 |
| Парламентская газета | Михаил Буланже | 05.12.2003 |
С самых различных житейских точек зрения прадед был неудачником. Карьеры не сделал, преимуществами редкого в те времена университетского образования и еще более редкой ученой степени кандидата физико-математических наук не воспользовался. Покровительством всесильного Сергея Юльевича Витте, высоко ценившего способности и профессиональные достоинства начинающего финансиста, пренебрег. Престижную и весьма доходную службу в правлении Московско-Курской железной дороги покинул. Но жизнь его оказалась до предела спрессованной участием в событиях поистине эпохальных, близким знакомством с великими людьми.
Он учился несколькими классами младше Антона Павловича Чехова в Таганрогской гимназии и был частым гостем в его семье. Четверть века находился в числе ближайших друзей Льва Николаевича Толстого, что не мешало ему поддерживать приятельские отношения с Владимиром Ульяновым-Лениным и активно заниматься распространением газеты «Искра». Князь Петр Кропоткин жил по соседству с прадедом во время их ссылки в Англии. Будущий глава антибольшевистского Северного правительства Николай Чайковский учил Павла Буланже азам журналистики.
Прадед печатал запрещенные царским правительством произведения Льва Толстого, переводил с латинского языка Сенеку, руководил финансовой службой правления Московско-Курской железной дороги, создавал монографии о Конфуции и Будде. Работал простым поденщиком на нефтяных промыслах Грозного и по мандату, подписанному председателем Совнаркома, организовывал деятельность Всероссийской чрезвычайной комиссии по охране и спасению племенного животноводства. До последнего дня своей жизни он безупречно служил власти и в то же время был ее непримиримым критиком. Но при всем при этом его нельзя назвать ни ренегатом, ни конформистом, ни конъюнктурщиком. Он никогда не состоял ни в какой политической партии, не участвовал в борьбе различных «уклонов», «течений» и «платформ». Он просто был интеллигентом с добротной духовно-нравственной наследственностью.
Опираясь на никогда еще не публиковавшиеся архивные документы, расскажу об одной из драматических страниц российской истории конца ХIХ века — истории репрессивных действий царского правительства против секты кавказских духоборов. Павел Буланже, естественно, без малейшего промедления принял сторону гонимых.
Учение, которое исповедовали духоборы, сводилось к отрицанию ряда догматов и всей обрядности православия. Духоборы в буквальном смысле следовали христовой заповеди «не убий» и ради соблюдения этого принципа отказывались от службы в армии. Эта философия вкупе с образом действий была близка мировоззрению Льва Николаевича Толстого.
Под влиянием писателя в среду духоборов проникло вегетарианство, а буквальное и категорическое следование учению Толстого о «непротивлении злу насилием» в самом конце XIX века привело к столкновениям с правительством из-за вопросов о верноподданнической присяге, воинской повинности и податях («деньгах на насилие»). Мужчин арестовывали и бросали в тюрьмы, отправляли в ссылку в Якутию. У семей духоборов отбирали земли, переселяли в непригодные для жизни места.
Своей готовностью разорвать этот порочный круг прадед поделился в письмах со Львом Николаевичем. Вскоре, 22 февраля 1897 года, он получил от Толстого ответ:
«Дорогой Павел Александрович, очень рад был получить ваши письма. Все в них хорошо, кроме того, что вы говорите о себе, об упреках, которые вы делаете себе за то, что не высланы еще… Но я теперь не могу не видеть, что вы, в том самом положении, в котором вы теперь, очень необходимо нужны для всех нас… Напротив, вас надо беречь, и вы должны беречь себя».
С Кавказа (приходили) самые неутешительные известия: люди стали от голода слепнуть. Помощь была необходима немедленная.
«Помню, — сетует прадед в своих набросках, — скопилось несколько писем самых удручающих, все мы были взволнованы, все не находили выхода, и вот как-то мне пришло в голову написать статью. Я совсем не был к этому способен, никогда не занимался писанием статей, но тут дело было исключительное и не требовало талантов, а требовало только обстоятельного изложения того, что я знал, а к этому мне было не привыкать, так как моя служба достаточно приучила меня к этому. Я так и сделал: написал статью и принес Льву Николаевичу. Он прочел ее и остался в высшей степени доволен. Но тут же лицо его омрачилось. Я понял, он опасался за меня.
