королю под Смоленск. Он увез с собой пленного Шуйского. Привезя низложенного царя Василия в Варшаву, поляки не отказали себе в удовольствии унизить бывшего русского государя. Его показывали в Сенате, устроили по этому случаю триумф и заставили Шуйского кланяться королю.
Представителем Сигизмунда III в Москве был назначен поляк Гонсевский, помощниками которого стали вчерашние тушинцы — Салтыков и Андронов и прочие. 6 декабря 1610 г. Патриарху принесли на подпись письмо бояр к королю, в котором они писали, что отдаются «на его волю» и покоряются ему. Патриарх Ермоген пойти на капитуляцию перед королем отказался, понимая, что это прежде всего означает унию с католиками. Ермоген требовал прежнего: перехода Владислава в Православие и вывода польских войск с территории России. В противном случае он налагал анафему на всех, кто отдавался под власть Сигизмунда. Бояре тщетно пытались уговорить Предстоятеля Русской Церкви поддержать их. Патриарх не соглашался, и тогда произошла безобразная сцена: Михайло Салтыков с угрозами замахнулся на Ермогена своим кинжалом. Но святитель отвечал, что не боится угроз, а Салтыкова проклял.
Тем не менее, 23 декабря бояре-изменники послали под Смоленск грамоту о признании королевской воли, под которой по-прежнему не было подписи св. Ермогена. Но находившиеся при короле русские послы во главе с Филаретом Романовым не признали грамоту действительной без Патриаршей подписи. После этого Сигизмунд полностью сбросил маску: послов попросту арестовали и увезли в Польшу. Филарету Никитичу и прочим русским пленникам пришлось провести в заточении долгие годы.
В том же декабре 1610 г. с политической арены уходит Лжедмитрий II. 11 декабря Тушинский вор был убит своим же сподвижником — татарским князем Урусовым. Марина Мнишек, давно уже состоявшая в связи с казачьим атаманом Заруцким, осталась с ним. У нее родился сын Иван, неизвестно от кого — то ли от второго самозванца, то ли от Заруцкого. Св. Ермоген называл его «Воренком». Заруцкий и Марина еще надеялись на продолжение интриги, теперь уже с участием мнимого «сына царевича Димитрия».
Между тем, патриотические настроения среди русского народа ширились. Народ наконец-то осознал всю пагубу смуты и призвания поляков. Во главе нарождавшегося освободительного движения стоял св. Ермоген, который своими грамотами призывал к водворению порядка в стране, требуя от поляков ухода из России. Многие города были возбуждены этими посланиями к сопротивлению иноземцам. Началась переписка городов между собой с целью объединить патриотические силы. Все это время Сигизмунд стоял с войском около Смоленска, осада которого продолжалась почти два года, пока, наконец, полякам удалось взять город ценой огромных усилий и потерь. В Польшу были вывезены плененные воевода Шеин и архиепископ Сергий Смоленский. Но прежде чем Смоленск пал, его горожане успели послать к русским городам призыв объединиться и стоять за веру и Отечество. «Ради Бога, Судии живых и мертвых, будьте с нами заодно против врагов наших и ваших общих, — говорилось в грамоте. — У нас корень царства. Здесь образ Божией Матери, вечной заступницы христиан, писанный евангелистом Лукою; здесь великие светильники и хранители: Петр, Алексий и Иона чудотворцы. Или вам, православным христианам, все это нипочем?»
После рассылки таких посланий русские города все более налаживали связи, объединяясь для борьбы с захватчиками. Готовы были к сопротивлению Вологда, Нижний Новгород, Ярославль, Казань и даже города «южной украины» — Калуга и Тула, прежде активно поддерживавшие самозванцев и немало от них хлебнувшие. Везде создавались отряды ополчения, готовые сражаться с поляками. Но наиболее решительно выступили рязанцы. Наконец, появилось первое русское ополчение во главе с рязанским дворянином Прокопием Ляпуновым. Ополченцев также возглавлял и один из былых деятелей тушинского лагеря — князь Трубецкой. Часть казаков также выступила против поляков. Над казачьей частью ополчения начальствовал Иван Мартынович Заруцкий, человек весьма ненадежный, откровенный авантюрист, всегда готовый к новым интригам и мятежам. В стане Заруцкого находилась пригретая им Марина Мнишек со своим «Воренком». Так что Заруцкий в любой момент мог разыграть интригу с так называемым «сыном Димитрия».
