Слово «патриотизм» в сознании любого человека сразу вызывает представление о любви к своему отечеству, к своему народу. Но могут ли при этом существовать различные виды патриотизма, причЈм даже духовно противостоящие друг другу, враждующие друг с другом? Можно ли патриотизм отождествить с другим, всем известным понятием — национализмом, о котором в наше время немало ведЈтся споров даже среди православных христиан? И, наконец, что же такое патриотизм и национализм, а также народный, в частности, русский дух в свете нашей христианской веры и учения Церкви? Некоторые контуры ответов на эти животрепещущие вопросы пытается дать предлагаемый очерк. Приводимые здесь сжатые рассуждения отчасти перекликаются с мыслями на соответствующую тему Вл. СоловьЈва, архиеп. Иоанна Шаховского), архим. Софрония (Сахарова) и недавно почившего митроп. Антония (Блума). Вначале краткий богословский экскурс. С одной стороны, во Христе «нет уже Иудея, ни язычннка; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского» (Гал. 3, 28). Но с другой, -. только в нашей обыденной жизни, но и в текстах Священного Писания мы постоянно встречаемся с 'разделением людей как по половой принадлежности, так и по национальным признакам. Однако ничего удивительного в этом нет. Одни и те же предметы могут рассматриваться с различных уровней нашего восприятия. Единство этих предметов на уровне высшем, пример, онтологическое единство всех цветов радуги в белом цвете, вовсе не противоречит множественности и различиям их на более низшем уровне — в спектральном разложении. Но для того, чтобы верно обнаружить соотношения этих различий и особенностей, необходимо сначала подняться на высший уровень их единства, а оттуда уже взглядом сверху вниз различается искомый принцип общего взаимодействия особенностей. Именно такое рассмотрение предлагает нам Сам Спаситель. С высоты видения человека в Царстве Божием — истинном нашем отечестве («не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего»), — где люди пребывают как ангелы без известных половых проявлений, открывается суть отношения между мужем и женой на земле (Мф. 22, 30; Мф. 5, 31; Еф- 5, 22−33 и др.). Подобно тому и смысл нашего земного отечества и народа, его соотношение с иными странами и народами просматривается только через призму человеческого единства без различений полов и наций во Христе и православной Церкви. Церковь есть единство во Христе всех разумных существ, устремлЈнных к Богу свободной волей. Основанием церковного единства является любовь: она же есть первая заповедь Слова, данная нашей земной Церкви. Любовь, заповеданная Христом и явленная великими подвижниками, призвана простираться от каждого члена Церкви на всю тварь мироздания, включая даже врагов. С этой величайшей основой единства понятие патриотизма — любви к родине и народу — связано как частное с общим. Несомненно, что только в такой связи может нами рассмотрен и определЈн христианский патриотизм. Помимо того, мы все хорошо знаем ещЈ более частную заповедь любви: «возлюби ближнего своего как самого себя». Разумеется, никаких противоречий между всеми тремя указанными ступенями христианской любви в Церкви быть не может. Но восхождение по этой великой лествице к Царствию Божиему христианин должен совершать последовательно. Об этом с особой яркостью свидетельствуют примеры двух величайших преподобных светильников земли Российской — препп. Сергия Радонежского и Серафима Саровского. Лишь после того, как свет любви старцев озарил на месте их подвига ближних сподвижников, Господь открывает его сиянию простор для успокоения и умиротворения многих тысяч страждущих и озлобленных душ русского народа. О той же постепенности восходящей любви повествует нам опыт стяжания молитвы за мир преп. Силуана Афонского. В таких явлениях перед нами воплощаются идеальные образы христианского патриотизма, подобные образам израильских пророков, утвердивших свой путь на заповедях любви к Богу и ближнему (Мф, 22, 40). Конечно же, существуют примеры подлинного патриотизма