 |
| Известия | Юлия Кантор | 05.02.2004 |
Ушаковка впадает в Ангару, неподалеку — тюрьма, где адмирал провел последние дни. (Камере, где он содержался, недавно вернули прежний номер — пятый, сделав ее таким образом мемориальной.) «Его расстреляли здесь, под этим обрывом. Зима 1920 года выдалась суровой даже по сибирским меркам, на таком жестоком морозе даже при желании невозможно было выкопать могилу. А большевики спешили, им было не до церемоний», — рассказывает заместитель директора Иркутского областного краеведческого музея Владимир Свинин. Тело после расстрела погрузили на сани, увезли на Ушаковку и сбросили в прорубь. (Из многочисленных прорубей иркутяне всегда брали воду — водопровода, естественно, не было до 40-х годов, и проруби «оживлялись» постоянно.) Это варварское захоронение породило множество домыслов. Наиболее устойчивый: весной тело достали и похоронили в соответствии с христианским обрядом. «Ангара до мая подо льдом, и там мощное течение. А на дне живут мелкие рачки, которые способны за несколько часов оставить от тела скелет», — считает Владимир Свинин, несколько десятилетий занимающийся иркутским периодом жизни Колчака.
Еще в 60-е годы Свинину удалось встретиться с одним из тех, кто приводил приговор в исполнение. Опубликовать или хотя бы зафиксировать рассказ на бумаге ученый по понятным причинам не решился. «Мой тогдашний собеседник говорил вполголоса, непонятно было, гордился он содеянным или все-таки был смущен». Когда за адмиралом пришли и объявили, что будет расстрелян, он спросил, кажется, вовсе не удивившись: «Вот так? Без суда?»
Перед расстрелом молиться отказался, стоял спокойно, скрестив руки на груди. Попросил лишь передать благословение жене и сыну. Об Анне Тимиревой, добровольно пошедшей под арест, чтобы до конца не расставаться с ним, — ни слова. Наверное, не хотел, чтобы его последние слова, обращенные к ней, Анна Васильевна слышала от приводивших приговор в исполнение. За несколько часов до расстрела Колчак написал ей записку, так до нее и не дошедшую. Десятки лет листок кочевал по папкам следственных дел.
«Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне… Не беспокойся обо мне. Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я думаю только о тебе и твоей участи… О себе не беспокоюсь — все известно заранее. За каждым моим шагом следят, и мне очень трудно писать… Пиши мне. Твои записки — единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя… До свидания, целую твои руки». Свидания больше не было. Его расстреляли 7 февраля 1920 года, на следующие сутки после дня рождения.
«Прошу чрезвычайную следственную комиссию мне сообщить, где и в силу какого приговора был расстрелян адмирал Колчак и будет ли мне, как самому ему близкому человеку, выдано его тело для предания земле по обрядам православной церкви. Анна Тимирева».
Резолюция на письме: «Ответить, что тело Колчака погребено и никому не будет выдано». А приговора никакого не было. Только записка в реввоенсовет 5-й армии: «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием… опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин». Записка выпускника юридического факультета Петербургского университета, адвоката, пусть и несостоявшегося. Колчак, юридического образования не имевший, писал в 1919-м: «У меня полнота власти, я фактически могу расстрелять преступников, но я отдаю их под суд, и дела затягиваются».
Харитоньевская церковь, где в 1904 году венчался Колчак, по злой иронии судьбы находится на улице 5-й армии — той самой, что сделала Иркутск советским. В церкви, когда-то грациозно красивой, в советское время было общежитие… Теперь серо-бежевые руины храма реставрируются.
«Она, возможно, была сильнее его как личность»
С момента знакомства до расстрела прошло пять лет. Большую часть времени они жили порознь — у каждого семья, у обоих — сыновья. Не виделись месяцами, однажды — год. На костюмированном балу она подарит ему (и еще нескольким знакомым) свое фото «в русском костюме» — его мы публикуем сегодня. И много месяцев спустя друг дома расскажет Анне Васильевне, что этот снимок висит в каюте Колчака. А еще он всюду возит с собой ее перчатку.