Тем не менее, несмотря на крайнюю противоречивость начавшегося ополченского движения его появление сильно взволновало поляков и пропольскую боярщину в Москве. Михайло Салтыков вновь явился к Патриарху Ермогену с требованием прекратить слать в русские города грамоты, призывающие народ к сопротивлению интервентам. Он также требовал от Святителя разослать послания с призывом не чинить отпора полякам и признать Владислава царем. Ермоген отвечал изменнику, что напишет такую грамоту, но лишь при условии, что сами поляки и все русские «воры» во главе с Салтыковым покинут Москву, в противном случае Ермоген обещал, наоборот, продолжать призывать народ к освободительной войне. Патриарх возмущенно говорил, что не может более выносить на Москве «пения латинского»: в Кремле иезуиты опять совершали свои мессы под звуки органа.
Вскоре св. Ермоген был взят под стражу. Первоначально его держали под домашним арестом. Правда, в Вербное Воскресение, 17 марта, Первосвятителя выпустили для шествия «на осляти», но при этом вдоль всего пути следования Патриарха стояли вооруженные поляки и немцы-наемники. Позже Патриарха перевели на подворье Кириллова-Белозерского монастыря в Кремле, а оттуда — в Чудов монастырь, где и держали в заключении. Москва уже не просто роптала на бесчинствующих поляков, но готова была выступить против интервентов с оружием в руках, ободряемая известиями о подступающем к столице войскам ополчения.
Первое ополчение, к сожалению, не оправдало надежд москвичей, так как было неоднородно по составу, а потому внутренне крайне противоречиво. Земская часть ополчения была очень серьезной: это были патриоты, люди, которые сознательно шли на освобождение Руси. Но казачьи отряды были ненадежны: в их составе были в основном авантюристы и вчерашние тушинцы, которые стремились только к тому, чтобы нажиться и затем обезопасить себя через участие в созидании новой государственной власти. Но все же ополчение представляло собой грозную силу.
В марте 1611 г. ополченцы подошли к Москве. Поляки, сидевшие в столице, приготовились к осаде. Москвичи готовы были поддержать ополченцев. В городе начались стычки русских с поляками, вылившиеся в резню москвичей в Китай-городе. Началось восстание горожан, но поляки по приказу Гонсевского подожгли Москву. Возглавивший силы русских князь Димитрий Пожарский был тяжело ранен. Москвичи были разгромлены и под натиском пожара вынуждены покинуть горевший город. Поляки затворились в Кремле и Китай-городе.
Армия Ляпунова стояла у самых стен Москвы. Отрезанные и окруженные поляки неминуемо должны были сдаться. Однако между вождями ополченцев — Ляпуновым, Трубецким и Заруцким — не было согласия. Заруцкий и его казаки предлагали на царство Марину и ее «Воренка», чего не могли принять другие. Ляпунов же предлагал кого-либо из шведских принцев при условии принятия ими Православия, надеясь на помощь шведов в борьбе с поляками. Поляки, осажденные в столице, решили использовать разногласия среди ополченцев и рассорить русских вождей. Они подкинули казакам подложную грамоту якобы за подписью Ляпунова. В ней говорилось о том, что после взятия Москвы и изгнания поляков казаки должны быть перебиты. Казаки 22 июля 1611 г. вызвали Ляпунова «на круг» и потребовали объяснений. Ляпунов отрицал, что писал это послание, хотя и заметил, что подпись очень похожа на его собственную. Началась свара, в ходе которой казаки зарубили Ляпунова. После этого ополчение распалось.
