 |
| Российская газета | Тимофей Борисов | 13.01.2004 |
Мы об этом не знали. После того как в 1999 году американские войска разбомбили Белград, югославская тема постепенно сошла с газетных страниц. Редкие всплески интереса к косовской теме возникали только тогда, когда Гаагскому суду выдали Милошевича и убили Джинджича. Все остальное время Косово после ввода сил КФОР и создания временной администрации ООН Косово жило практически вне общественного внимания. Тем разительнее оказались перемены между тем, что там было, и что стало.
Когда нашу делегацию представителей Центра национальной славы России, Фонда Святого Всехвального апостола Андрея Первозванного и журналистов на сербско-косовской границе встретили десятки кейфоровских машин охраны, стало не по себе.
«Зачем так много?». Французский офицер, командовавший нашей охраной, состоящей из вооруженных до зубов польских полицейских, дипломатично ответил: «Охрана соответствует уровню вашей делегации. В руководстве Фонда Андрея Первозванного и Центра национальной славы есть сенаторы, очень высокопоставленные чиновники русского Правительства и Русской православной церкви». Польские полицейские оказались более откровенными: «Небеспечно тутай, бардзо небеспечно». Очень быстро выяснилось, что поляки не преувеличивали и не перестраховывались, когда говорили, что в Косово очень опасно.
То ли албанцам стало известно, что русские приехали на православное Рождество к сербам в Косово, то ли они просто не любят иностранцев, но наше прибытие их буквально бесит.
Первое же столкновение с реальностью. Остановка у заправки. Полицейские в касках и бронежилетах с автоматами на изготовку берут в плотное кольцо наши автобусы. Прямо из-за их спин агрессивно настроенные албанцы показывают нам красноречивые жесты, проводя пальцем по горлу. В автобусе наш охранник Томэк сообщает, что албанцы выгнали из Косово почти всех сербов. Скоро охранять будет некого. Косово уже сегодня практически монореспублика. Некогда колыбель сербского православия Косово в настоящее время более чем на восемьдесят процентов заселено албанцами.
Спрашиваем у местных ооновцев, почему силы КФОР не противодействуют изгнанию сербов из Косово. Дипломаты отвечают уклончиво, мол, албанцы на деньги международной албанской диаспоры на законных основаниях выкупают дома у прописанных здесь сербов. «Выкупают?» — спрашиваем у знаменитой сербской актрисы Иванны Жигон, которая сопровождает нас в поездке по Косово. «Сами увидите», — отвечает сербская Жанна д Арк.
А что тут видеть, когда албанцы оставили сербов без отопления, без электричества. За три дня, проведенных в Косово, нам ни разу не удалось умыться теплой водой и переночевать в тепле. Первая ночь — в отеле крупного по косовским меркам города Косовска-Митровица: на улице минус три, в номере плюс три. Вторая ночь — в кельях православного монастыря в Грачанице: простыни чуть ли не в инее. Снова приходится спать в одежде под тремя одеялами. Третья ночь, рождественская, кажется, обещает быть теплой, но в сербских домах Великой Хочи об отоплении забыли с 1999 года.
Становится ясно, в Косово остались только герои. Правда, их немного. В Приштине, столице Косово, до июня 1999 года жили 20 тысяч сербов, а сейчас — 120 человек. Вся эта сотня живет в одной-единственной многоэтажке под круглосуточной охраной многонациональных сил КФОР. Только поэтому нападений на многоэтажку почти не случается. Аргентинские, русские и индийские полицейские, охраняющие дом, занимаются в основном тем, что выполняют поручения жильцов, ходят по магазинам за хлебом, молоком, как говорится, от греха подальше. Потому что, выйдя за пределы этого гетто, любой серб рискует жизнью. Причем ни одно из сотен убийств сербов с 1999 года не раскрыто.
Один из приштинских сербов, с которым удалось поговорить, на вопрос, почему он не уедет в Сербию, ответил: «Косово — это Сербия. Правда сейчас весь мир, да и правители Сербии об этом забыли, но сербы сюда еще вернутся, все мы, сто двадцать человек, в это верим».
Албанцы в это не верят. Те, с кем удалось пообщаться, совершенно не разговаривают на сербском и английском языках, которые считаются официальными в Косово, но почти все сносно изъясняются на немецком. «Мы готовы жить в соседстве с сербами, но они не хотят интегрироваться в албанское Косово и считают этот край своим,» — примерно так звучал их ответ на вопрос о том, могут ли сербы и албанцы быть добрыми соседями.
Практически все местные администрации сплошь албанские. На стенах висят те же картины, что и в прежние времена, только инициалы сербских художников старательно замараны фломастером или заклеены непрозрачным скотчем. По неофициальным признаниям ооновцев, с кем удалось перекинуться парой слов, на повестке дня большинства из местных администраций стоит вопрос о лишении права землепользования православных епархий. Дело в том, что край Косово до американских бомбардировок по-сербски назывался Косово и Метохия. Метос по-гречески — церковное землевладение, и почти вся земля в Косово по документам принадлежит Сербской православной церкви. Теперь администрации ООН часто приходится отменять решения албанских органов власти об отчуждении земель из церковных владений.
