 |
| Православие.Ru | 05.01.2004 |
Священник Владимир Бойков
— Это мой четвертый приезд в Москву за последние три года. Каждый раз, приезжая в Россию, я стараюсь привезти с собой какого-нибудь новичка, который не имеет возможности приехать самостоятельно: либо не имеет финансовых возможностей, либо не владеет русским языком. Отец Христофор — это крёстный отец моего сына. Около 10 лет назад я служил на приходе Русской Православной Церкви Заграницей в Чикаго, а отец Христофор и тогда и сейчас — в пригороде Сент-Луиса, штат Миссури, в шести часах езды от Чикаго. Тогда я был секретарём архиепископа Чикагского Алипия. Отец Христофор нуждался в помощи по литургике. Он был еще не очень опытным священником из новообращённых. Вам будет интересно узнать о его жизненном пути. Вам известен жизненный путь людей из советской системы, которые нашли веру, живя здесь, а он — человек, который нашёл веру в совсем других условиях. Он прошёл несколько стадий в своей жизни, всё ближе и ближе подходя к православию через протестантские течения христианства. Первые свои годы он жил в Африке с отцом, который был лютеранским миссионером. И пришёл к православию только тогда, когда уже был женат и имел троих детей. Они все крестились в один день и в одной купели. Сейчас у него уже пятеро детей. Он немного понимает русский язык, потому что сейчас на приходе у о. Христофора появляется всё больше и больше новоприезжих русских. У него англоязычный приход, но теперь он чаще использует на богослужении церковно-славянский язык. И общаться с русскими прихожанами было бы лучше на русском языке. Впрочем, сам отец Христофор мог бы рассказать о себе поподробнее.
— Я очень хорошо помню африканский период своей жизни, свои детские годы. Мой отец был лютеранским миссионером в Африке на протяжении 15 лет. Я прожил там шесть лет, после чего уехал в Англию и учился пять лет в школе. Все это время мои родители были в Нигерии. Когда мне исполнилось 17 лет, наша семья вернулась в США. Однажды в 20 лет я зашёл в лютеранскую церковь — она показалась мне совсем пустой. Я тогда не знал, кем я стану.
Я женился, будучи еще студентом. Вместе с женой мы учились в Нотвестоне, университете около Чикаго. Она была воспитана в католическом духе, но обнаружила, что в Католической Церкви много недостатков, из-за осознания которых она не обретала мира в своей душе. У нас была молитвенная группа, которая стала общаться с англиканами. Мы также молились с протестантскими экстремистами — харизматами, которые «говорят на языках», делают всякие исцеления. Я смотрел на всё это с подозрением. Мы искали истинную веру. Какое-то время мы просто ходили в англиканскую церковь. Потом мы жили в регионе Америки, где очень много старых баптистов, которые первое время назывались анабаптистами. Мы интересовались не их религией, а совершенно простым образом их жизни. Наступили шестидесятые годы, когда многие из моих друзей сделались хиппи. Мы с женой искали простого образа жизни, хотели узнать о сельскохозяйственной деятельности с лошадями вместо тракторов. Ради этого мы отправились жить в коммуне протестантов-анабаптистов. Я устроился работать в одной семье анабаптистов плотником и водителем одновременно. (Видите ли, они не имеют право иметь машину, но пользоваться машиной они могут, если водить её будет кто-то другой.) Я возил их в город, если им что-нибудь было нужно. Они не пользовались электроэнергией, некоторые из них не пользовались пуговицами, они не имели телефонов, но если им нужно было позвонить, они приходили к нам в дом и звонили. Это очень реальная жизнь. Мы видели, что их жизнь очень стабильна, что семьи были крепкими, повзрослевшие сыновья и дочери оставались и продолжали такую же простую жизнь, поскольку у них не было машины, чтобы уехать от своих родителей.
