 |
| Радонеж | Иеромонах Макарий (Маркиш) | 01.12.2003 |
Настоящий отклик был направлен в редакцию «„Независимой“ газеты» с просьбой сообщить, будет ли он напечатан. Ответа не последовало; тогда мы предложили этот материал для публикации в «Радонеже».
Мы рассмотрим содержание статьи г-на Проценко и применяемые автором приемы воздействия на неопытного читателя, коснемся одной редко упоминаемой особенности большевицких гонений на Церковь, и сосредоточим внимание на целях статьи и силах, вызвавших ее появление.
Статья г-на Проценко открывается несколькими общими фразами о почитании Новомучеников. Далее следует подзаголовок «Четыре версии одного „жития“»: здесь идет речь о работах игумена Дамаскина (Орловского), чей многотомный труд «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви ХХ столетия» включает в себя жизнеописание свт. Василия Кинешемского.
Разные издания этих материалов отделены друг от друга значительными промежутками времени, в течение которых обнаруживались неизвестные ранее данные, уточнялись, прояснялись и пересматривались уже известные. К тому же выпускались они разными издателями, в разных странах, для разного круга читателей. Нужно ли в этой связи объяснять различия между ними, тем более по такому тонкому вопросу, как взгляды на Декларацию 1927 г. о лояльности советской власти? Тем не менее г-н Проценко ставит этот факт в вину автору жизнеописаний.
Обратим внимание на термин «житие», взятый г-ном Проценко в кавычки. Все варианты жизнеописания свт. Василия, о которых идет речь, опубликованы до его общероссийского прославления в 2000 году, и, по принятому церковному обычаю, житием названы быть не могут. Об этом ясно говорят заглавия трудов отца Дамаскина; мы находим этот термин лишь в зарубежном издании, поскольку за границей Новомученики были прославлены в 1981 г. Однако г-н Проценко многократно повторяет слово «житие» в тексте статьи, добиваясь тем самым двоякого эффекта: во-первых, создавая иллюзию, будто бы отец Дамаскин самовольно причислил владыку Василия к лику святых, и во-вторых — будто бы святой этот поддельный, липовый, в кавычках.
Следующий подзаголовок — «Сломленный святой?» Здесь содержится единственное в статье конкретное обвинение против свт. Василия: якобы после своего последнего ареста в 1943 г. «…он не просто был сломлен на следствии, но оговорил многих верующих, считавших его своим духовным руководителем».
Если бы это было правдой, то почитание владыки Василия следовало бы признать незаконным. Как подчеркнул в своем докладе на конференции «Служение Церкви в современном мире» в октябре 2003 г. митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, «Церковь не находит оснований для канонизации лиц, которые на следствии оговорили себя или других, став причиной ареста, страданий или смерти ни в чем не повинных людей, несмотря на то, что и они [сами] пострадали. Малодушие, проявленное ими в таких обстоятельствах, не может служить примером, ибо канонизация — это свидетельство святости и мужества подвижника, подражать которым призывает Церковь Христова своих чад».
Свое обвинительное заключение против святителя Василия г-н Проценко строит на том, что тот не отказывался от дачи показаний. Однако между ответами на вопросы следователей и оговором, «причиной ареста, страданий или смерти ни в чем не повинных людей» — логическая пропасть, которую приходится перекрывать мостиком журнализма. Материалы жизнеописания, прямо противоречащие версии об оговоре, цитируются следующим образом: «…он якобы „называл“ имена только тех, кого следствие уже знало. Между тем совершенно ясно, что показания владыки использовались для осуждения невинных людей…». Наречие «якобы» и безсмысленные кавычки вокруг глагола по контрасту с парой «совершенно ясно» позволяют г-ну Проценко создать впечатление, что автор жизнеописания обманывает читателя, а он, Проценко, раскрывает его обман.
После такой подготовки г-н Проценко в качестве примера приводит арест и осуждение к 5 годам ссылки И.О. Тиховой, знакомство с которой подтвердил свт. Василий в своих показаниях. Однако читатель может убедиться в том, что данный пример свидетельствует ровно об обратном. Владыка Василий был знаком с Тиховой в течение нескольких лет, жил у нее в доме и служил в храме, тайно устроенном у нее на участке. Арестованы они были одновременно, все эти факты следствию были известны, и ничего нового о ней из показаний епископа извлечь было невозможно.
Окончание статьи г-на Проценко имеет подзаголовок «Правда об „обретении останков“ епископа Василия». Хотя читатель не найдет здесь вообще ничего примечательного, его внимание настраивается на прежний лад. Если уж автор отважился сказать правду про «обретение останков» и их «перенесение», которые заключены во все те же многозначительные кавычки, то не иначе как здесь скрыт какой-то крупный скандал… В чем он состоит, г-н Проценко, разумеется, не объясняет. Да и зачем безпокоиться о фактах, когда достаточно скандальной фикции.
