 |
| Соотечественники | Ирина Медведева, Татьяна Шишова | 24.11.2003 |
Хотя каких уж особых изысков можно было ожидать от участников такой экспозиции, один из которых (А. Тер-Оганьян), пять лет назад орудовал топором в буквальном смысле слова, разрубая на выставке в Манеже иконы и преподнося это как новое слово в искусстве. А другой (О. Кулик) в какой-то момент своей творческой биографии голым встал на четвереньки, залез в клетку и, изображая собаку, гастролировал по «цивилизованному миру». Американцы оценили фантазию художника по достоинству. Они съезжались на выставку из самых дальних штатов, чтобы посмотреть, как собака-Кулик жадно лакает из миски, рычит и гавкает, грызет кость и отправляет свои естественные нужды.
Остальные участники выставки в музее Сахарова (их было около сорока) пока не обладают мировой известностью, но, вероятно, на нее рассчитывали.
Все экспонаты мы описывать не будем. Упомянем лишь некоторые. В. Мамышев-Монро, по его собственному определению, «художник, востребованный новой Россией», представил имитацию иконы Спасителя с прорезями вместо лика, рук и Евангелия. Посетителям предлагалось «вставиться» в прорези и сделать снимок на память. Другой изобретатель, А. Косолапов, прибывший из США, повесил рекламу «Кока-Колы», на которой рядом с логотипом напитка был лик Христа и надпись «It's my blood» («Сие есть кровь Моя»).
Среди других экспонатов — фотография голой бабы, как бы распятой на кресте; фотография Животворящего Креста с развешенной на нем гирляндой сосисок. А на потолке выставочного зала — тоже крест, только составленный из нарисованных голых тел в непристойных позах.
Не знаем, была ли выставка удостоена внимания зрителей до того дня, когда туда пришли шестеро мужчин, которые поступили так, как должен поступить любой верующий человек, увидев глумление над своими святынями: они их, как могли, защитили. Нет, не взорвав выставочный зал и даже не двинув в челюсть хотя бы одного из «творцов», а лишь замазав особо пакостные места краской из баллончиков. Да еще написав кое-где той же краской нелицеприятные, но справедливые слова про виновников безобразия…
Мало того, что хулиганы-богохульники называют хулиганами тех, кто сделал попытку от них оборониться. Так они еще уполномочили себя оценивать, кто хороший христианин, а кто — плохой.
А может, дело просто в невежестве? В низкой культуре? В том, что А.И. Солженицын когда-то метко назвал «образованщиной»? Выступая на одной из пресс-конференций, знаменитый правозащитник С.А. Ковалев с пафосом заявил, что «погромщики» не смеют называть себя христианами, потому что в христианстве нет и не может быть никакого насилия. Но когда ему напомнили про Николая Мирликийского Чудотворца, давшего на Никейском соборе пощечину еретику Арию, Ковалев, похоже, перестал понимать обращенную к нему речь.
Психоанализ как инструмент политики
Вообще, в этом деле много раз звучало слово «толерантность». Именно она, толерантность, в качестве наивысшей добродетели противопоставлялась вандализму погромщиков. А ведь совсем недавно большинство людей и слыхом не слыхивало ни про какую толерантность. Теперь она вот-вот может стать предметом специального изучения в школе. Министерство образования РФ при поддержке ЮНИСЕФ осуществляет государственную программу «Формирование установок толерантного сознания и профилактика экстремизма в российском обществе». С 2000 г. издается «Библиотека психологии и педагогики толерантности», ответственным редактором которой является А.Г. Асмолов, в свое время стоявший у истоков так называемого «полового воспитания российских школьников».
Что ж, пора, наверное, поинтересоваться значением этого новомодного слова. «Tolero». Заглянем в «Биологический энциклопедический словарь»: «Толерантность» — (от лат. «tolerantia» — терпение) — иммунологическое отсутствие или ослабление иммунологического ответа на данный антиген при сохранении иммунореактивности организма ко всем прочим антигенам. Термин введен в 1953 г. П. Медаваром для обозначения «терпимости» иммунной системы организма".
Что же означает пресловутая толерантность сегодня, и зачем ее так усиленно закачивают в общественное сознание? Применительно к нашему обществу в роли «антигенов» выступают явления, разрушающие культуру, традиционный уклад, привычные представления о должном и недолжном, о дозволенном и запретном, о добре и зле. Что такое мат, который наши прогрессисты решили интегрировать в литературную речь? — Типичный антиген. И сопротивляемость, иммунность общественного организма по отношению к мату заметно снизилась. Общество стало более толерантным.
