Мы выводим из царства теней тех, кто попал туда по ошибке

Роман Панфилов, работающий в НИИ трансплантологии Минздрава, совершенно замечательный человек. Я искренне желаю вам не встретиться с ним, потому что Роман — реаниматолог. Однако, по статистике, именно такой человек, как Рома, будет находиться у вашей постели, когда в небесной канцелярии станут решать — пришел ваш черед или можно дать отсрочку.

— Тебе нравится твоя работа?

— Да. Я люблю свою работу, потому что я крайний. Реаниматолог не может никого позвать. Терапевт в случае неудачи может позвать хирурга, хирург — реаниматолога. А мне звать некого, только патологоанатома.

— Это не из-за чувства, что ты борешься с самой смертью? И иногда побеждаешь?

— Со смертью бороться невозможно: в реанимации это понимаешь очень быстро. Если человек должен умереть, он умрет. Просто мы выводим из этого царства тех, кто попал туда по ошибке.

ОБРАЗ ЖИЗНИ

— Чисто физиологически, человек — живучее существо?

— Да.

— Насколько? В детективах все очень просто: или немного придушат подушкой, или дадут салатницей по голове — и люди сразу умирают. Я всегда подозревал, что это литературный вымысел.

— Вот пример из практики: человек выпил и лег спать, но зачем-то на железнодорожных путях. Проходящий поезд снес у него полголовы, а кожу с затылка натянуло на лицо. Через три дня ушел домой сам. А ты говоришь — салатница.

А из своего опыта я знаю одного больного, который лежал у нас буквально в агонии. Он уже 20-е сутки был без сознания, артериального давления почти не было, к тому же у него был сепсис, и вопрос стоял лишь о том, когда он умрет. Но спустя два дня, по совершенно неизвестным причинам, он пошел на поправку, а еще через неделю уехал домой. Хотя весь мой врачебный опыт показывал, что поехать он должен был совершенно в другое место.

— Видимо, если больной хочет жить, то медицина бессильна. А вообще заранее видно, будет человек жить или нет?

— Видно. Я не могу сформулировать, в чем это выражается, но это точно есть: один к смерти не готов, а другой готов. Это я понял еще в ординатуре: у нас лежала женщина, которая, по-видимому, жить не хотела. А дальше все развивалось по цепочке. Была сделана операция, она закончилась неудачно. Женщина приехала к нам в крайне тяжелом состоянии, и на вторые сутки остановилось сердце. Откачали, стабилизировали состояние. Через день все повторяется! Опять остановка, откачали еще раз. Для того чтобы понять, что с ней, собственно, происходит, повезли ее на обследование на другой этаж. Она и в лифте дала остановку сердца. Мы ее и там откачали! Опять привезли ее в палату, состояние по-прежнему тяжелое, но управляемо. И тут происходит самое удивительное: входит заведующая другого отделения и говорит о том, что, кажется, сломался один из насосов подачи кислорода. И в этот момент у нее снова останавливается сердце! Конечно, насосы у нас сдублированы. Но из-за остановки одного чуть-чуть упало общее давление, причем продолжалось это всего минут семь. Но за это время она умудрилась-таки умереть! Сказать, что это просто совпадение, я никак не могу.

Какое-то ощущение жизни и смерти в людях есть. Это выражается не в цвете кожи, не в зрачках, не в тонусе — тем более что в коме они все одинаковые. Но когда смотришь на человека, чувствуешь: этот будет жить. А этот умрет, хотя у него все показатели более-менее приличные. Я это теперь чувствую. Я уже привык к смерти. Она моя сестра.

ОБРАЗ СМЕРТИ

— Желание жить или согласие умереть как-то зависит от пола, социального статуса?

— Никак. Даже от возраста. Я работал с мужчиной, которому было за 70. Он провел в реанимации больше 40 дней, из которых 20 — в коме. Полная полиорганная недостаточность — не работало сердце, не дышали легкие, не действовали почки. Но он очень хотел жить. И выжил!

— А как относятся к смерти богачи, новые русские? Эти люди боятся смерти так же, как и обычные?

— У нас в свое время лежал один из «классических» новых русских, который пытался «построить» все отделение. Хамил врачам, издевался над медсестрами. И одна из них, которую он особенно «достал», во время осмотра как-то шепнула ему на ушко: «А вы знаете, в случае чего. ни один патологоанатом не установит, от чего вы умерли?»

На следующий день нашего больного было уже не узнать. А ту медсестру он, перед тем как выписываться, вызвал на разговор по душам, с цветами и конфетами. И сказал: «Знаешь, сестричка, я жизнь прожил — никогда никого не боялся. А ты меня напугала так, что я чуть в штаны не наложил..»

— В европейской культуре смерть обычно обходится стороной. Если Восток считает, что к смерти надо готовиться, то для европейца эта тема как бы не существует. Когда человек сталкивается со смертью вплотную, помогает ли эта восточная подготовка?

— Умирают в конечном итоге все — и готовые, и неготовые. Другое дело, подготовленный человек может, например, гораздо лучше переносить боль. Если человек стонет, что ему очень плохо, и он сейчас умрет — значит, в ближайшее время этого точно не случится. Но когда человек сталкивается со смертью близко, он уже не боится.

— Это бывает у всех?

— Нет. Потому что большинство даже не подозревает, насколько близко к смерти они находились. Человеку становится плохо, ему вводят наркоз, он засыпает, а через некоторое время просыпается. И очень удивляется, что прошло уже три недели. И не знает, что он дважды был в состоянии клинической смерти, что у него была полуторачасовая реанимация, во время которой ему сломали все ребра ..

— А про знаменитые черные тоннели и воспоминания о прошлой жизни, побывавшие Там, не рассказывают?

— Нет. Я с этим не сталкивался никогда. И никто из моих коллег не сталкивался. Это сказка. Легенда. Миф. А смерть работает совсем в другом жанре.

17.03.2004