Трудно представить себе, чтобы г-н Проценко заблуждался относительно обоснованности своих обвинений против святителя Василия. Вероятно поэтому он сопроводил свою статью фотографией группы архиереев времен войны с броской подписью: «В то время когда одни иерархи преследовались советской властью, другие обсуждали со Сталиным кандидатуру будущего Патриарха». Кто-то быть может и задумается, в чем провинились перед г-ном Проценко те епископы, которые нечто обсуждали со Сталиным; но имя Сталина, как порядочный кнут, позволяет журналисту направить мысль читателя по своему усмотрению. Даром что все изображенные на фотоснимке архиереи — включая и самого митрополита Сергия — тоже преследовались советской властью, а один из них, подобно святителю Василию, был причтен к лику святых исповедников.
Г-ну Проценко, хотя бы вчуже знакомому со святостью, следовало бы быть осторожнее. Он должен бы знать, что святые помогают друг другу и совместно обнаруживают всякую ложь. Одна хула влечет за собой другую, и к святителю Василию Кинешемскому на скамье подсудимых у г-на Проценко присоединяется святитель Лука (Войно-Ясенецкий — крайний слева внизу на снимке). Неудивительно, что второй свидетельствует в пользу первого.
В опубликованных следственных делах свт. Луки мы также находим подписанные им протоколы допросов, заявления, ходатайства и т. п. Более того, он не скрывает своего взгляда на большевицкий режим: «…Враждебное отношение к советской власти у меня создалось со времени Октябрьской революции и осталось до сего времени… Будучи епископом, я проводил активную контрреволюционную деятельность, направленную против советской власти, организовав в 1923 г. вместе со священником Андреевым контрреволюционную церковную организацию…» (Протокол допроса от 23 ноября 1937 г. «Крестный путь святителя Луки», 2001, с. 338). В ряде случаев свт. Лука находит возможным назвать имена так или иначе связанных с ним лиц (там же, с. 339−342, 372 и др.); от части данных им показаний он впоследствии отказывается (с. 371). И что же? Пострадала ли от этого святость владыки Луки? Те же самые документы свидетельствуют во-первых о его чистоте, мужестве и стойкости, и во-вторых — о тех, чье малодушие, себялюбие и безверие в самом деле послужили причиной мучения и гибели людей.
В этой связи возникает очень интересная и важная тема, за которую мы так или иначе должны быть признательны г-ну Проценко. Мы давно уже привыкли к одной и той же фразе в описаниях подвига Российских новомучеников и исповедников: «Осужден по ложному обвинению». И действительно: если Ленин в своем директивном письме настаивал на разстреле возможно большего числа «реакционного духовенства», если в вину им вменялись такие преступления, как подготовка вооруженного возстания, убийства, диверсии, шпионаж в пользу Англии, Японии и др., если все они впоследствии были реабилитированы гражданской властью, — то какие могут быть сомнения в их невиновности? Да и может ли быть иначе, если речь идет о святых угодниках Божиих?
И все же следует признать, что мы нередко становимся жертвой инерции собственного мышления. Действительно ли все обвинения против новомучеников были ложными? Достаточно перечитать приведенные выше цитаты из показаний свт. Луки, чтобы усомниться в положительном ответе. Разумеется, речь идет об их виновности лишь перед коммунистическим государством; но мы почему-то забываем, что тогдашнее коммунистическое государство по самой своей природе было антихристианским, и преследование верующих христиан было для него принципиальной необходимостью.
Однако этот вывод, ясный для нас сегодня более полувека спустя, был далеко не ясен ни большинству гонителей, ни самим гонимым. Именно за счет этого столь по-разному вели себя на следствии святые новомученики и исповедники. Одни вообще отказывались отвечать на вопросы, другие не сообщали ничего, кроме самоочевидных сведений, третьи пытались как-то объясниться и оправдаться. Бывало, что обвиняемые искренне говорили о своих религиозных и политических убеждениях; бывало, что их скрывали или симулировали душевную болезнь. При этом, по той же самой причине, результаты были непредсказуемы: любая линия поведения могла окончиться смертью или лагерным сроком, ссылкой или (редко) освобождением из-под следствия.
Здесь видна прямая связь с христианскими мучениками и исповедниками первых веков, а также и с греческими новомучениками времен турецкого ига. К примеру, по законам Османской империи переход из ислама в христианство карался смертью. Можно ли в таком случае назвать обвинение против новомученика ложным? И если нет, то как он должен был вести себя перед судьей? Вполне закономерно, что в житиях святых мы находим целый ряд связанных с этим коллизий.
Разумеется, все сказанное выше относится к святым мученикам за веру, какими были святитель Василий, святитель Лука и тысячи других, явленных и неявленных. О тех, кто пытался купить предательством облегчение своей участи, говорить не приходится.
Нам осталось теперь вернуться к статье г-на Проценко и ответить на естественно возникающий вопрос: с какой целью она написана? куда направлен ее удар?