меньшей величины, но суть их, предполагающая восхождение в любви от частного к общему, так или иначе проявляется в каждом. Получается, что если христианин называет себя патриотом в высшем, т. е. в христианском, смысле этого слова, то он тем самым утверждает, что возлюбил народ свой и отечество своЈ как самого себя и как ближнего своего. Однако при этом дерзнЈт ли кто-нибудь из нас заявить, что он, исполнив вторую заповедь, должным образом возлюбил хотя бы одного из ближних? А если нет, то как же, спрашивается, можно, не возлюбив ещЈ ближнего как самого себя, возлюбить целый народ? Такого рода «патриотизм» — любовь к дальнему, отрицающую, вместе с тем, любовь к ближнему, — мог бы воспеть, пожалуй, только Ф. Ницше, выступивший когда-то с антитезой христианству. Значит, смирение, духовная трезвость и осторожность предлагает нам, современным чадам православной Церкви, говорить лишь о своЈм стремлении к любви к ближнему, а затем и ко всему нашему народу, но ни в коем случае не о достигнутом обладании таковой любвью. Смело провозгласить себя патриотом способен только человек, не разумеющий высокий смысл и призвание христианского патриотизма, т. е. человек не воцерковлЈнный. Тем не менее, заявления православных христиан о собственном патриотизме, о любви к народу — как бы уже обретЈнной величайшей ценности — мы встречаем сплошь и рядом и в письменной, и в устной форме. Если бы за этим скрывалось только недоразумение, недопонимание подлинного религиозного значения патриотизма, наивное стремление выдать желаемое за действительное, -было бы ещЈ полбеды. Но, к сожалению, во многих т.н. православно-патриотических публикациях, на которых, разумеется, нет никакого церковного благословения, просматривается утверждение начала, не только далЈкого от христианского патриотизма, но и вовсе ему противостоящего, просматривается выдача тьмы за свет. Какой же именно тьмы? Как уже было сказано, частное в любви, заповеданной нам от Бога, никак не должно противоречить общему: любовь к ближнему — любви к своему народу, а любовь к народу — любви ко всему человечеству, ко всему миру. Любовь же утверждается в мирном духе, который, по словам преп. Серафима, в своЈм стяжателе спасает тысячи. Вот и возникает невольно вопрос, от мирного ли духа мы зачастую провозглашаем свой патриотизм? Не противоречит ли наша любовь к своему народу любви ко всему человечеству, а, значит, любви к другим народам? И вообще, не стоит ли за нашей патриотической ревностью более ненависти к инородцам и прочим врагам, для стяжания которой никаких трудов не требуется, нежели любви к собственному роду? Увы, ответы на эти вопросы вряд ли могут быть утешительными. Но чтобы лучше понять суть отличия двух разных начал, стоящих за одним и тем же словом «патриотизм», рассмотрим ситуацию, столь обыденную на нижестоящей ступеньке любви внутренние и внешние семейные отношения. Вот две соседки бранятся на коммунальной кухне, расписывая честность, доброту и прочие добродетели своей семьи, указывая вину семьи чужой. Очевидно, что не от христианской любви к своей семье делают они это, но от неприязни к семье иной. Разведи эти семьи по разным квартирам, что не раз демонстрировалось на опыте, — и тот же дух будет организовывать уже внутрисемейные скандалы, разрушая семью. Не дух любви, но дух ненависти становится здесь движущей силой. О. Андрей Кураев замечательно проиллюстрировал подобное объединение диалогом маленьких подружек: «девочки, против кого дружите?». Но временное объединение против кого-то непременно несЈт в себе семя разрушения такого противного союза. Если же человек любит должной любовью свою родину, то он невольно понимает чувства других людей к родине своей и вряд ли будет пытаться уязвить эти чувства. А потому можно сказать, что за патриотизмом «от ненависти к врагам» скрываются исключительно разрушительные силы, противостоящие духу мирному, духу истинной любви к своему народу. Теперь необходимо разобраться, что же включает в себя патриотическая любовь. Базовое греческое слово