Мы жили там шесть лет, и к концу этого времени мы поняли, что мы не можем быть фермерами, потому что мы очень любим читать. А фермеру нужно уделять много времени на многочисленные работы по хозяйству. Что напрямую мне помогло стать православным, что было очень позитивным — это то, что экономическое положение ухудшилось, не было работы для плотников, и анабаптисты уволили меня. В 1981 году мы всё ещё продолжали жить там, но я нашёл работу в соседнем городке: стал преподавать английский для иностранцев. Тогда я почувствовал, что моё призвание быть учителем, а не фермером. После двух-трёх лет преподавания в этой школе у меня появились два ученика из Греции: девочки из Фессалоник. Благодаря знакомству с ними мы с женой стали подумывать о том, чтобы пожить за границей. У нас тогда уже было три дочери. Мы с женой изучали древнегреческий язык в университете, я также изучал китайский язык. Сперва я думал поехать в Китай, чтобы преподавать там китайский и английский. Но моя жена (а она высокого роста) сказала, что мы не можем поехать в Китай, потому что она там будет самой высокой женщиной. Тогда мы решили поехать в Грецию.
Священник Христофор Стаде
Я вижу сейчас, что Господь был очень милостив к нам. Это Он на время оторвал нас от Америки, чтобы в Греции мы обрели православие. Мне стоило большого труда найти работу в этой небогатой европейской стране. Я подавал прошения в сорок маленьких частных школ, и только одна его приняла. Однако когда услышали, что у меня трое детей, директор школы сказал: «Вам не нужна эта работа, потому что зарплата слишком мала для содержания семьи. Обычно приезжают молодые студенты из Англии, которым только 22 года, у них нет детей, и на такую зарплату они могут прожить. А у Вас трое детей!». Но я сказал, что хочу приехать — и мы решили ехать. Мы продали всё свое имущество в Америке и выехали в Грецию в 1984 году. На четвёртый день, после того как мы приехали в Фессалоники, я пришёл в школу и встретил там англичанина, приехавшего в эту же школу. Его звали Владимир Мосс. Он был немного старше нас и был православным в течение 10 лет. Мы сразу стали говорить с ним о православии. Я слушал его слова, читал о позднем периоде древнеримской истории. Он повёл нас с женой в старостильную греческую церковь, дал нам икону Спасителя. И, когда он учил меня, я чувствовал, что мой ум постепенно поворачивается на 180 градусов по отношению ко всему тому, что я знал до этого, потому что православное мировоззрение стоит именно в такой серьезной оппозиции к западному мышлению и западному христианству. Через три месяца мы решили принять православие. Через шесть месяцев, в Лазареву субботу, нас с женой и тремя дочерьми крестили в одной купели. Старшей дочери тогда было 5 лет, а двойняшкам по 3 года. Сразу после своего крещения я поехал на Святую Гору Афон. Это было продолжением моего духовного подъёма, очень поразительным событием в моей жизни. Новообращённые подвергаются большому искушению после того, как они крестятся. Как Спаситель пошёл в пустыню после Своего Крещения, и диавол там искушал Его, так и мы бываем искушаемы. Этот англичанин был слишком экстремален в своих взглядах на обязательную необходимость старого стиля, и мы вынуждены были отойти от него.
Наше возвращение в США произошло через два года. Я желал побыть в Греции подольше, но на возвращении домой настояла жена. Ей было трудно, она хотела видеть свою семью. В Греции мы были как бы вольными ссыльными из своей страны. В Америке мы нашли, что Русская Православная Церковь Заграницей старалась сторониться всяких экстремистских взглядов. Так мы и остались в маленьком приходе недалеко от Сент-Луиса (штат Миссури). Священник этого прихода заболел раком и попросил архиерея рукоположить меня в сан диакона. Я не знал, насколько он болен, думал, что пробуду диаконом или вторым священником еще долго, но он умер очень быстро, в 1991 году. Меня назначили настоятелем этого маленького прихода в честь святителя Иоанна Златоуста.
— Какие православные книги на английском языке публикуются в США, и как случилось, что Вы начали заниматься книгоиздательством?