К каким социальным антигенам решено воспитать у нас толерантность? К чему мы должны привыкнуть? Что нас не должно раздражать, пугать, вызывать отталкивание и желание сопротивляться?
Таких «камней преткновения» как минимум три. И связаны они с тремя графами анкеты: национальность, пол и вероисповедание.
Это страшное слово «нация»
Начнем с первой графы. Казалось бы, что плохого, если люди будут излечиваться от национальной нетерпимости, от ненависти к инородцам? Но почему борьбой с национальным экстремизмом больше всего озабочены люди, которые, выражаясь суконным языком, занимаются подрывом государственных основ, разжигают своими выступлениями ту же национальную рознь? Почему после их миротворческих речей резня только усиливается?
Весьма характерны и понятия, которыми оперируют такие люди. Обратите внимание, они стараются не произносить слова «народ». А любимое словечко — «социум». Ну да, ведь «народ» и «нация» — государствообразующие понятия. И, что не менее важно, культурообразующие.
В многонациональной царской России не только уважали чужие обычаи, но в селах даже ходили в национальных костюмах. То есть, без всякого паспорта, по одному лишь наряду можно было определить, какого человек роду-племени. Но особой взаимной агрессии это, похоже, не вызывало.
А теперь уже и в российском паспорте национальность не указывается. И подавляющее большинство граждан вторит телевидению и газетам, уверяя себя и других, что это не имеет никакого значения. Дескать, важно внутреннее самоощущение, кем ты сам себя ощущаешь: русским или татарином.
Но программы по обучению толерантности как раз и займутся вашими чувствами! Вы уже не только не сможете сказать: «Мы, грузины, гостеприимны» или «Мы, русские, незлобивы», но и подумать так не посмеете. Ведь тем самым вы принизите другие народности. Они что, менее гостеприимные или более злобные?!
Может, читатель сомневается в реалистичности нашего прогноза? Заглянем в книгу из серии «Библиотека психологии и педагогики толерантности». Проанализировав отношение российских студентов к различным национальностям, авторы приходят к выводу, что «в бытовом сознании российской студенческой молодежи отсутствует образ внешнего врага и ощущение противостояния России неким враждебным силам». Не зафиксировано и никакого массового расизма по отношению к другим народам внутри страны. Но авторы вовсе не приходят к выводу, что уроки толерантности нашему обществу не требуются. Нет, их весьма тревожат некоторые «предубеждения» и «этнические стереотипы». Какие именно, скажем чуть погодя. Напомним, что предубеждениями называется несправедливое, неподтвержденное опытом мнение о ком-либо или о чем-либо. Здесь же предубеждением названо, например, мнение о цыганах, поскольку их студенты считают «мало затронутыми цивилизацией», «остаточно конфликтными (чужими)» и «не слишком смелыми».
Ну и где же тут предубеждение? Или надо было сказать, что таборные цыгане — самый цивилизованный народ земного шара?
В чем же дело? Каковы истинные цели апологетов толерантности? Как они ни стараются их скрыть, а все же по некоторым проговоркам становится понятно: им необходимо уничтожить национальный характер, разрушить национальную самоидентификацию, которую авторы называют «стереотипным мышлением». А то — цитируем — «при очередном повороте истории и при стереотипном мышлении человек вдруг становится националистом и ура-патриотом».
Тревогу либералов понять, конечно, можно. Сколько усилий было потрачено в перестройку на «смену знака», когда со всех сторон внушали, что «патриотизм — последнее прибежище негодяя». И, казалось, внушили. В начале 1990-х к нам на психологическую консультацию даже привели подростка, мать которого на вопрос «Какие у вас жалобы?» всерьез ответила, что у сына… патриотизм.
Все было в ажуре, и вдруг — бац! — опять «смена знака». Когда бомбили Сербию, толпы молодежи ринулись к американскому посольству, движимые так и не вытравленным «предрассудком» славянского братства. Поэтому, конечно, необходимо отменить понятие национального характера, чтобы не могло возникнуть национальной общности, а следовательно, и национального сопротивления.
