Антитриада для России

«Что есть Россия? Где Россия? Что значит быть русским?»
Это не просто теоретические вопросы: любой ответ на них наполнен значительным геополитическим содержанием. Является ли Россия национальным государством, основу которого составляют только русские, или Россия является по определению чем-то большим (как Великобритания — это больше, чем Англия) и, следовательно, ей судьбой назначено быть империей? .. Чтобы быть русским, должен ли человек быть русским с этнической точки зрения или он может быть русским с политической, а не этнической точки зрения (т.е. быть россиянином" - что эквивалентно «британцу», а не «англичанину»)?
Збигнев Бжезинский. «Великая шахматная доска»
То неприятие — от открытого издевательства до снисходительных усмешек, — с которым большинство либеральных СМИ восприняло идею Русской Православной Церкви предложить обществу православный взгляд на ведение бизнеса, должно было бы на самом деле вызывать скорее удивление. Ведь проигнорировали главное: бизнес-то вовсе не был тем самым поставлен вне христианского закона — Божественных Заповедей, предложено лишь на абсолютно добровольных началах руководствоваться неким сводом правил, который должен сделать совесть предпринимателя более спокойной, если он хочет почитать себя православным. Никакого ниспровергания основ не произошло: наоборот — проведено четкое разделение с коммунистической линией, предпринимательство признано вполне допустимым, если оно по своей воле действует в рамках христианской морали, и Церковь продемонстрировала свою «системность», а не оппозиционность сущему общественному строю.

Здесь мы видим скорее возврат к тому типу предпринимателя, который описан в произведениях Ивана Шмелева, чем к советской потребкооперации. Так что, по идее, огорчаться надо левым, которые иногда заочно включают клир в свои первомайские колонны, в то время, как тот в своей линии вполне последователен: и последнего монарха со семейством к лику святых причислил, и с «эмигрантской» Церковью братается, и пожертвования от «буржуев» принимает, теперь вот и вовсе бизнесу правила дружбы предложил. Ан нет — нервничают именно либералы, как, впрочем, у них это сейчас повелось по поводу любой активности православных иерархов в России, будь то преподавание основ православной культуры в школе или появление священников в армии.

Что касается бизнеса, то тут возмущение либералов имеет глубоко идеологические корни, и в этом они будут поддержаны значительной частью коррупционно-спекулятивного предпринимательства. Речь о самом факте, что Церковь «осмеливается» предлагать какие-то нравственные оценки, какую-то мораль в сфере, где «новый русский» привык считать себя царем и богом. «Я кормлю такую прорву народу, я пока не удрал за границу (хотя мог бы), я даже какие-то налоги поплачиваю, когда прижмут, а мне тут кто-то смеет говорить, что забота о работниках — мой нравственный долг! Что я не должен устранять вредного конкурента или чиновника, мешающего реформам, сиречь переходу алюминиевого комбината из неэффективных государственных рук в мои эффективные!». Естественно, любые попытки Церкви предложить бизнес-сообществу иную мораль поведения, которая бы не противоречила христианской, но при этом не делала бы и само предпринимательство невозможным, будут наталкиваться на жесткий отпор апологетов господствующей религии: «Бери от жизни все!»

Как представляется, то, что мы наблюдаем, есть окончательное оформление последнего (поставим его, впрочем, логически на первое место) звена в новой, скажем так, антитриаде, противостоящей суверенному развитию нации в новом веке. Этот трехчлен по, конечно же, неслучайному совпадению выстроен на четкой антитезе уваровской триаде: «Православие, самодержавие, народность», и его можно обозначить как «атеизм, либерализм, русофобия». Разумеется, каждое из звеньев должно трактоваться применительно непосредственно к нашим условиям, поскольку общепринятый смысл политических терминов в российской действительности подвергается целенаправленным или ситуационным искажениям.

Атеизм выступает сейчас как отчетливая антиправославная линия под личиной политкорректного уравнивания прав всех конфессий. Под предлогом отделения Церкви от государства предпринимаются, по сути, попытки на деле отделить ее от общества, загнать в этно-фольклорное гетто. Причем новое антиправославие носит зачастую иррациональный характер, ввиду того, что сейчас, со всей очевидностью, гораздо большую опасность представляют собой экстремисты иных религий. Но здесь мы наблюдаем кальку с «сербской модели», когда христианский Запад последовательно поддерживал косовских и иных мусульман в их противостоянии православным сербам, т. е. христианам, снисходительно взирая на погром православных церквей, и тревожась за «гуманитарную катастрофу» мусульман.

Либерализм в упомянутой антитриаде проявляется ныне в противостоянии концепции так называемой «управляемой демократии». При всем при том, что противоположность таковой — т. е. «неуправляемая демократия», — даже на слух вызывает жутковатые ассоциации с самосвалом без тормозов, и в реальности подобных неуправляемых демократий нигде не существует, тем не менее либералы именно в этом тезисе увидел главную мишень для своих атак. Если вдуматься, причиной тому не управление как таковое — наличие оного и в условиях «образцово-показательного» Запада отрицается разве что в агитках для вербовки молодежи. И не объект управления — собственно демократия. Проблема непосредственно в самом правящем субъекте.