патриа, от которого происходит этот термин, предполагает довольно много значений; отечество, город, род, народ. При этом понятие отчества и народа отнюдь не сводится лишь к государству или обществу людей, близких по крови. Здесь имеется в виду, прежде всего, человеческая самобытность, неповторимость культуры, традиций, характера — словом, тот самый запечатленный Святым Духом благой образ, проявляемый духом народным. А потому в понятие патриотизма невольно вкладывается высокий смысл христианской любви, в том числе и к уникальным чертам духовного образа жизни собственного народа, пронизывающих как религиозную, так и бытовую сферу. Далее обратим наше внимание на другой термин, который иногда предлагают отождествлять с патриотизмом — «национализм». Можно было бы не настаивать на отрицательном смысле такового: ну что ж, охота кому отождествлять его с патриотизмом, с любовью к родине, так и ладно — дело личное. Но этому препятствует один серьЈзный нюанс, вытекающий из этимологического анализа. Если понятия «любовь к Отечеству», «любовь к народу» употреблялись на Руси испокон веков, то словосочетание «любовь к нации», быть может, кому-то и придЈтся по душе, но слух оно режет порядком. И это не случайно. Ведь соответствующее латинское слово natio означает всего лишь генеалогическую ветвь, этническое родовое образование. Следовательно, термин «национализм» в силу своей суженной этимологической семантики вынужден довольствоваться выражением любви исключительно родового характера, культивируемой задолго до пришествия Христова языческим мироощущением. Разумеется, в самой по себе этой родовой любви нет ничего плохого, как и в других душевных человеческих ценностях, но, будучи в сердце человека выше христианской любви и еЈ нравственных требований, она возводится на пьедестал кумира и становится добычей антихристианского духа, превращаясь в губительную ненависть. А потому, если и можно назвать националиим синонимом патриотизма, то только патриотизма языческого, псевдопатриотизма. Когда человек ищет исключительно Царствия Божиего и правды его, то всЈ остальное ему прилагается (Мф. 6, 33). Если человек всецело посвящает себя стяжанию Духа Святаго, Духа мирного. Духа Утешителя, Духа Истины, то и другие производные духи, как общенародный, так и личный дух самого человека, несущий в себе неповторимые личные благие особенности, прилагаются ему, т. е. стяжеваются сами собой. Если же ориентация сместится, редуцируется на производную низшую ступень, то человек может не получить ни того, ни другого, как жених, который гонится за приданым вместо невесты. Именно такое печальное зрелище имеет место в национализме, в том числе и в русском. Пророки возгревали свою любовь к Богу и получали вместе с ней любовь к своему народу. В ином же случае человек, на деле забыв о первой заповеди, в первую очередь культивирующий в себе страстную любовь к своей нации, получает страшную подмену — ненависть вместо любви. Но что значит «на деле забыв о первой заповеди»? А вот что. Дух Свят, как уже говорилось, есть в то же время, и Дух мирен и Дух истины, и Дух Утешитель. Его действия производят в сердце и затем во всей душе человека совершенно конкретные, означенные апостолом, плоды: любовь (и к врагам в том числе), радость, кротость, мир, долготерпение и т. д. Если таких плодов нет в сердце, то ни о каком духе мирном, а значит, и духе истины говорить невозможно. В таком случае всЈ, что видит внутреннее око человека, есть ложь, потому как око помрачено духом, чуждым Христу и Истине. Когда саддукеи, искушая Сына Божиего, развернули свою матримониальную казуистику, то услышали от Него о двух причинах, породивших подобную метафизику: «Заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией» (Мф. 22, 29). Таким же образом, от незнания силы Божией в своем сердце, от незнания действий Его мирного Духа происходят всевозможные теории национализма и следующие из них практики. А знать мирный дух по его действиям обязан не только особый подвижник, но и любой православный