— Когда я жил в Греции, в Фессалониках, книги стоили очень дешево. Я купил довольно много книг, чтобы привезти их в Америку. Англичанин, который научил меня православной вере, подарил мне книгу Феофилакта Болгарского «Толкование на Евангелие». Это был перевод с древнегреческого на современный греческий язык. Когда я приехал в Америку, Чикагско-Детройтскую епархию Русской Православной Церкви Заграницей возглавлял епископ Иларион, который сейчас служит в Австралии. Я спросил у него, какую книгу полезно было бы перевести с греческого языка на английский. Он сказал, что хорошо было бы перевести Феофилакта Болгарского. Тогда я все еще работал плотником, хотя прошел уже год моего служения в нашей церкви. Свободного времени было мало. Но когда случалась дождливая погода, я садился за книги и переводил. А когда меня назначили вторым священником, наш настоятель взялся поговорить с благодетелем нашего прихода, который был адвокатом, чтобы тот взял меня к себе на работу. Тот согласился, и с некоторого времени моей основной работой вне Церкви стал перевод этих книг. Причём этот адвокат, который тоже был из новообращённых, помогал мне, так как очень хорошо знал английский язык. Мы работали вместе: встречались раз в неделю, он редактировал текст, мы бурно обсуждали вопросы, связанные с нашей работой. Он вёл меня очень целенаправленно. Он сам заплатил за издание первого тома «Толкования на Евангелие от Матфея». Это дало мне возможность больше не работать на гражданской работе. Мы поняли, что мы должны организовать что-то очень простое — издательскую организацию, хозяином которой являлся бы приход святителя Иоанна Златоуста. Златоустовское издательство очень быстро начало свою работу, и уже в 1993 году мы издали толкование на евангелиста Марка, а в 1997 году — на Луку. Сейчас я работаю над переводом толкования на Евангелие от Иоанна. Однако того адвоката, нашего прихожанина, больше нет с нами — он отошёл от Церкви. Это типичная трагедия для новообращённых. Случилось какое-то искушение, появились проблемы — и он, не имея прочного основания в вере, отошёл от Церкви.
В 1994 году я узнал об одном священнике, который переводил жития святителя Димитрия Ростовского с церковно-славянского на английский язык. Он уже закончил два месяца: сентябрь и октябрь. Но когда он передал их в издательство Джорданвилльского монастыря, они пролежали там два года на полочке, ожидая своей очереди. Джорданвилльское издательство было занято другими проектами. Тогда этот священник обратился к владыке Лавру с вопросом, можно ли нашему издательству опубликовать эти книги, и тот благословил. Мы издали эти книги к общей радости не только автора перевода, но и тысяч англоязычных христиан. Таким образом, в издательстве «Златоуста» на данный момент выпускаются две серии книг: «Толкование на Четвероевангелие» Феофилакта Болгарского и «Жития святых» Димитрия Ростовского. Но, между ними существует очень тесная смысловая связь, потому что это — самое насущное чтение. Те наши покупатели, которые приобретают одну серию книг, — приобретают и другую. На английском языке этих книг раньше не было. Видите ли, у нас очень много новообращённых американцев. Известно, что ваши предки каждый день читали жития святых, а у православных американцев просто не было такой возможности. У них даже искушение бывает оттого, что, к примеру, они читают святителя Григория Богослова или священномученика Дионисия Ареопагита, а жития святых никогда в жизни не читали. Берут в руки серьезную богословскую литературу, а простых и насущных житий преподобных отцов пустынных монастырей даже не видели. Спросишь их, в каком веке жил тот или иной святой, кем он был или как спасался, — они этого не знают. Из-за того, что у них нет знаний о самых простых предметах, но есть сложные богословские, бывают сильные искушения. Они умеют размышлять на очень высоком богословском уровне, а думать на уровне простых житий святых или Феофилакта они не способны.
— Отец Христофор, какие планы у Вашего издательства на будущее?