Она первой призналась ему в любви — с откровенностью пушкинской Татьяны и решительностью своей тезки Карениной. «Я сказала ему, что люблю его». И он, уже давно и, как ему казалось, безнадежно влюбленный, ответил: «Я не говорил вам, что люблю вас». — «Нет, это я говорю: я всегда хочу вас видеть, всегда о вас думаю, для меня такая радость видеть вас». И он, смутившись до спазма в горле: «Я вас больше чем люблю». Пройдет еще три года, и они будут видеться — на глазах у всех и тайно, урывками. И все будут знать об этой любви, а Софья Колчак, жена адмирала, признается подруге: «Вот увидишь, он разведется со мной и женится на Анне Васильевне». Тимирева разведется с мужем в 1918 году и с этого момента станет его гражданской женой. Ей было 25 лет, ему — 44. Его семья уже давно во Франции…
«Тимирева была очень живой, остроумной и обаятельной женщиной. Помимо женского очарования Колчака, любившего ее восторженной, чуть пугливой даже любовью, восхищали ее острый ум и интерес к политике», — говорит профессор кафедры истории России РГПУ им. Герцена Анатолий Смолин, готовивший к изданию письма Тимиревой к Колчаку.
«Она, возможно, была сильнее его как личность, умея не падать духом даже в запредельных обстоятельствах. Она и в тюрьму Иркутска пошла за Колчаком, самоарестовавшись, чтобы поддержать, — считает Смолин. — Чтобы помочь ему и в последние дни сохранить достоинство — она уже тогда чувствовала, что он станет символом. И стремилась к тому, чтобы этот символ не был „затенен“ даже минутной слабостью перед концом». «Наконец находится узда на Совет солдатских и рабочих депутатов, и с ним начинают разговаривать надлежащим тоном, у меня Ваше письмо, такое милое… а днем — сильная весенняя оттепель с ярким солнцем — все вместе привело меня в прекрасное состояние духа, и так хочется верить, что ничего — мы еще повоюем!» — письмо Анны Тимиревой от 17 марта 1917 года. «От чтения газет, рассуждений о коалиционном правительстве, об утешительных событиях на флоте, о Ленине, анархистах и тому подобной прелести голова окончательно приходит в негодность…» — письмо от 7 мая 1917-го.
«Арестована бывшая куртизанка — жена Колчака»
Тимиреву после расстрела Колчака выпустили из тюрьмы — ненадолго. Уже в июне 1920-го ее отправляют «сроком на два года без права применения к ней амнистии в Омский концентрационный лагерь принудительных работ». Освободившись из лагеря, она выходит замуж — от отчаяния, от безвыходности, и с тех пор носит двойную фамилию. «За контрреволюционную деятельность, выразившуюся в проявлении среди своего окружения злобных и враждебных выпадов против Советской власти, ОО УГБ НКВД арестована бывшая куртизанка — жена Колчака, Книпер-Тимирева Анна Васильева… Обвиняется в том, что, будучи враждебно настроенной к Советской власти, в прошлом являлась женой Колчака, находилась весь период активной борьбы Колчака против Советской власти при последнем… до его расстрела… На данный период Книпер, не разделяя политики Соввласти по отдельным вопросам, проявляла свою враждебность и озлобленность по отношению к существующему строю, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 58, п. 10 УК. Виновной Книпер себя признала». Срок — пять лет.
Хождение по мукам продолжается. «Освобождать ее ни в коем случае нельзя — она связана с верхушкой колчаковской военщины и баба активная», — с истинно большевистской галантностью оценивает характер своей «подопечной» представитель Сибирской ВЧК. Сын Анны Васильевны от первого брака Володя Тимирев за переписку с отцом, находящимся за границей, будет расстрелян в 1938-м.
