Народный батюшка

4 ноября исполнилось 50 лет священнического служения известного петербургского протоиерея Василия Ермакова

В судьбе отца Василия Ермакова, так же как и в судьбе миллионов русских людей, оправдалась мудрость святых — Бог ведет верных своих путями скорбей и «кого любит, того и бьет». Страшная, богоборческая революция произошла в России. Молодое, послереволюционное поколение старались воспитывать так, чтобы имя Бога они слышали только «в ореоле» насмешек и глумления. Недаром, как вспоминает отец Василий, когда он первый раз шел в храм, то все внутри сопротивлялось этому поступку и «внутренний голос» шептал ему: «Не ходи, засмеют». Те, кто пришел в церковь в эти годы, стал верующим человеком, — совершили, еще не оцененный новыми поколениями, подвиг. Мы много говорим сейчас о подвигах новомучеников и исповедников Российских — о тех, кто «всосал веру с молоком матери» и отстаивал ее перед лицом мучителей и палачей. Но и стать просто верующим (не явным исповедником) в советское время, особенно в 1930—1940 ее годы, — это тоже было подвигом. Да еще и в подростковом возрасте, когда особенно важно мнение сверстников, превратиться в белую ворону, добровольно стать «дурачком, юродивым, отсталым, темнотой», и часто воспринимать вышеназванное отношение не только ушами, но и на «собственном горбу», — это ли не подвиг? И, еще раз повторю то, что сказала в начале: отец Василий не один был такой, в его поколении немало было юношей и девушек, которые вышли из советской среды, из советской школы и понесли веру будущим поколениям. Немногим из нас — тех, кто стал сознательным верующим человеком в 1970-е годы, посчастливилось встретиться с остатками «николаевской России», то есть бабушками и дедушками, со священниками, которые с детства были верующими, церковными людьми. Веру нам передавали те люди, которые сами ее выстрадали. Обрели ее в «пятилетки безбожия».

Но вернемся к судьбе отца Василия. Когда я читала его воспоминания о том, как он 14-летним мальчиком впервые пришел в открытый немцами храм в его родном Болхове, меня особенно «зацепило» одно признание батюшки — в первый раз он в храме ничего особенного не почувствовал и пошел-то в храм и в первый, и во второй раз, потому что так наказал ему отец: «Вася, надо бы сходить в церковь». А потом он «привыкал ходить в церковь и благодать коснулась сердца». Также по настоянию отца, еще до того, как открыли в их родном городе храм, мальчик привык ежедневно читать молитвы, своими словами обращаясь к Богу. Как все просто, и как злободневно — не нужно ждать озарений, утешений в храме. Всякая экзальтация, сверхэмоциональность опасна — потому что сегодня ты в восторге, очарован батюшкой, прихожанами, службой, а потом — разочаровываешься, потому что острота эмоций проходит, и видишь «что-то не то», люди-то не ангелы. А простая вера, вера народная, — она не такая. Она спокойная и жизненная. И именно так обретается — каждую субботу и воскресенье, и в праздники неопустительно ходить в храм Божий, читать утреннее и вечернее правило — и станешь православным верующим. Не из книг, не из поучений получишь веру, а в реальном опыте. Можно сказать, вернешь себе, то, что веками накоплено предками, в генах заложено.

Отец Василий в своих воспоминаниях подчеркивает — началась война, стали открывать храмы, сначала на оккупированных территориях немцы открывали, потом и Сталин разрешил открывать храмы и, оказалось, что большинство русских людей (особенно женщины, конечно) — верующие, православные. И победа в войне была одержана не только силой оружия, но и молитвенной силой. Молитва помогала в те годы переносить самые страшные испытания. То время было «школой молитвы» для всего народа.