Из дальнейшего нашего разговора выяснилось, что действительно Лев Николаевич опасался репрессий и потому задумывался, печатать ли. Но я ему возразил на это, что я ведь вовсе не стараюсь возбудить моей статьей дурных чувств против правительства, которое преследует духоборов, и даже не говорю, в чем дело духоборов, а только констатирую, какие несчастья и бедствия они переживают в данный момент и что необходима помощь. «Пожалуй, что и так, пожалуй, вы и правы», — сказал Лев Николаевич и стал пытаться пристроить статью в газеты. Помню, я отправился вместе со Львом Николаевичем в «Русские ведомости» к В.М. Соболевскому. Тот обещал подумать, но потом уклонился от печатания, рекомендуя другую газету. Я отправился в Петербург с письмами в две газеты: к Суворину и князю Ухтомскому (Суворин Алексей Сергеевич (1834−1912) — издатель газеты «Новое время»; Ухтомский Эспер Эсперович (1861−1921) — редактор газеты «Санкт-Петербургские ведомости». — М.Б.). Помню, что Суворин был очень любезен, обещал навести справки и сделать что можно, но ничего не вышло из этого, и статья была каким-то образом напечатана в «Биржевых ведомостях».
Очевидно, Лев Толстой и прадед возлагали на Суворина и его «Новое время» особые надежды, что видно из письма Буланже издателю, доселе нигде и никогда не публиковавшегося.
«Многоуважаемый Алексей Сергеевич, уехав от Вас, я был уверен, что что-нибудь по поводу духоборов будет напечатано в «Новом времени». Но вот прошло около ½ месяца, и ничего нет. На днях я виделся с одним сановником, и тот мне дал понять в разговоре, что газетам запрещено печатать что бы то ни было о духоборах. Если это так, то Вы и не будете в состоянии что-нибудь напечатать о них, а потому будьте любезны — попросите вернуть мне эту статью по возможности скорее.
Мне очень жаль, что наше свидание окончилось безрезультатно в этом смысле, но зато я очень счастлив, что мне удалось узнать и полюбить Вашу добрую душу. Преданный и готовый служить Вам П. Буланже».
Трудно сказать, оказало ли это письмо какое-либо воздействие на дальнейшие решения Суворина, но он, несмотря на жесточайший цензурный пресс, опубликовал в своем издании небольшую заметку о положении духоборов. Об этом свидетельствует «Письмо к редактору» за подписью прадеда в.78 газеты «Русские ведомости» от 20 марта 1897 года:
В январской книжке «Вестника Европы» за текущий год было помещено краткое описание расселения духоборов на Кавказе, и в.7/554 «Нового времени» от 9 марта помещена корреспонденция из Тифлиса о том, что «из мест поселения духоборов, расселенных в 1896 году по четырем уездам Тифлисской губернии, без средств к жизни, в непривычном для них климате, стали приезжать сюда их женщины и дети, все более, более, совсем слепые.
Ужасная картина! Глаза воспаленные и красные, как кровь.
«Через несколько дней после напечатания статьи, — продолжает свои воспоминания прадед, — я получил уже письмо от Грота (Грот Николай Яковлевич (1852−1899) — основатель и редактор журнала «Вопросы философии и психологии»), который запрашивал, куда отправить отряд помощи слепнущим духоборам. Посыпались пожертвования. Дело было сделано, и я был счастлив. Я переписывался по этому поводу совершенно открыто, ничего не делая конспиративно».
Состояние эйфории и радостного подъема, однако, продолжалось совсем недолго. В августе 1897 года прадеда пригласил к себе в присутствие московский обер-полицмейстер Дмитрий Федорович Трепов и в ультимативной форме, сославшись на решение высшего начальства, потребовал незамедлительного отъезда в бессрочную ссылку за границу. При этом Трепов не преминул отметить снисходительность властей, на первый случай не загнавших прадеда «за Можай», куда-нибудь на дальний Север.
В сентябре 1897 года прадед вместе со своим довольно многочисленным семейством покинул пределы России и направился к берегам Англии, чтобы примкнуть к уже находившимся там в ссылке товарищам.
Любопытно, что высылка прадеда была осуществлена ровно за год до начала массовой отправки духоборов на постоянное жительство в Канаду. В Англии Павлу Александровичу не единожды доводилось встречаться с духоборами, оказывать им содействие в передвижениях по незнакомой стране, населенной людьми, говорящими на непонятном для русских крестьян языке. Надо отметить, что былое восторженное отношение к этим сектантам со временем несколько поубавилось, некоторые их поступки вызывали досаду и отчуждение. Впрочем, нечто подобное происходило и во взаимоотношениях с находившимися на поселении в Англии «друзьями-единомышленниками», соревновавшимися между собой в достижении превосходных степеней «апостольской» приближенности к «пророку» Льву Толстому. Но это темы уже других разговоров.