Наш ответ гомофобам
Вектор половой толерантности тоже вполне очевиден. Практически сразу после прихода к власти Б. Ельцина, не успела Россия приобрести долгожданный суверенитет, как была отменена статья в УК, наказывающая за мужеложество. И сразу началась бешеная пропаганда содомского греха, который подавался не как грех, а как особенность, чуть ли не обязательно присущая яркому дарованию. Эта тема заняла достойное место на страницах подростково-молодежных журналов. В уже упомянутых школьных программах по половому воспитанию, которые так воодушевленно, со ссылками на «Песнь песней» и прочие места из Библии, содомия преподносилась как вариант нормы (о судьбе Содома сей знатоки Священного Писания почему-то умалчивали).
Тем не менее, по вопросам пола Россия еще не может похвастаться стопроцентной толерантностью. Романтизации «голубых», конечно, очень мешает Православная Церковь, куда ходит все больше и больше людей, и где они узнают, что Содом — это не только часть фразеологического оборота, но и реально существовавший город, истребленный Богом как раз за те извращения, которые сегодня так пропагандируются.
Но в целом наша Церковь, конечно, проявляет вопиющую, с точки зрения современных либералов, косность и нетерпимость к греху. То ли дело на Западе! Никогда не забудем католического священника, встреченного нами в мюнхенском центре для детей-инвалидов. Рассказывая о своей «каритативной деятельности» (так нынче и у нас в некоторых изданиях именуют дела милосердия), он добавил, что на церкви лежит огромная вина перед миром, ведь она была так немилосердна: запрещала людям свободный секс и пугала их адом.
Мы тогда решили, что бедняга малость не в своем уме…
Ударная стройка
Вавилон совсем неспроста сделался символом толерантности. Этот образ всплывает сейчас очень часто и в школьных программах, и в названиях магазинов, и на рекламных щитах. И даже на тряпичных сумках, которые раздавали участникам конгресса, было черным по белому (буквально — на белых сумках черной краской) написано: «Babel». На этом конгрессе не только много говорилось о толерантности. Она была еще и явлена, причем весьма неожиданным образом. Психически больные люди выступали с докладами наравне с маститыми психиатрами и учили их жить и работать.
Что же может объединить «новых вавилонян»? А то же, что и старых: желание возвыситься до небес, богоборчество и разврат. Новое единство — это единство во грехе, поэтому основные постулаты толерантности представляют собой дьявольские перевертыши: в содомском смешении уже нет ни мужеского пола, ни женского. Так же как его нет и в цирковом представлении трансвеститов (аттракцион, предлагаемый туристам в Таиланде). И само слово «толерантность» — тоже лукавая подмена. Терпение, одна из главных христианских добродетелей, подменяется терпимостью к греху. Между прочим, и русский язык оказался нетолерантным, он не допустил подмены. Не дал отождествить терпение и терпимость.
До Европы мы пока не дотягиваем. Впрочем, и до Америки тоже. К примеру, в Нью-Йорке городские власти перед Рождеством запретили использовать в школах христианские символы (высочайший уровень толерантности!). Католическая лига США обратилась в суд. А Евросоюз выпустил «Директиву о равном отношении». Сей толерантный документ запрещает дискриминировать трудящихся по религиозному признаку и, само собой, по признаку «сексуальной ориентации». О таком уровне толерантности наши фанаты Нью-Вавилона могут только грезить.
На короткое время прервем наш авторский дуэт.
Недавно, приехав в Петербург на конференцию, я, Ирина Медведева, прогуливалась по Невскому. Прямо у входа в Казанский собор мне бросился в глаза фанерный щит, а на нем — большая ярко-зеленая афиша, рекламировавшая какой-то немецкий рок-ансамбль. На афише красовалось несколько голых мужиков в обнимку. Трудно определить, что это было: жесткая эротика или мягкая порнография — я не специалист. Но выглядела реклама рок-педиков нестерпимо похабно, особенно учитывая соседство Казанского собора. Я попробовала отодрать афишу от фанерной доски. Она отделилась очень легко — края еще были мокрыми от клея.
И вдруг, как из-под земли, между мной и щитом вырос бомж. Он еле держался на ногах, но тем не менее заплетающимся языком призвал меня к порядку.
— М-мы клеим, а ты — сымаешь?! Мне не за то деньги платят, чтоб ты сымала! А ты, мать, не-то-ле-ран-тна! — с пьяной укоризной выговорил он по складам новое иностранное слово и на нетвердых ногах побрел прочь…
.Не знаем, как кому (скажем уже вместе), а нам в этом эпизоде видится надежда. Идеи, которые так легко скатываются на обочину жизни, вряд ли могут совершить триумфальное шествие по столбовой дороге ее культурного пространства.