христианин, в первую очередь, конечно же, священник; иначе как же тогда можно продвигаться к нашей главной цели и уж тем более кого-то вести за собой? Если Спаситель упрекнул Никодима за незнание проявлений духа в сердце, «ты — учитель Израилев, и этого ли не знаешь?» (Ин. 3, 10), — то имеют ли право пастыри Нового Завета не знать таких азов духовной жизни? Чем больше в человеке мирного благого духа, тем больше у него созвучия с духом народным, подлинного благоговения и преклонения перед своим отечеством и народом. ЕщЈ с раннего детства из наших русских сказок слышали мы о «русском духе», от которого трепетала всякая нечисть. Его голос — это веяние доброты, кротости, всепрощения, религиозности и многих других благих духовных плодов в их народной самобытности. Русский дух выражает собой наша церковная и светская культура в еЈ лучших проявлениях; а также дышит он и в неповторимости нашей русской природы. Есть и воинственность в русском духе, но обращена она, как видим мы в сказках, в основном не против заморских царей, а против бесплотных духов злобы — кощеев, драконов и прочих невидимых сил тьмы, с которыми сражается Иван Царевич. Здесь уже непосредственно видна аллюзия с апостольским определением подлинных наших врагов. И на этом фоне отнюдь не свидетельством любви к своему народу звучат воинствующие против плоти и крови наши националистические лозунги, превозносящие свой народ над другими, указующие вину других народов перед своим, обнаруживающие причины бедствий своего народа в кознях инородцев. К сожалению, именно такой дух зачастую гостит, а то и царит в т. н. патриотических православных кругах — языческий дух разрушения России, антирусский дух. (В греческом языке приставка «анти» употребляется в значении как «против», так и «вместо»). И у этого невидимого инспиратора, внушающего своим слушателям «патриотические» девизы, клеймящие многочисленных врагов России, столько же общего с истинно русским мирным духом, сколько у Христа с Велиаром. Тот же бесплотный инспиратор достигает апогея своего выражения в современном неоязычестве, упрекая христианство в нивелировке нашего национального превосходства. А потому действительного врага России можно видеть исключительно в этом бесплотном чудовище, поражающем и извращающем религиозные и благие устремления у многих и многих православных христиан в нашей стране. Опасность подмены усугубляется ещЈ и тем, что, в отличие от других демонических монстров, сеющих на Руси наркотики, пьянство, разврат, стяжательство и подобное, псевдорусский дух поражает высший оценочный аппарат христианина. Если православный, да и любой более менее здравомыслящий человек, имея по немощи те или иные грубые страсти, понимает, что это плохо, кается в этом, борется с ними по мере сил, то языческий патриотизм принимается чуть ли не за главную добродетель, за особую службу Богу. Но спрашивается, а что же делать, если националисты другой страны, другого народа нападают на нашу страну, наш народ, указывая наши недостатки и даже вину перед их народом? Думается, если мы считаем себя христианами, то, значит, и поступать надо по-христиански, т. е. не ронять благого христианского достоинства. Опять же здесь можно привести аналогии более узкого характера. Положим, церковный человек идЈт по рынку со своим сыном, и вдруг его кто-то начал бранить на чЈм свет стоит, В ответ можно сразу броситься на своего обидчика, закричать на него, побить его…. Но будет ли это соответствовать достоинству православного христианина, будет ли это должным примером ребЈнку? Получается, мы сразу же ставим себя на одну доску с нашим оскорбителем, заряжаемся тем же духом. Другой вариант — промолчать в ответ и потом спокойно объяснить своему сыну, что человек этот по-своему несчастен, ему плохо от духа злобы, который его мучает и заставляет ругаться. К сожалению, человек этот не имеет пока доступа к благодати и потому не знает, что делает, не надо его ненавидеть за это, но надо помолиться за него. Пожалуй, что и в отношении к другим народам на