Но вовсе не противопоставление «народ — диктатор» в роли управляющей силы имеется здесь в виду, как можно было бы предположить, и как пытаются мотивировать свое сопротивление УД отечественные либералы. Речь идет о том, будет ли демократия управляться изнутри, как предполагает президентская концепция, или, как невербально подразумевают его оппоненты, — извне. Об этом, в частности, весьма жестко говорит в своих нашумевших текстах популярный политолог Белковский, сам факт серьезного обсуждения которых лишь подчеркивает актуальность для России постановки вопроса об устранении внешнего управления.

Наконец, последнее звено: современная русофобия проявляется не совсем в тех ее эталонно-бжезинских формах, к которым тяготеют и некоторые нынешние генетически-модифицированные экс-союзники и экс-республики СССР, у которых антикоммунизм мутировал в стойкую аллергию на Россию (а скорее всегда вмещал ее в качестве существенного компонента). Иррациональное с точки зрения актуальных угроз нового века расширение НАТО к границам нашей страны — из той же оперы, и объяснение тут вполне логичное: Запад по-прежнему воспринимает нас в качестве потенциальной мишени, каких бы горбачевых-козыревых в свое оправдание не ставила наша страна во главе себя. А вот внутренняя русофобия — явление довольно уникальное, хотя в России со времен Чаадаева, а то и пораньше, отнюдь не удивительное.

Это не просто этнически ориентированные антирусские настроения, сколько общее неприятие комплексного понятия «русский», «русская нация», которое начинает складываться в последнее время, при участии многих из тех, кого причисляют к националистам (С.Глазьев, например, обозначил его так: «Для нас русские — это все, кто считает Россию родиной… Россияне — это новояз. Есть русский язык, есть русская культура, есть русская армия. А Россия — многонациональная страна, и мы считаем, что те граждане России, которые считают ее родиной, могут называть себя русскими. Мы под словом „русские“ понимаем всех, кто считает себя причастным к России и русской культуре»).

Собственно, это понятие не столько складывается, сколько восстанавливается. Недавно в передаче Л. Млечина о Ленине автор вскользь отметил интересный момент: Ильич мог действительно не знать о своих шведско-немецко-еврейских корнях, поскольку в России всех, кого крестили в Православие, попросту считали русскими. Сейчас, волею судеб, определяющим служит не столько религиозный момент — хотя и он тоже, — сколько факт самоидентификации человека. Пока люди хотят без внешнего принуждения, вроде всяческих ограничительных граф в анкетах, считать себя русскими, значит будут существовать и силы для саморазвития нации, которая веками была государствообразующей и стержневой, в том числе и в глазах многочисленных народов, входивших в состав Российской Империи или Советского Союза. Но потому будут и попытки сделать самоидентификацию человека в качестве русского максимально некомфортной и даже постыдной, как принадлежность к никчемному «народу-лузеру», который более тысячи лет бездельничал на печи, лишь по недоразумению создав неохватное и могучее государство. А вот когда увалень наконец-то взялся за серьезное мужское дело — либеральное реформы, — тут его бездарь и явилась во всей красе.

Очевидно, что дальнейшее развитие России как суверенного государства будет зависеть от того, в какой мере оно будет в состоянии противостоять указанной антитриаде, предлагаемой ей в качестве замещающей модели развития. Ее воздействие на российскую государственность сродни воздействию алкоголя на организм человека: человек испытывает потребность в принятии новых доз, которые дают иллюзию нормального функционирования тела при поддержании соответствующего уровня алкоголя в крови. Но в реальности система работает на износ, постепенно уничтожая как психологические сдерживающие моменты, так и сами органы, расщепляющие яд.

Антитриада в той же мере подавляет ростки национально-духовного самоопределения (а по сути — сопротивления), в какой способствует разложению госаппарата и отмиранию любых органов, препятствующих воздействию на государство компонентов токсичного трехчлена — каждого в отдельности и всех в совокупности (ибо внутренняя взаимосвязь тут очевидна). Преодоление ее деструктивного влияния и детоксикация организма отечественной государственности должны начаться, как и в случае с антиалкогольной терапией, с осознания вреда, причиняемого дальнейшим пребыванием в дурмане, восстановления сущностных целей и интересов, способствующих пробуждению воли к жизни. Без самопомощи больного, его стремлению к оздоровлению любая терапия бессильна. Но хочет ли сам больной — вот в чем вопрос? Духовное пробуждение народа становится сейчас, таким образом, государствосохраняющим фактором, получая не только моральное, но и геополитическое измерение, и в этом можно наблюдать специфику положения России в начале нового тысячелетия.