«Химера в адмиральском мундире»
«С моей точки зрения, Колчак был прирожденным ученым. 50 лет назад, когда я пришел в музей, мы с коллегами-палеонтологами работали с коллекциями, привезенными Колчаком. Они и теперь безупречны — четкая систематизация, огромный, блестяще сформированный научный аппарат. Я был связан с членами Географического общества, и они даже в советское время с благоговением говорили об этой его деятельности. Но это лишь одна сторона медали», — мы беседуем с Владимиром Свининым в огромном холодном зале краеведческого музея, где когда-то с отчетом об экспедиции выступал адмирал Колчак…
Иркутское буржуазное правительство было расстреляно колчаковцами, а тех, кого не расстреляли, вынудили уехать — в 24 часа. Значительная часть местного населения ненавидела Колчака больше, чем большевики… Здесь не знали крепостного права, и крестьянство было по среднероссийским меркам зажиточным. «Кто был в окружении Колчака? Офицеры, потерявшие свои поместья в России, потомственные крепостники. Они относились к крестьянам как к крепостным, за людей не считали. И натолкнулись на ненависть, которой могло бы и не быть. Пороть крестьян у них было почти привычкой». Сегодняшнее отношение к «Верховному правителю России» в Иркутске трудно назвать однозначным: «Колчак — это исключительно многогранная личность, это истинный бриллиант, который постоянно открывается новой гранью: то полярный ученый, то знаменитый военный теоретик… Гражданская война выдвинула на первый план людей иного склада — атаманов. Колчак не сумел распознать пятую колонну в лице эсеров, не смог наладить отношения с интервентами — то есть с союзниками. Но его несомненная заслуга в том, что белое знамя оказалось в чистых руках. Пусть он проиграл, но он достоин быть примером, его трудно в чем-либо упрекнуть». Пафосно апологетическая точка зрения, сторонником которой является доцент кафедры истории Иркутского технического университета Павел Новиков, крепнет нынче в среде интеллектуальной молодежи Иркутска. И активно поддерживается казачеством и политическими организациями, именующими себя «патриотическими». Сторонникам подобной «канонизации» противостоят историки и представители старшего поколения, весьма далекие от политики, для которых эпоха правления Колчака — часть их собственного жизненного опыта. «Не стоит воспринимать сегодняшнюю нашу критичность отношения к Колчаку как следствие коммунистического воспитания, — объясняет эту точку зрения Свинин. — Просто среди нас живет много людей, чьи семьи пострадали от жестокости колчаковщины. Мой дядька еще легко отделался — ему только все ребра переломали, пока искали «красных"… Многие крестьяне, переселившиеся в нашу губернию во времена Столыпинской реформы, были вынуждены целыми деревнями спасаться в лесах. Их деревни просто сжигали». Партизанский отряд тестя Свинина конвоировал золотой запас армии Колчака до Иркутска. «Они шли в партизаны, поскольку боялись, что колчаковцы их уничтожат. Партизанское движение, организованное большевиками в Сибири, — миф советского времени. Оно возникло стихийно — как реакция на палочную дисциплину, безумные репрессии и реквизиции. «Красных» тогда считали меньшим злом. Так что колчаковцы собственной жестокостью, увы, только помогли коммунистам. Удача компартии — что она смогла стихийное движение недовольных взять в свои руки». Они выбрали «красных», поскольку уже хорошо знали «белых». А потом сопротивляться было уже поздно.
Сам Колчак свои политические убеждения в письмах к любимой женщине обрисовывает предельно внятно: «Будем называть вещи своими именами, как это ни тяжело для нашего отечества: ведь в основе гуманности, пасифизма, братства рас лежит простейшая животная трусость… «Товарищ» — это синоним труса прежде всего». Еще одна предельно внятная оценка: «Что такое демократия? — Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам в силу закона глупости числа: каждый практический политический деятель, если он не шарлатан, знает, что решение двух людей всегда хуже одного /…/, наконец, уже 20−30 человек не могут вынести никаких разумных решений, кроме глупостей». Это сказано в 1919-м.
Поиски красных и их пособников по деревням, переходившие в резню и побои, политика «выжженных деревень» порождали ненависть. Многие крестьяне только что сняли шинели солдат Первой мировой войны, они устали воевать и, по большому счету, были вообще равнодушны к любой власти. Но Колчак начал мобилизовывать крестьян. «Винтовка рождает власть — эта формула Мао Цзэдуна очень подходит для характеристики происходившего здесь в революцию и Гражданскую войну. Колчак не контролировал, не мог контролировать военные формирования. Многое зависело от командиров, среди которых, как в любой добровольческой армии, было много авантюристов. Они играли с судьбой, — размышляет заведующий кафедрой истории Иркутского технического университета профессор Игорь Наумов. — Если самого Колчака можно считать идеалистом, то в его близком окружении были люди, стремившиеся сделать карьеру любой ценой. Колчак оказался зависимым от них. Он стал заложником ситуации, предопределившей его гибель».