— У меня нет каких-то грандиозных планов насчёт расширения нашего издательства, потому что мои способности ограничены. Во-первых, я должен закончить перевод «Толкования на Евангелие от Иоанна». По всему миру ждут эту книгу. Все прочитали три первые книги, и ждут четвёртую. Во-вторых, нужно закончить перевод «Житий святых» до февраля. Затем на очереди — «Толкование на Апостол» Феофилакта Болгарского. Ещё работы — на многие годы. Надеемся, что удастся сотрудничать с издательством Сретенского монастыря, потому что так нам будет намного дешевле издавать наши книги. Я вижу большое мастерство и старание, с которым оформлены ваши книги. Это показатель всего того позитивного, что сейчас происходит в России.
— В нашей стране хорошо известно издательство преподобного Германа Аляскинского, основанное отцом Серафимом (Роузом). Отец Владимир, расскажите о почитании наследия отца Серафима за рубежом в наши дни?
— Его почитание очень велико, особенно среди новообращённых, но также и среди старых русских. Это очень важный человек в нашей жизни, который показывает самое хорошее, самое доброе, что может быть в Русской Православной Церкви Заграницей. Он писал о том, что всегда нужно следовать царским путём: не уклоняться ни в модернизм, ни в экстремальный консерватизм, но бескомпромиссно держаться истинной православной веры с любовью, милосердием и кротостью.
— Отец Христофор, а какую роль сыграли труды отца Серафима в Вашей жизни?
— Мы с женой читали его книги в Фессалониках, ещё до принятия крещения. Книги отца Серафима особенно полезны тем, кто ищет православие. Потому что всё необходимое он выражает на понятном для американцев языке. Конечно, необходимо читать и святоотеческую литературу. Но для человека, который ещё не понимает слов Святых Отцов, изложение отца Серафима доступно и полезно. Людям радостно видеть, что чистый американец пришёл к православию. Они, следуя его примеру, становятся причастниками Истины. Не в меньшей степени его книги важны для России, потому что отец Серафим в поисках истинной веры пришёл к православию из настоящей духовной пустыни. В подобной же пустыне, которую представляет собой Россия после коммунистической власти, в людях открывается врождённое стремление к Истине. У молодых людей в России и у отца Серафима были схожие стремления. Слава Богу, что его книги читают в России, потому что это был человек святой жизни, который всё испытал. И, не только писал, но и жил тем, о чём писал.
— Отец Владимир, Вы служили не только в Австралии, но и в Китае. О каких особенностях евангельской проповеди в этих странах вы могли бы рассказать?
— До того, как меня назначили в Вашингтон вторым священником собора св. Иоанна Крестителя, я трудился 7 лет в Австралии. На этом континенте живут люди более поздней иммиграции, чем в Америке. Основная часть Русской Церкви в Австралии — это люди, приехавшие из Китая. Есть, конечно, бывшие «депешники», приехавшие из Европы в 50-х годах XX века после Второй Мировой войны. Но основной частью паствы являются те, кто покинул Китай в период Культурной Революции (начало 1950-х — 1965 г.), и их потомки. Мои родители выехали из Гонконга в декабре 1965 года. Потом китайскую границу закрыли, и никаких выездов не было вплоть до 1980-х годов. У нас довольно сильная церковь в том смысле, что в Китае мы жили как русские, не слившись с китайцами. И в Австралии мы всегда старались оставаться русскими. А в США на человека оказывается слишком сильное давление с тем, чтобы он стал «американцем», почему мы и видим такое явление, как Американская Православная Церковь. Это, конечно, выходит из канонического строя Церкви, но также является и социальной проблемой, потому что Американская Церковь считает, что обязательно должна быть какая-то единая Американская Православная Церковь на всем пространстве Америки. Но, я думаю, образовывать такую Поместную Церковь ещё рано, потому что она ещё не показала своего личного достоинства для американской нации. Все церкви в Америки основаны иммигрантами. Греки, арабы-антиохийцы, русские, сербы — все православные церкви — это не американцы. Возможно, мы уже в третьем, может быть, и в четвёртом поколении, но по-прежнему рано образовывать свою Автокефальную Церковь. А в Китае нужно быть очень осторожным. Всё, что там делают священники, должно быть согласовано с властями, потому что священническое служение иностранным подданным запрещено. Китайская Церковь по своему устройству должна быть автономной, почему отец Дионисий Поздняев и служит только в посольстве России. Ему не позволяют служить в Харбине. Когда в Китае умер один из последних православных священников-китайцев, отцу Дионисию даже не позволили поехать туда отслужить отпевание, потому что он — не коренной китаец. Я — тоже не коренной. Я могу считаться китайцем только по их древнему закону, поскольку был зачат в Китае. А родился в Австралии. Но китайская проблема — это в первую очередь проблема восстановления православной жизни для тех потомков русских, которые остались в Китае после Культурной Революции и не смогли выехать оттуда. Конечно, каждый из них хотел бы выехать, но многие не получили разрешение или документы и т. п. Многие там остались, и им нужна духовная помощь, поддержка. Они стараются верить так, как верили их дедушки и бабушки, старички, которые ещё живы и помнят церковные службы. В области Трёхречья было 14 русских православных храмов. И хотя не было достаточного числа батюшек, в каждом храме раз в две недели обязательно совершалась служба. Православная жизнь была сильно развита, потому что там жили русские люди, выходцы из России.