Первый возможный ответ, самый простой и универсальный, не лишен правдоподобия: никакой особой цели нет, журналист просто выполнил заказ. И действительно, для тех, кто слово считает товаром, а совесть — пережитком прошлого, вопрос о цели и назначении той или иной работы лишен смысла: заплачено — сделано.
Впрочем, мы не считаем возможным интересоваться финансовыми подробностями профессиональной деятельности г-ну Проценко. Более того, они нам ничего не говорят по существу дела: по-прежнему остается вопрос, кто и по какой причине заказал и оплатил хулу на святых новомучеников.
Второе объяснение в большей мере основано на конкретном материале статьи. Г-н Проценко употребляет изрядные усилия для дискредитации (мягко выражаясь) игумена Дамаскина. Характерные фразы щедро снабжены привычными нам кавычками: «Реальный образ епископа Василия приходится «улавливать» вопреки автору «житий"… Мы имеем дело с произволом автора «житий» и с результатом или его некомпетентности как агиографа и церковного историка, или же с попыткой спекулировать на «духовном"… Единоличным «владельцем» останков оказался о. Дамаскин… Именно таким «избранным» он себя и ощущал… сам уже перестал понимать сущность происходящего» и т. д. Учитывая творческий путь самого г-на Проценко, разумно заключить, что в данной своей работе он был движим завистью к отцу Дамаскину (Орловскому), которому Вселенская Церковь обязана его безценным вкладом в сохранение святой памяти Российских новомучеников и исповедников ХХ века.
Однако и этот ответ, как и первый, не способен удовлетворить серьезного изследователя. Личные мотивы, как материальные (гонорар), так и духовные (зависть), не представляют большого интереса вне собственной судьбы автора; в то же время, как было сказано, предмет статьи г-на Проценко вращается в круге наиболее важных, актуальных вопросов сегодняшнего дня. Необходимо посмотреть на дело несколько шире.
Следующим закономерным шагом будет поставить данную статью в длинный ряд антихристианских публикаций, которые с такой регулярностью появляются в русскоязычной прессе, что можно назвать их обыкновенными. В таком случае нам не понадобилось бы больше никаких объяснений: обыкновенное антихристианство остается тем же самым со времен Литостратона и Голгофы. Но дело в том, что статья г-на Проценко выпадает из числа обыкновенных: в отличие от них, она носит внутрицерковный характер.
В самом деле, содержание статьи, как и область внимания автора, лежит строго внутри Церкви; читателю, далекому от церковной жизни, она попросту неинтересна. Конечно, тут есть повод позлорадствовать насчет «сломленного святого» и поломать голову над ««перенесением» останков», но все же эту публику принято развлекать иными сюжетами. Г-н Проценко, возводя хулу на святителя Василия, святителя Луку, и в их лице — на всех Российских новомучеников, пишет для Церкви. И в этом, надо признать, важнейшая особенность его статьи.
Что такое Новомученики для нас, православных христиан ХХI века?
Каждому, кто читал хоть что-то из серьезной православной литературы 100−150-летней давности, знакомо это всепроникающее чувство тревоги, этот висящий в воздухе вопрос — будь то исполненные боли призывы праведного Иоанна Кронштадтского, горестные наблюдения С. Нилуса, или печальный логический вывод святителя Феофана Затворника, что через одно-два поколения Православие в России исчезнет… С тех пор на все тревоги и вопросы нам был дан исчерпывающий ответ буквально в двух словах: «Подвиг Новомучеников». Если во времена святителя Киприана Карфагенского кровь мучеников была семенем растущей Церкви, то сегодня эта кровь стала ее живым стволом.
2000 год подвел итог торжеству Православия в ХХ веке. На праздник Преображения верующие России получили подарок — более 1000 имен новых явленных святых и безсчетное облако неявленных, имена же их весть Господь. Благодаря Новомученикам мы остались живы, освободились от болезней прошлого и обрели твердый курс в будущее.
А если так, то стоит ли удивляться ударам, которые наносит враг по памяти Новомучеников? Было бы крайне удивительно, если бы такие удары не последовали за их прославлением. Рецензируемая статья г-на Проценко — характерный этап в этой борьбе, вполне предвиденный и логичный. Смесь истины, лжи и словесного сора, как показано выше, наиболее болезненно действует на читателей с недостатком церковного опыта — но именно для них этот материал и предназначен. В будущем следует ожидать появления и широкого распространения подобных сочинений по общегражданским и церковным каналам.
Выводы, как всегда, весьма просты. «Иже Крестом ограждаемы, врагу противляемся…» Крест Новомучеников для нас — ближайшее воплощение Креста Христова. Удары врага — это не повод для нытья, проклятий, злобы и ненависти к ближним; это призыв усердствовать в молитве, укреплять семьи, приходы и монастыри, усиливать проповедь, просвещение и миссионерскую работу, расширять наше присутствие в СМИ, в больницах, тюрьмах, школах и вузах. Призыв быть православными не на словах, а на деле. Следуя этому призыву, не постыдимся во веки.