В это же время шведы оккупировали Новгород и окрестные земли и города: Ивангород, Орешек, Тихвин. Шведы вели себя в Новгороде не лучше, чем поляки в Москве. Были разорены и разграблены почти все новгородские храмы и монастыри. Источники отмечают, что от начала Новгорода не было ему такого разорения. Шведы буквально до нитки ограбили этот богатый город. Точно так же, как и поляки, они жгли церкви и дома, обдирали оклады с икон, рассекали серебряные раки, в которых лежали мощи новгородских святых, выкидывали их на землю и т. д.
Тем не менее, несмотря на новые испытания русский народ все более осознавал необходимость сплотиться и отстоять Отечество. В августе 1611 г. казанцы и нижегородцы пришли к соглашению: действовать совместно, не принимая в свои ряды казаков и не сотрудничая с Заруцким и Трубецким. Решено было призвать к новому союзу и другие города России, куда были разосланы грамоты. Св. Патриарх Ермоген успел вдохновить народ на создание Второго ополчения: каким-то образом к нему, в чудовскую темницу в Кремле, смог проникнуть посланец новых ополченцев. Патриарх направил к народу еще одно горячее послание с призывом защищать веру и Отечество и ни в коем случае не принимать «Маринкиного Воренка».
Уже осенью 1611 г. центром нового Ополчения стал Нижний Новгород, где земское движение сопротивления возглавил небогатый купец, торговец мясом Кузьма Минин-Сухорук. Он, будучи вдохновленным видением преп. Сергия Радонежского, начал собирать средства на формирование новой армии. Командовать ею нижегородцы пригласили князя Д.М.Пожарского, уже поправившегося после ранений, полученных во время мартовского 1611 г. восстания в Москве. Минин заведовал финансами в новом Ополчении, которое вбирало в себя и войска из других городов. Новый архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий и келарь Авраамий Палицын рассылали грамоты к северным русским городам с горячим призывом идти на Москву. Народ все более трезвел и понимал необходимость положить конец многолетней смуте. Опережая выступившие на Север казачьи части Заруцкого, Пожарский и его ополчение в марте 1612 г. вошли в Ярославль. Этот город стал столицей Второго ополчения и Земского Собора, в который был преобразован штаб армии Пожарского. До 20 тыс. человек включало войско ополченцев, главным образом, из числа дворян и посадских людей городов Поволжья и служилых татар.
Святой патриарх Ермоген
Военная кампания по освобождению Руси от интервентов проходила уже без ее главного вдохновителя: священномученик Ермоген, Патриарх Московский и всея Руси, был уморен голодом. Он скончался в заточении 17 февраля 1612 года. Героический Предстоятель Русской Церкви, подвигом которого во многом определялась победа над поляками, был погребен в Чудовом монастыре, служившем ему темницей. Позднее, при Патриархе Иосифе, в 1652 г., мощи святителя по инициативе митрополита Новгородского Никона были перенесены в Успенский собор Кремля и положены рядом с другими Митрополитами и Патриархами Московскими и всея Руси. В 1913 г., когда праздновалось 300-летие Дома Романовых, святитель Ермоген был канонизирован.
После заточения Ермогена поляки вызволили из того же Чудова монастыря его предшественника — грека Игнатия, соборно лишенного в 1606 г. Патриаршего сана. Игнатий, однако, скоро сообразил, что польскому владычеству на Москве приходит конец. Задолго до освобождения Москвы ополченцами он бежал в Речь Посполитую, где открыто принял унию.
В период отсутствия у Русской Церкви Патриарха его обязанности должен был исполнять Патриарший Местоблюститель. В то же время стать Местоблюстителем не имели возможности наиболее видные архиереи: второй по чести после Предстоятеля иерарх Русской Церкви — митрополит Новогородский Исидор — находился на территории оккупированной шведами, а митрополит Ростовский Филарет был в плену. Так что обязанности Местоблюстителя фактически исполнял митрополит Казанский Ефрем, заботам которого поручил Второе ополчение сам св. Ермоген назадолго до своей кончины. Именно Ефрем благословил ополченцев списком Казанской иконы Божией Матери, с которым русское воинство в дальнейшем вошло в освобожденную от поляков Москву. Вторым архиереем, который также духовно окормлял ополченцев стал поставленный на Ростовскую кафедру после ареста Филарета митрополит Кирилл.