— И много таких людей в Китае, которые испытывают необходимость в духовном окормлении, ищут православие?
— Очень много. Именно поэтому отец Дионисий привёз в вашу семинарию учиться на священников молодых людей из Китая. Потому что только они и имеют право быть священниками в Китае. Очень большая надежда на них. На то, что они вернутся, и будут там служить: и крестить, и венчать, и совершать Божественную литургию. Люди нуждаются в этом, они помнят об этом. А ведь у них даже своего священника сейчас нет. Таков китайский закон, что священник, приехавший из-за рубежа, может служить только для своих соотечественников в Китае. Даст Бог, пройдёт немного времени, ребята вернутся домой священниками — и в Китае начнётся нормальная православная жизнь. Люди очень просят этого, и надеются на это. В Трёхречьи проживает 2000 некогда крещёных людей, и 8000 полукровок, которые имеют какую-то русскую кровь. Есть и в других местах православные люди. Так что для ребят есть работа, есть для них на родине духовная нива.
— Мы становимся свидетелями постепенного сближения двух частей Русской Православной Церкви: Московского Патриархата и её заграничной части. Отец Христофор, Вы — американец, изначально не имевший ничего общего с Россией. Как Вы смотрите на возможность объединения Русской Церкви, возможность, которая как никогда ранее обозначилась на церковном горизонте после встречи Президента России Владимира Путина с митрополитом Лавром и членами Синода Русской Православной Церкви Заграницей?
— Начало моей православной жизни связано с греческими старостильниками. Я крестился в Фессалониках, в Греции. Когда мы вернулись в Америку в 1986 году, мы стали членами Русской Православной Церкви Заграницей, потому что эта Церковь, как никакая другая в Америке, сохраняла православные традиции. С того времени я всё более и более ощущаю себя членом Русской Церкви.
У меня не было своего мнения о том, что происходило в России в советское время, потому что я лично ничего об этом не знал. Уже после 1991 года, когда к нам стали приезжать многие прихожане Московской Патриархии, я был поражён их благочестием. Конечно, первыми приезжали отнюдь не искатели благочестия. Как вы знаете, первые выходцы из России приезжали в Америку только для того, чтобы нажиться или найти лучшую жизнь. А за последнее время мы заметили, что приезжают те, которые искренне верят и достаточно благочестивы, часто причащаются и регулярно посещают храмы. На первых мы сами смотрели с опаской, потому что мы видели, что они приходили в храм только ради какой-то личной выгоды, или потому, что какая-то бабушка сказала им поставить свечку «богу Николаю», и т. п. Но сейчас всё переменилось. Сейчас, я верю, начали приезжать настоящие русские люди. Я стал понимать, что православная вера в России сохранилась и очень оживилась в последние годы. Я прислушивался к разносторонним мнениям на счёт этого вопроса. До недавнего времени я придерживался того взгляда, что коммунисты имели очень сильное влияние на иерархов и духовенство Московской Патриархии, и что это продолжается до настоящего времени. Я думал, что именно по этой причине зарубежные епископы не прилагали достаточных усилий на пути к воссоединению. Но сейчас я начинаю понимать ситуацию в России иначе. Например, некоторые из моих русских прихожан говорили мне, что их духовник в России ни за что не позволил бы обвенчаться им с инославными, если бы те не приняли православия. На мой взгляд, экуменизм в Московском Патриархате не такой сильный, как мне об этом говорили раньше. Воссоединение народа двух русских церквей (в культурном и социальном плане) меня лично не затрагивает. Я этого не чувствую так, как это чувствуют те, у кого есть родственники в России, чья родина — Россия. Но сейчас мы видим сильную духовную жизнь, возрождающуюся после столь страшных гонений безбожников. Думаю, что если Зарубежная Церковь останется одна, то со временем она может стать очень слабой. Есть очень многое, чему мы могли бы поучиться у Церкви в России: сколько стараний здесь вкладывается в налаживание духовной жизни для укрепления православной веры и Церкви. Это очень сильный пример для нас.