Барон Будберг так описывал Колчака, «испитого и сурового на вид»: «Несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек». «Жалко смотреть на несчастного адмирала, помыкаемого разными советчиками и докладчиками, он болтается по воле тех, кто сумел привести его доверие». А вот выдержки из дневника Н.В. Устрялова за 1919 год: «Можно, пожалуй, сказать, что чувствуется на этом лице некая печать рока, обреченности».
Адмирал, провозглашенный Верховным правителем России, остро чувствовал ответственность за страну и свое бессилие: «Быть русским… быть соотечественником Керенского, Ленина, Дыбенко и Крыленко… ведь целый мир смотрит именно так: ведь Иуда Искариот на целые столетия символизировал евреев, а какую коллекцию подобных индивидуумов дала наша демократия, наш «народ-богоносец».
«Как вы думаете, Колчак — бренд для нашего региона?» — поинтересовался у меня иркутский коллега, озабоченный модной нынче здесь темой установки памятника «Верховному правителю России». Поистине — трагедия повторяется как фарс. «Химерой в адмиральской форме» в шутку называла Анна Тимирева Колчака. Сегодня эта метафора звучит как нельзя более актуально.
Справка «Известий»
Колчак Александр Васильевич родился в 1874 году в офицерской семье, окончил Морской кадетский корпус. Получил известность как исследователь сибирской Арктики. Участник русско-японской войны, командовал миноносцем «Сердитый», затем артиллерийской батареей в Порт-Артуре, был награжден золотым оружием «За храбрость». В начале Первой мировой войны служил в штабе Балтийского флота, организатор успешной минной войны на море. В 1916 году произведен в контр-адмиралы, затем в вице-адмиралы и назначен командующим Черноморским флотом. Поддержал Февральскую революцию. В июне 1917 года ушел в отставку в знак протеста против развала русского флота. При этом произнес перед матросами гневную речь и выбросил в море золотое оружие. В августе-октябре 1917 года консультант ВМФ США, затем поступил на службу в ВМФ Великобритании, но к своим обязанностям не приступил. В апреле-мае 1918 года занимался формированием белых войск в Маньчжурии. В ноябре того же года был назначен военным министром Директории. После военного переворота 17−19 ноября — Верховный правитель России с диктаторскими полномочиями. Арестован белочехами под Иркутском. Расстрелян в феврале 1920 года в Иркутске по личному распоряжению Ленина.
Тимирева Анна Васильевна родилась в 1893 году в Кисловодске, в семье известного музыканта Сафонова. В 1906 году семья переехала в Петербург, где Анна Васильевна окончила гимназию княгини Оболенской (1911 г.) и занималась рисунком и живописью в частной студии С.М. Зейденберга. Свободно владела французским и немецким. В 1911—1918 гг. — замужем за С.М. Тимиревым. В 1918—1919 годах — переводчица Отдела печати при Управлении делами Совета министров и Верховного правителя. Самоарестовалась после ареста Колчака в январе 1920 года. Освобождена в том же году по октябрьской амнистии. В мае 1921 года вторично арестована. Аресты и ссылки в 1922, 1925, 1935, 1938 и 1949 годах. До 1960-го — в «минусе» без права проживания в 15 крупных городах СССР. В промежутках между арестами работала библиотекарем, архивариусом, маляром, бутафором в театре, чертежницей. Реабилитирована в марте 1960 года. Умерла в 1975 году.
Седьмое февраля
И каждый год Седьмого февраля
Одна с упорной памятью моей
Твою опять встречаю годовщину.
А тех, кто знал тебя, — давно уж нет,
А те, кто живы, — все давно забыли.
И этот, для меня тягчайший, день —
Для них такой же, как и все, —
Оторванный листок календаря.
А.В. Тимирева
1969 г.
Иркутск-Санкт-Петербург