А юноша Вася Ермаков, будущий отец Василий прошел эту школу в немецком лагере. Как он вспоминает, молился он простыми словами: «Господи, дай мне выжить и встретить папу с мамой». Два года без родителей, в условиях постоянной опасности — школа молитвы на всю жизнь. Может быть, именно тогда, будущий батюшка получил ту глубину сердца, которая помогла и помогает ему быть настоящим пастырем — сострадающим людскому горю. «Чем глубже скорбь, тем ближе Бог..»

Но в скорби можно и сломаться, скорбь может быть и чрезмерной. Господь послал будущему пастырю утешение — лагерные испытания он разделял вместе со своим духовным отцом — протоиреем Владимиром Веревкиным, и Господь послал ему еще одного утешителя, спасшего его из плена — протоиерея Михаила Редигера (отца Святейшего Патриарха Алексия II). «Стойкость в вере до последних минут жизни. Вот что нужно от нас» — любит повторять протоиерей Василий. И это не просто «красивые слова» — они рождены жизненным опытом. Стойкость в вере требовалась не только в военные годы, но и во все последующие десятилетия. Трижды вызывали юношу на допрос, пытались «припаять вину за нахождение в немецком плену». Печально известный факт — те русские люди, которые пережили немецкий плен, почти поголовно потом попадали в советские лагеря, а иногда и получали и «высшую меру наказания». Посему не удивительно как много оказалось у нас военных эмигрантов — не по доброй воле они не возвращались на родину. Василия Ермакова спасла только молодость («Что я понимал» — твердил он на допросах) и, конечно же, промысел Божий.

Война была страшным испытанием, но она и дала то великое чувство единства, общей боли и общей радости, которое хранило, и до сих пор хранит нас, как народ. Прекрасно передал это чувство поэт Юрий Кузнецов, несколько его строк я здесь процитирую:

Оборона гуляет в полях.
Волжский выступ висит на соплях,
На молочных костях новобранцев…
Этот август донес до меня
Зло и звон двадцать третьего дня,
Это вздрогнула матушка-Волга.
Враг загнал в нее танковый клин,
Он коснулся народных глубин.
Эту боль мы запомним надолго.
Но в земле шевельнулись отцы,
Из могил поднялись мертвецы
По неполной причине ухода.
Тень за тенью, за сыном отец,
За отцом обнажился конец,
Уходящий к началу народа…

У отца Василия Ермакова есть живое, некнижное чувство русского народа. Вчитайтесь, вслушайтесь, всмотритесь в видеозаписи — батюшка постоянно говорит об одном — о бедах и радостях народа русского. Самое употребительное слово в его лексиконе — это «русский». Самый частый призыв: «Россию надо любить». И, можно сказать, это особая харизма батюшки. Потому что, как сам признается: «Полвека слежу за своими мыслями, когда готовлюсь к проповеди». Следить можно только за тем, что тебе посылается. А посылается самое насущное сейчас — слово о непреходящей ценности того, что поэт определил словами «здесь русский дух, здесь Русью пахнет». Но вернемся к истории.

После войны Василий Ермаков, посетив свою «тихую Родину», отправился в северную столицу, — поступать в Духовную семинарию.

«В семинарии я проучился три года и окончил ее в 1949 году, а затем еще четыре года учился в Духовной Академии. Что я мог вынести из этой духовной школы за 7 лет? Нам привили любовь к Храму. Я и прежде был верующим, потому и пошел по этой стезе, но мою веру углубили знаниями духовных богатств, которые накопила Православная церковь за свою многовековую историю; мы также изучали языки, учились пению, умению проповедовать и т. д. И чтобы с Богом на „ты“ не разговаривали, а коль Господь призвал нас служить Ему и людям, то мы должны с верой и старанием отдать себя этому духовному поприщу. Бог поругаем не бывает и Его пути неисповедимы», — вспоминает отец Василий, обращая последние слова к нынешним семинаристам и молодым пастырям.

