Жалкий мессия оказался никому не нужен

На «Ликах любви» показали «Страсти Христовы» Мела Гибсона

Те, кто думает, что Мел Гибсон, снимая «Страсти Христовы», сознательно шел на большой риск, сильно заблуждаются. Он в Голливуде не первый день, поэтому предположить, что даже ради перспективы создать фильм всех времен и народов пойдет на разрыв с голливудскими воротилами, не мог ни он, ни тот, кто хоть на секунду представляет себе, что такое шоу-бизнес вообще и кино, в частности. Гибсон сделал все как надо. С одной стороны, он взял тему заранее обреченную на интерес к ней со всех сторон — католиков и протестантов, православных и иудеев, атеистов и киноманов, евреев и антисемитов, и всех остальных (если кто-то еще остался). С другой — сразу отвел от себя все обвинения в богохульстве, святотатстве и кощунстве, сделав подробную, почти ученическую экранизацию Евангелия. К тому же он снял картину на тех языках, которыми пользовались прототипы его героев, — арамейском и латыни. Гибсон понимал, что недовольными и обиженными останутся многие, но его совесть будет чиста. Он истинный католик, известный в Голливуде своим религиозным усердием, а то, что папа Гибсон высказался против евреев — так сын за отца не отвечает. На всякий случай он собственноручно прибил в кадре ладони Христа (Джеймс Кэвизел) гвоздями к кресту (руки мы видим в кадре, правда, сам Гибсон остается за кадром), чтобы никого даже столь формальным и примитивным способом не обвинить в убийстве — ни евреев, ни римлян.

Однако обиды не заставили себя ждать. Обиделись голливудские продюсеры-евреи, поклявшиеся оставить впредь режиссера без работы за оголтелый антисемитизм. Успели обидеться неевреи, усмотревшие в картине смакование кровавых деталей. Что до неприглядной роли евреев в смерти Христа, тут, откровенно говоря, возразить нечего. В Иудее действительно жили евреи, и было бы странно, если бы Христа распял кто-то другой. Правда, непосредственно убили Христа все-таки римские легионеры, поэтому наступит еще момент, когда обидятся итальянцы.

Перед нами — последние двенадцать часов жизни Христа, выписанные с тщательностью художественного биографа-анатома. Если бы две тысячи лет назад существовало документальное кино, «Страсти Христовы» вполне могли бы за него сойти. Возможно, ревностный католик Гибсон преследовал благородную цель — напомнить нам об истинных мучениях Христа. Ведь за пеленой лет страдания Сына Человеческого вызывают весьма умозрительное сострадание, с икон смотрит на нас измученный, но чистенький Христос. В фильме же на протяжении двух часов мы видим нечеловеческие издевательства, тело Христа растерзано плетьми с металлическими крючьями на кровавые лохмотья, лицо — кровавое месиво, один глаз вытек, другой заплыл, примерно полфильма Христос восходит на Голгофу — падая истерзанным телом в грязь, получая очередные страшные побои римских стражников…

Но не кажется ли вам странным факт, что появившаяся порядка тридцати лет назад рок-опера «Jesus Christ Superstar», мгновенно ставшая хитом, не вызвала и малой доли тех нареканий, что выпали на долю «Страстей…»? А ведь скандально-крамольное «Последнее искушение Христа» Мартина Скорсезе все-таки по части скандальности уступает фильму Гибсона. Или — «Евангелие от Матфея» Пьера Паоло Пазолини, пропитанное идеями Маркса? Причем во всех предыдущих случаях возмущались церковники, а теперь возмущение — сплошь светское. Почему, интересно?

Гибсон столкнул миф и реальность. А для мифа нет ничего страшнее, чем попытка смахнуть с него пыль времени, разогнать облако несуразиц и стереотипов, оставив лишь то, что хочется называть реальностью. Миф и реальность не могут существовать вместе, кто-то один непременно должен победить. Эта борьба, как правило, болезненна для тех, кто привык к мифу. Подобно археологу, Гибсон попытался оживить события 2000-летней давности, не привнося в рассказ ничего от себя. Но пока Христос оставался давно уже обезличенным Мессией, все были довольны. Как только из Мессии потекли кровавые слюни, на кончике носа замерла кровавая слеза, а окровавленные руки беззащитно и жалко затряслись от боли и слабости, он стал раздражать. Но Спаситель не может, не должен раздражать, его нельзя видеть в грязи и без глаза — вот что вывело из себя многочисленных ревнителей мифа. Пока толпа, распявшая Христа, была безликой, тупой и неблагодарной толпой, мы не имели к ней отношения. Как только толпа собралась из раз, два, три, четыре, сто, тысяча — но отдельных людей, каждый отдельно отвратительный в своей низости, вдруг вспомнили, что эти люди — евреи. Начались обвинения в антисемитизме.

«Страсти Христовы» оказались фильмом не про страсти и даже не про Христа. В большей степени он оказался фильмом про тех, кто пришел этот фильм смотреть. Пришли — и выяснили, что никто не хочет знать, как было на самом деле, всем хочется сказки. Боль и страдания, как правило, грязны, а нам хочется чистенького Спасителя, этакой расплывчатой фигуры в глубине веков с нимбом над головой.

Хитрый Гибсон устроил нам проверку на веру. И прошли ее далеко не все.

Поэтому-то скандал вокруг «Последнего искушения Христа» кажется теперь невинной перепалкой между Скорсезе и Церковью. Люди готовы простить вольную интерпретацию мифа, отход от всех канонов, наличие разнообразных трактовок образа, но только не игру в раздевание. Придумывай что хочешь, верти-крути, только не трогай всерьез. Гибсон, как ни кощунственно звучит, раздел Христа, раздел любимый многовековой миф, попытавшись влезть поглубже в клубок страстей Христовых тире человеческих. За что и получил — то ли суперрекламу, то ли анафему. Как бы там ни было, «Страсти Христовы» за три недели проката уже десять (!) раз окупились — фильм с бюджетом 25 млн долл. собрал 250 млн. Из известных актеров в фильме снялась лишь Моника Белуччи — в роли Марии Магдалины