На третий день, по пути в Великую Хочу, где нам и предстоит встретить Рождество, наконец-то наши охранники прерывают обет молчания и становятся более разговорчивыми, начинают даже шутить. На вопрос, почему не работает приштинский аэропорт Слатина, немецкий полицейский Франк отвечает: «Так там же теперь албанцы, у них сразу все сломалось».
— А что Европа не дает денег на восстановление?
Немец улыбается, но движение желваков выдает его настрой:
— Одна только Германия перечислила в Косово около миллиарда марок, но вместо аэропортов и вокзалов растут почему-то только личные дома чиновников.
— А вы можете сказать это в камеру российскому телевидению?
Франк категорически отказывается.
Вечереет. На улице — минус пять. Великая Хоча — одно из немногих оставшихся сел, где компактно проживают сербы. Молодежи мало, в основном старики. Тем не менее Рождество — слишком светлый праздник, чтобы грустить в этот день. Сербы на деревенской площади разжигают костер, священник освящает принесенные к костру дубовые деревца, сербский аналог новогодних елок. Народные гуляния в самом разгаре. Дети поют «калядки». Молодежь повзрослее вокруг костра неожиданно начинает скандировать: «Русийя, Русийя, Русийя!» С первой звездой к костру приносят огромный чан с дымящимся сербским чаем. Этот чай наполовину с 58-градусной ракией. Один серб спрашивает: «Где триста?» Отвечаю, что не понял вопроса. Серб повторяет: «Где С-300, почему русские нас бросили?»
— А где знаменитый сербский дух, где знаменитые югославские партизаны? Или запала хватило только на то, чтобы на белградской площади походить с плакатами «Моника стисни зубы?»
Приносят традиционную сербскую фасолевую похлебку — «посули». Ночевка в доме сербского учителя, опять без отопления.
На следующее утро пестрая охрана привела нас на рождественскую службу. Служба в храме Дечани считается самой красивой и строгой.
Внутри храма — потрясающей красоты старинные фрески. Здесь единственное в мире изображение Иисуса Христа с мечом. Почти у всех святых на фресках выколоты глаза — следы давней турецкой оккупации. Если бы не знать, что 33 дечанских монаха — сербы, то можно было бы подумать, что находишься в русской церкви, где-нибудь в Троице-Сергиевой лавре или в Суздале.
Некоторые отличия, но довольно существенные. Перед службой все сербские храмы в Косово проверяет контингент украинских кинологов с собаками на предмет возможного минирования. Кроме того, в русских церквях по праздникам не протолкнуться от народу. В Дечани, аналоге нашего храма Христа Спасителя, кроме церковной братии, — ни одного серба. Внутри храма — делегация ООН во главе с главой миссии в Косово господином Холкери. Кроме него, по пустынному храму расхаживают вооруженные итальянские, тирольские стрелки в шляпах с перьями, шведские и датские полицейские.
Это шокирует, но все косовские сербы сидят по домам, привезти их в храм силы КФОР не решились. И не зря. Понимаем это, как только выезжаем из Дечани за пределы кфоровского оцепления. На перекрестке толпа албанцев. Что-то скандируют, все те же резкие жесты возле шеи. Наши поляки, как по команде, натягивают на головы бронированные «сферы».
Едва известнейший сербский архитектор Любоши Фолич успевает сдернуть одну из немногих женщин в нашей делегации, корреспондентку «Интерфакса», с кресла вниз в проход автобуса, как в окна летят камни. Кто-то из наших успевает увидеть, что это албанские подростки лет семнадцати. Наша охрана никак не реагирует и кажется абсолютно растерянной. Только начальник француз что-то лихорадочно кричит по рации. Мы понимаем, он командует колонне прибавить скорости. Теплый автобус враз становится похожим на холодную, продуваемую всеми ветрами жестянку.
Через несколько километров — остановка, и нас пересаживают в другой автобус. Снова тепло, но видно, что кфоровцы и ооновцы раздосадованы этим инцидентом. Они так тщательно все эти дни избегали маршрутов мимо разрушенных православных храмов, а если таковые все же попадались на пути, то наотрез отказывались останавливаться возле развалин. Они три дня убеждали нас, что обстановка в Косово нормализуется, что сто двенадцать (!) взорванных за это время православных храмов в Косово — это просто месть албанцев за геноцид режима Милошевича. И только поляк Томек, прощаясь, говорит: «Я же говорил, что тутай небеспечно». Но то, что признают простые полицейские, до сих пор не признает официальное руководство администрации Косово.
Когда мы были уже в самолете по дороге домой, руководителю Фонда Андрея Первозванного Александру Мельнику позвонили из Москвы и сказали, что на ооновском сайте появилась иформация, будто албанские дети из шалости закидали российскую делегацию… снежками.