А дальше, не приукрашивая «старые добрые времена», рассказывает о том, что можно рассматривать и как предостережение:

«Но среди нас были и такие, кто расшатывал основы нашего нравственного бытия. В 1948−49 гг. в семинарию поступили демобилизовавшиеся фронтовики. Среди них были те, кто смотрел на свое пребывание здесь, как на нечто временное, случайное. Эти не стали священниками и впоследствии ушли из Семинарии.

Они вносили смуту, говоря, что можно и пост не соблюдать, не ходить на череду, на исповедь и т. д. — и не ходили. Это отрицательно влияло на неокрепшие души, но все, конечно, зависело от воли и веры каждого воспитанника. 50 лет исполнилось Семинарии и Академии, вновь открытых в 1946 году после долгих лет запустения. Петербургская Духовная Академия имеет замечательные традиции. Из нее вышли яркие деятели Православия, в том числе и ныне канонизированный Святой Иоанн Кронштадтский. И мне бы хотелось пожелать нынешним воспитанникам Семинарии и Академии воспринять и умножить ее традиции".

В одном из интервью батюшка сказал замечательные слова о «петербургском духе», который он ощутил сразу же после приезда в духовную Семинарию. Это дух суровый, жесткий, холодный, но у всех этих отрицательных характеристик есть положительная оборотная сторона — в этих условиях человек неизбежно должен был воспитывать силу воли, учиться сопротивляться искушениям.

«В мой академический период — четырехлетие — я укрепился в своем намерении стать священником. Но я искал: каким я должен быть? Это было нелегко».

Казалось бы, в чем вопрос? Человек принимает сан, начинает служить — он уже священник, он уже имеет право «вязать и разрешать». Но отцу Василию выпало на долю видеть и отрицательные примеры священства. Самый яркий случай — судьба профессора протоиерея Александра Осипова. Он был прекрасным проповедником, воспитателем, а потом публично отрекся от Бога… Потому так важно было с самого начала священнического служения встать на верную стезю, выбрать верное отношение к самому себе и к народу. Да, ключевое слово, выражающее высшую ценность, которое батюшка, как мы уже писали, пронес через всю жизнь, появилось именно тогда — это был народ, простые русские люди. Главное — это нужды народа церковного. «Я начал учиться у народа» — скажет о начале своего пастырского служения отец Василий в воспоминаниях. А какой это был народ в то, послевоенное время?

Народ, потерявший во время войны даже жалкие остатки былого дореволюционного материального благополучия, народ-победитель, которого продолжал смирять Господь лагерями, безумным темпом восстановления разрушенного хозяйства, продолжающимися потерями близких и отобранной надеждой «на светлое будущее» после войны.

Разве можно было таким людям читать возвышенные проповеди, демонстрируя свое высшее духовное образование, разве можно было вообще поучать их? Можно было только сострадать, жалеть, утешать. Нужно было учиться говорить тем общедоступным языком, который сохранился у отца Василия Ермакова до сего дня.

«И мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово» — поклялась Анна Ахматова в начале войны, выражая веру в то, что само русское слово обладает особой, спасающей душу, энергией.

Вот так, после «книжного научения», после теоретического овладения духовными сокровищами православия, вступил «питерский академист» на стезю народного пастырства. А что может быть выше этой стези? Ведь далеко не каждого священника мы можем назвать «народным батюшкой». Итак, отец Василий в Никольском соборе (первом месте его служения) стал не столько проповедовать, сколько просто беседовать с народом. Он спустился с амвона и стал задавать вопросы. Он не убегал от страдающих людей, не стал «требным батюшкой», а стал действительно отцом, а подчас и матерью, тем, кому и пойти-то больше было не к кому.