— Русская Православная Церковь Заграницей представляет собой отделившуюся часть Русской Православной Церкви. Это смущает не только русских, но даже иностранцев, которые вместо единой Русской Церкви видят две отделенных друг от друга части. Возможное объединение может явиться примером того, каким должно быть истинное христианство, которое основано на любви. Как Вы смотрите на это, отец Христофор?
— В своей совокупности Церковь в ХХ веке подвергалась нападкам во всех уголках мира. Попытки обновления были предприняты в «Живой Церкви», когда попытались ввести новый календарь, женатых епископов. Я хорошо знаю проблемы Греческой Церкви. В их церковной жизни, в иерархии, появились некоторые новшества. Это трудно решаемый вопрос, и он от нас, фактически, не зависит. Мне не с кем обсуждать эти проблемы. Я живу в маленьком городе, где нет других православных приходов, в шести часах езды от своего архиерея. Общение с другими священниками и епископом происходит, зачастую, только на пастырских совещаниях, во время Великого Поста или большого праздника. Для меня удивительно видеть даже то, как из храма выходят сразу несколько священников, потому что соборные службы случаются в моей жизни очень редко. Я, конечно же, жду разрешения всех этих вопросов, потому что они меня волнуют. Собственно, они волнуют моих прихожан, которые приезжают из России и попадают в наш храм. Им легче молиться или у нас, или в храмах Московского Патриархата, потому что там читают по-славянски, или храм устроен так, как они привыкли. А в большинстве храмов Американской Православной Церкви стоят скамейки, есть значительные сокращения в богослужении. Прихожанам там трудно исповедоваться, и, бывает, что причащаются без исповеди, а у нас положено, чтобы каждый человек исповедовался перед причащением, как и в Московском Патриархате в Америке или в Канаде. Так что, мне важно разрешение этого вопроса не только для разрешения своего беспокойства, но и для того, чтобы наши прихожане имели спокойную жизнь. Потому что бывает такое духовное смущение: люди приезжают сюда, но чувствуют себя как бы в другой, в Зарубежной Церкви, а не в своей родной Церкви. А ведь по сущности — это одно и то же.
— Какие отношения у Русской Зарубежной Церкви с Американской Православной Церковью?
