Le Nouvel observateur | 26.01.2004 |
Я видел афганский фильм «Усама» Седига Бармака. Я смотрел последний репортаж из Ирана из передачи «Специальный корреспондент». Я читал истории о преступлениях «на почве чести» в Пенджабе и Иордании. Эти сцены угнетения женщин полны трагизма, они позорны, невыносимы. Но я не помню, чтобы мусульманские меньшинства в Европе или какие-либо группы мусульман в арабских и азиатских странах устраивали демонстрации перед посольствами Афганистана, Ирана, Пакистана и Иордании. Я ни разу не слышал, чтобы те, кого «шокирует» наше намерение обращаться с мусульманскими детьми в школах так же, как и с их остальными сверстниками, плохо спали ночью из-за угнетения, которому подвергаются в мире сотни миллионов мусульманок. Ибо, в конце концов, следует в очередной раз напомнить тем, кого озадачил предложенный закон: речь идет всего лишь о том, чтобы относиться ко всем детям во Франции одинаково. Все как-то забывают о том, как много добра, равноправия и братства заложено в этой инициативе. Никто никого не исключает. Просто детям не позволяют взаимно исключать друг друга. Речь идет не о том, чтобы надеть на всех униформу, а об уважении к миру детства. Вне школы — на улице или дома — каждый может общаться в своем кругу. «В стенах школы, — говорил один мудрый наставник в конце XIX века, — мы должны находить храм нежности, обращенной ко всем». Чтобы между богатыми и бедными детьми не было различий, было предложено ввести единую форму — черную блузу.
Перейдем теперь к вещам более серьезным: к политическим. До последнего момента все сомневались, уместно ли будет прибегать к принятию специального закона, чтобы запретить ношение платка в школе. Этот немаловажный нюанс как-то ускользнул из поля зрения многих комментаторов. В прошлый понедельник на канале France-2 вновь шли дебаты, участники которых высказывались в защиту ношения платка во имя религиозной свободы. И это — как подчеркнули Элизабет Бадинтер и многие мусульманские активистки — не что иное как регресс.
Мы, как и все, разошлись во взглядах на сам принцип использования закона. На решение таких людей, как Бернар Штази и Ален Турен повлияло прежде всего то, что они выслушали мнения директоров школ и детских лечебных учреждений. Большинство «заслушанных» усматривали в ношении платка знак религиозного сплочения, которое порождает у детей сопротивление, в первом случае — нормальному учебному процессу, во втором случае — лечению. Они согласились с тем, что в отдельных случаях ношение платка может быть делом личного выбора и даже средством защиты от агрессивных проявлений. Но они убедили комиссию по защите светскости в том, что всякое попустительство в этом вопросе стало бы предательством по отношению к свободолюбивым мусульманкам Франции, ведущим повседневную упорную борьбу за свои права.
Были они правы или нет, но недавние манифестации стали фактом весьма красноречивым. Многие мусульманские интеллектуалы это заметили и сегодня не скрывают своей тревоги. Несмотря на свою малочисленность, исламисты продемонстрировали не только свое «присутствие» (в котором мало кто сомневался), но и решимость, каковой от них трудно было ожидать. Преимущество идеи принятия закона в том, что она позволила воочию увидеть печальный факт: эти французы-исламисты говорят об исламе как о нации, а о своих традициях — как о цивилизации. Они не считают себя гражданами Республики. Они хотят ее исламизировать.
Когда, защищая якобы подвергшуюся нападению религию, какой-нибудь Мухаммед Латреш, лидер Партии мусульман Франции, угрожает Республике «конфронтацией» в случае исполнения ею своих законов, а ратификацию закона о запрете на ношение религиозной символики сравнивает с поджогом синагоги, он следует провокационной стратегии, и у этой стратегии есть свои сторонники.
Сектантская и узко-общинная логика этих исламистских агитаторов их подвела. в принципе они могли, выступая против принятия этого закона, занять те же позиции, которые заняли католическая и протестантская Церкви, а также иудейская община. Но их фанатизм помешал им. Все, чего они хотели — это сплотить мусульман Франции под своими радикальными знаменами, попутно сыграв на живучести антисемитизма.
В минувший понедельник участники дискуссии открыли для себя то, о чем мы твердим уже пятнадцать лет. А именно: неудачи политики интеграции пугающим образом помешали новым гражданам страны понять и принять республиканские ценности. Подтверждение права на пребывание на французской земле, а за ним — права на воссоединение семей и на уважение личного статуса без учета того факта, что все интеграционные механизмы во Франции работали плохо, было безответственностью, граничащей с преступлением против нации. Франция, наряду с США, была самой лучшей в мире «машиной по производству» граждан, восхищенных ее традициями и соблюдающих ее законы. Целые поколения прибыли в эту страну с идеей о том, что им нужно многое брать от Франции вместо того, чтобы ей что-то навязывать. Плюрализм соблюдался, и ни одна община не была ущемлена. Сила национальных ценностей служила объединяющим началом и граждане даже не помышляли о том, чтобы предпочесть этим ценностям какие-то другие — а тем более навязывать их стране. пребывание на французской земле, а за ним — права на воссоединение семей и на уважение личного статуса без учета того факта, что все интеграционные механизмы во Франции работали плохо, было безответственностью, граничащей с преступлением против нации. Франция, наряду с США, была самой лучшей в мире «машиной по производству» граждан, восхищенных ее традициями и соблюдающих ее законы. Целые поколения прибыли в эту страну с идеей о том, что им нужно многое брать от Франции вместо того, чтобы ей что-то навязывать. Плюрализм соблюдался, и ни одна община не была ущемлена. Сила национальных ценностей служила объединяющим началом и граждане даже не помышляли о том, чтобы предпочесть этим ценностям какие-то другие — а тем более навязывать их стране.
Жан Даниэль