«Я не старец. Я просто опытный священник», — любит повторять батюшка. И к этим словам нужно прислушаться. Старческое служение у нас испокон века воспринимали как пророческое. Так например, после войны к преподобному Серафиму Вырицкому большинство людей ехало с одним и тем же вопросом: «Жив ли наш сын, брат, муж, отец пропавший без вести, как за него молиться?» И старец отвечал определенно — служить панихиду или молиться о здравии и спасении. И не было случая, чтобы его благословение было неверным. А «народный батюшка» или «опытный священник» необязательно должен быть наделен даром прозорливости. Его служение иное — он, как, может быть, излишне натуралистично выражается отец Василий (что вообще ему свойственно), «как помойная яма, куда люди сливают все свои помои». То есть он — тот, кто часами, днями, годами выслушивает «повести, которых печальней нет на свете» — рассказы о человеческих нуждах, болезнях, страхах.

За десятилетия близкого, непосредственного общения с народом у батюшки выработался особый язык, я бы сказала особый стиль изложения мыслей. Ни на что не похожий. Позволю себе сделать небольшой «филологический разбор» разговорного, теперь уже перенесенного в различных изданиях на бумагу, стиля отца Василия Ермакова.

Во-первых, батюшка любит парадоксы. И любит с первой же фразы «ошарашить» слушателя или собеседника. Его проповедь может начаться, например такими словами: «Мы, люди земли — очень низкопробные создания». А дальше, когда человеческая гордость и так уже сражена, звучат слова совсем уж болезненно правдивые: «В чем заключается наша низкопробность? Да в том, что мы очень любим пресмыкаться перед людьми, заискивать и угождать им». И дальше все — в таком же нелицеприятном духе. Уже и с именами — Сталина, Ленина, Тухачевского, Елены Боннер, каких-то современных депутатов Госдумы. На парадоксе, доведенном иногда до неприличия, равного юродству строятся все проповеди батюшки. Слушатель, следуя за мыслью отца Василия и привычно выстраивая логический ряд, представляет, что тот скажет дальше. А он говорит совсем не то, что от него ждали. В уже цитированной проповеди он сначала обличает тех, кто разваливает страну, а потом вдруг восклицает: «Почему мы ищем зло вне себя: виноват президент, виноват губернатор, виноваты все другие…» Если читать проповеди отца Василия, пользуясь инструментом обычной логики, они могут показаться сгустком противоречий. Но в том то и дело — мудрость никогда не бывает одномерной, она зависит от времени, места, личности слушателя. А если их много, то нужно умудриться сказать так, чтобы было понятно всем.

Во-вторых, отец Василий в изобилии пользуется «уличным» просторечьем. В его проповеди может прозвучать и «лох», и «лохотронщик», и «раздолбать», и «облапошить или кинуть», и «крутые», «мужичье», «бабье». Некоторые люди, и автор этих строк в их числе, частенько, слушая или читая проповеди отца Василия удивляются: «Зачем он так? И что это за стиль такой, разве так можно говорить с амвона?» Ответ лично для меня родился в сравнении — когда я услышала молодых батюшек, которые начали говорить проповеди «под отца Василия» стало ясно — это свойство его личности. Он так может. А вот, когда кто-то начинает подражать, получается ужасно — грубо и даже глупо. Юродствование наживается, ему нельзя подражать, это не актерство.

В-третьих, отец Василий действительно, не проповедует, а беседует с народом, поэтому пользуется общедоступным языком. По ходу беседы он и вопросы задает. Так делали, кстати, приснопамятный владыка Иоанн (Снычев), и архимандрит Павел (Груздев), и отец Василий Лесняк, и отец Александр Козлов, и отец Николай Кузьмин. Такие проповеди-беседы проводит и отец Иоанн Миронов. При этом и тот, и другой, особо почитаемые питерской паствой батюшки, обращаются, к стоящим перед ними, по имени: «Ну вот, Миша это знает. Скажи им, Миша». «Ну что, Пелагея, ты поняла? Все поняла, что я сказал?»