— Сколько мне приходилось видеть — отношения довольно слабые. Я не могу ответить на вопрос о соединении на основе любви, но я верю, что соединение должно произойти на основе правды православной жизни. Невозможно, чтобы одна половина православного мира использовала новый календарь, а другая — старый. Это не богословский вопрос, но как мы можем быть едины, если мы не служим одни и те же службы в одни и те же дни? В Американской Церкви служат в основном по новому календарю. Как мы будем служить вместе Рождество Христово? Некоторые постятся — а другие уже празднуют. Это не вина тех священников Американской Церкви, которые хотят вернуться к традиционной православной жизни. Я не верю, что Русская Зарубежная Церковь достаточно сильна, чтобы привлечь их к этому соединению, но Церковь России — она достаточно сильна, чтобы это сделать. Проблема в том, что никто из Патриархов до сего дня не признал автокефалию Американскою Церкви. Другие Церкви неофициально признают ее, а почему официально не делают этого — мы не знаем. Это очень сложный вопрос. Это ещё раз показывает, какие проблемы существуют у нас во Вселенском Православии. У Московского Патриархата постоянно возникают проблемы с Константинопольским Патриархатом: в Америке, в Эстонии, в Украине. То же и у других Поместных Церквей в отношениях с Константинопольским Патриархатом. Недавно Иерусалимский Патриархат открыл свой приход в Америке. Константинопольский Патриарх сразу заявил, что он имеет право делать это, а они — нет. Эти вопросы для нас актуальны, потому что у нас в Америке много разных юрисдикций: Московский Патриархат и Зарубежная Церковь, Американская, Антиохийская, Греческая, Иерусалимская, Сербская, Румынская и Болгарская Церкви. И часто вопросы решаются так: если батюшка не доволен тобой, то есть, к кому уйти, и, к сожалению, есть, кому принять. Юрисдикционный вопрос является большим искушением для верующих в Америке.
— Наша проблема ещё и в том, что мы должны различать традиционных епископов и епископов-обновленцев. В Антиохийской Церкви большие проблемы, в Греческой — тоже. Я надеюсь, что этого нет в России, что это только американское или западное явление. Мы в Америке должны поднимать вопросы о том, что вот один епископ постится, а другой — нет, один архиерей имеет настоящих монахов, а другой — опять нет, и т. п. Потому что, например, в Антиохийской Церкви монахов нет совсем. И у греков монахов бы не было, если бы не Ефрем Святогорский. Греки были против открытия монастырей, у них не было иеромонахов. Все эти явления показывают небольшие перспективы нашей церковной жизни. Вы живёте в России с единой Церковью. Вы можете сказать: «Мы русские православные люди», — и всем всё ясно. Возможно, на Украине есть какие-то экстремисты, но в основном вы имеете понятие о Церкви как о единой организации, — духовной и физической, — которая является оплотом правды. А у нас в Америке совсем иначе. У нас, сколько православных юрисдикций, столько и понятий. Мы смотрим с той точки зрения, что, соединяясь с Московским Патриархатом, мы соединяемся и со всем этим единым православием, потому что Москва имеет общение со всеми Поместными Церквями. И мы, соединяясь с Москвой, соединяемся с ними. А то, что мы видим в некоторых американских церквях, для нас страшно и даже неприемлемо. Например, скамейки в храме, пение «Аве Мария» на запричастном, отсутствие всенощной (есть только очень короткая утреня перед литургией). Священники даже отказываются исповедывать. Это бывает и в Американской, и в Греческой, и в Антиохийской Церквях. К нам иногда приходят их прихожане. Спрашиваешь у них:
— Вы откуда?
— Я из Антиохийской Церкви.
— А почему Вы там не исповедуетесь?
— Батюшка сказал, что мне этого не надо.
Они исповедуются раз в год, а причащаются когда угодно.
В Америке русские верующие часто предпочитают храму Московского Патриархата храм Зарубежной Церкви. У нас, конечно, приходов значительно больше, но где есть выбор — очень часто выбирают Зарубежную Церковь. И не видят никакой проблемы в этом. И мы не видим. Есть, конечно, с нашей стороны экстремисты, которые говорят, что нет благодати у Церкви в России, и т. п. У нас на этой почве уже произошёл раскол. Я думаю, плохо, что был раскол, но, в конце концов, это должно было произойти. Если мы будем следовать заветам Православной Церкви, то всякий экстремизм отпадет — экстремизм правый или левый. Те, кто думает слишком традиционно, или в модернистском духе, — отпадут. А как произойдет объединение Русской Церкви, затрудняюсь сказать. Мы, конечно, молимся об этом очень часто, и думаем об этом постоянно.
Со священниками Владимиром Бойковым и Христофором Стаде беседовали Максим Массалитин и Александр Стародубцев.
Беседа состоялась 30 сентября 2003 года.