общей международной арене, если мы действительно хотим поступать по заповедям Христа, нам требуется вести себя подобным же образом, не роняя своего православного достоинства и не заражаясь этим языческим духом. А если где-то и споткнулись, огрызнулись, то не оправдывать свои немощи, защищая воинственный националистический подход, но вспомнить о подлинном русском мирном духе всепрощения и любви к врагам. В основе претензий и неприязни к другим народам невольно подразумевается аксиома; чем-то парод, к которому я испытываю неприязнь, сделал моему народу больше зла, чем мой народ тому народу. Мы, православные христиане, прекрасно знаем, что подобного рода утверждения в личном плане, когда человек заявляет; у тебя больше грехов, чем у. пеня, могут иметь довольно печальные последствия в духовной жизни, в деле личного спасения. Интересно, сможет ли кто-нибудь из т. н. православных националистов, приводя огромные простыни специфических «коммунально-кухонных» аргументов против чужого народа, заявить при этом о своей абсолютной уверенности, что пред очами Божиими кто-то нам причинил больше зла, чем мы кому-то, иной народ виноват пред Богом больше, чем наш? Но чем же, спрашивается, в таком случае русский националист по сути своей отличается от националиста иной страны? Безусловно, нельзя отрицать факта взаимной вины одних народов перед другими, точно так же как и взаимной вины в частных человеческих отношениях. Всю меру и характер этой вины видит один Господь. От нас же требуется, видя хоть в какой-то мере вину свою, признавать ее перед ближним и тем самым служить духу мирному, духу примиряющему. Пусть даже эта вина на поверку окажется меньшей, нежели чужая вина перед нами. Что бывает в противном случае, и кому происходит служение при взаимных обвинениях, — излишне напоминать. Да, на Россию нападали и татары, и шведы, и французы, и немцы, как и на Израиль когда-то нападали многие соседние племена. Но не их клеймили пророки, чью любовь к своему народу ставил в пример Сам Господь. Пророки, обличая своих соплеменников в отступлении от веры в единого Бога, указывали исключительно на отступничество как на причину народных несчастий. Иные племена становятся только вразумляющими орудиями Божественного Промысла. Подобным же образом, исполняя уже новое пророческое служение, обличал прав. Иоанн Кронштадтский не иноплеменников и тайные общества иноверцев, но верхи — аристократию и интеллигенцию своего собственного народа — за отход от православной Церкви. В этом контексте осталось ещЈ рассмотреть вопрос о войнах и об истинном способе победы над злом. Для этого не помешает заглянуть в историю Ветхого Завета. Вот Израиль постоянно ведЈт благословенные войны с идолопоклонниками, что было тогда меньшим из зол; и всЈ же постепенно, следовательно Господь подготавливает мир к пришествию Своего Сына и Новому Завету любви. Некими особыми вкраплениями в ветхозаветную историю становятся примеры необычной для нравов той эпохи кротости и всепрощения Иосифа Прекрасного и Царя Давида, побеждающих зло добром. Далее Промыслитель даЈт Израилю и его пророку ещЈ один урок о путях борьбы со злом. Св. Илия, пылая ревностью веры в Единого Бога, затворяет небо над развратившимся Израилем, затем являет чудо, низводя огонь на жертвенник во дворе Ахава, и закалывает сотни жрецов — служителей зла. Но нет, не это всЈ стало действительной помощью Израилю в избавлении от идолопоклонства. После торжества и, казалось бы, настолько внушительной победы Иезавель вновь почти молниеносно обращает всех израильтян к своим богам, а также против Илии. Убей он Иезавель — нашЈлся бы для этого иной ставленник тьмы. А вот последующие сорок дней великой скорби пророка от тщетности столь великих усилий стяжали ему особое утешение: видение тех, кто сохранил верность Богу. Кроме того, именно эти страдания стали истинным сеянием, прорастающим верой и отторжением от язычества в дальнейший период истории Израиля. И как резюме в соотношении положительного и отрицательного опыта спасения народа — образ прохождения перед Илией бури, землетрясения и огня, в которых не было Бога. Лишь «глас хлада тонкого», Дух мирен, — истинное вместилище силы Божией. И все же из всех вышеприведЈнных рассуждений вовсе не следует вульгарный толстовский пацифизм, как это может показаться на первый взгляд. Церковь отнюдь не должна бороться за закрытие тюрем, упразднение армии и полиции и подобных учреждений. Но она призвана устремлять сознание людей к тому идеалу христианского общества, когда необходимость в них сама собой отпадЈт. Да, этот идеал недостижим в нынешнем веке, однако же это вовсе не упраздняет устремлЈнности к нему. Признавая печальную необходимость полиции, армии и тюрем, мы ни в коем случае не должны подменять смысл христианской победы над злом. Ликовать от количества кровавых военных побед своего народа над другими народами — то же, что ликовать по поводу увеличения числа исправительно-трудовых учреждений в своей стране. Разумеется, молиться за воинов, сострадать им и даже благословлять на брань — это дело Церкви, но помнить о высшей правде Христовой при этом совершенно необходимо. Есть два направления в логике обороны отечества. Первая звучит примерно так: если мы будем сидеть сложа руки, каяться и смиряться, забыв о вооружении, то враги сразу же этим воспользуются и уничтожат нашy страну, вторая иначе: если весь наги народ исполнится мирного и покаянного духа (что всЈ-таки бывало в редкие моменты истории), то Господь Сам отгонит от нас любых врагов. Да, мы не можем на сегодня проникнуться подлинной верой и доверием к Богу и рассуждаем в основном первым образом; но мы хотя бы не должны оправдывать наше маловерие и языческие принципы, чтобы не обусурманиться даже и в своих духовных устремлениях. Надо отметить, что в сокровищнице Церкви особым образом находят своЈ выражение закономерности высшей правды. Как бы ни было велико значение для Руси Куликовской победы, Церковь превозносит не ратные триумфы государства, но иные. Дмитриевская родительская суббота — это память, в первую очередь, о душах убиенных воинов, но не церковное торжество по поводу одоления татар. В сравнение с этим, празднование Владимирской иконы Божией Матери (6 июля по н. с.) совершается именно как память об особой бескровной победе русских, победе истинного русского оружия, русского мирного духа -покаяния и упования на Бога. Если же в мечтах христианина-националиста вырисовывается кулак, вознесЈнный его родиной над всем остальным миром (а до того он никак не успокоится, сетуя на несправедливости недобитых врагов), то, спрашивается, чем его идеал отличается от идеала римского кесаря? Чем это всЈ рано или поздно закончится — история уже показала. Допустим, Россия начнЈт процветать и укрепляться внешне, все еЈ враги и инородцы в страхе разбегутся и затаятся. Да тут же начнЈтся либо страшнейшая тирания по сталинскому образцу, либо внутрисемейные скандалы между всевозможными группами националистов, также несущие народу жуткие кровопролития. Несомненно, что татарское иго было для Руси следствием братоубийственных междоусобиц православных по наружности князей. И вместе с тем это было меньшим из двух зол. Самое полезное внешнее состояние для духовного развития как человека в отдельности, так и целого народа-это то, которое есть у нас на сегодня. Как повествует Дивеевская летопись, однажды преп. Серафим сказал своим воспитанницам, Дивеевским сестрам, что может камни превращать в золото и сделать их обитель совершенно обеспеченной на всю еЈ жизнь, но не пойдЈт это на пользу спасающимся там душам. Так же и Сам Господь. Не меньше нас хочет Он обеспечить нашему народу полный экономический достаток, и может Он сделать это во мгновение ока, но не делает, потому что не полезно нам это. Нет, избави Бог Россию от великих внешних побед: мы к ним пока ещЈ не готовы. Если же когда-то, проникаясь русским духом мира и покаяния, окажемся готовы, то тогда и не надо будет их достигать, бороться за них — Промыслительная Сила без особого нашего труда подаст всЈ необходимое свыше.