В-четвертых, проповеди отца Василия — это не традиционное толкование на Евангелие, как в большинстве случаев бывает в храмах, а наоборот, приложение Евангелия к современной жизни. При этом открывается, что именно в Евангельском благовестии и содержится «житейская правда или правда жизни» по словам о. Василия. Батюшка, говоря об этом сам, как будто поражается: «Смотрите, как перекликается Евангелие с сегодняшней нашей жизнью. Возьму в пример только одно наше российское бытие».

В-пятых, батюшка хоть и проповедует людям о наболевшем и выстраданном, но при этом он говорит подчас неожиданные вещи. Неожиданные, может быть, и для него самого. То есть, еще раз повторю, обычной логики в речах батюшки можно и не найти, это логика вдохновения, то есть непредсказуемая. Казалось бы правила гомилетики при этом попираются, но слово доходит прямо до сердца, а не действует только на ум, как бывает подчас при слушании безукоризненно построенных проповедей.

В-шестых, все названные «речевые приемы» отца Василия призваны разбудить слушателя. Заставить встрепенуться от сна духовного, посмотреть по сторонам, увидеть не только свое «Я», но и общую народную жизнь, почувствовать свою ответственность за то, как протекает эта общая жизнь.

Пожалуй, пора остановить эту «филологическую штудию», но я уверена, что для будущих поколений и интересно, и нужно будет не просто прочесть «письменное наследие протоиерея Василия Ермакова», но попытаться понять, что же он хотел донести до своих слушателей и какие приемы в этом делании он использовал, чему у него можно поучиться, а что недоступно для повторения. Потому что нужно быть отцом Василием Ермаковым для того, чтобы говорить так, как говорит отец Василий Ермаков. А иногда и не побоятся сказать то, что другие не скажут. Самый яркий пример — с царскими останками и с ненужным шумом вокруг старца Николая Гурьянова.

Но это мы уже забежали далеко вперед в хронологии нашего рассказа. Вернемся к тому времени, когда батюшка только вступил на пастырское служение.

Начало 50-х годов. «Хрущевская оттепель» или очередное гонение на Православие в России. Батюшек, которых любил народ, в худшем случае отправляли за штат, а то и ссылали, в лучшем — перемещали с прихода на приход, постоянно угрожая, что могут послать и в «места не столь отдаленные». Такова была судьба и отца Василия, такова была судьба почти всех его современников, которых, пришедшее в Церковь молодое поколение, подчас не желает понимать. Вот что об этом сказал сам отец Василий:

«..в Церковь сейчас пришли люди, не пережившие тех страданий, которые пережили мы.

А вот это новое «прибытие» священников последних времен, получивших светское образование, которые крестились в свои 20−30 лет, не поняло, что требовалось тогда советскому народу от священников-архиереев, чтобы воспитать и направить его на путь веры и молитвы. Сейчас легко рассуждать, когда все доступно, когда есть литература, есть свобода — делай, говори, живи, как хочешь, а прошлое им не понять! Святейший Патриарх отдал все свои силы и здоровье на благо Русской Православной Церкви и, когда был митрополитом, в течение почти 25-ти лет он честно защищал интересы Церкви. Новое духовенство его обвиняет в предательстве, т. е. сегодня в нем ищут не Первосвятителя Русской Православной Церкви, а просто человека, который, якобы, не заботится о благе нашей духовной жизни в России.

Сегодня очень сложно ревностно вести людей к Богу. Святейший Патриарх сказал, чтобы в жизни каждого прихода была «Литургия после Литургии», т. е. окончив службу, я обязан, как священник, не торопиться домой по личным делам, но остаться в храме. А храмы должны быть открыты, но это не исполняется. В храмах, я бы сказал, царит полное бездушие. Пойдешь помолиться, но душой такую молитву, которая была в храмах в военное и послевоенное время, не ощущаешь.

Я скажу еще более резко: мы были не готовы принять новых людей — бывшее партийное руководство, рядовых коммунистов и т. д., хлынувших в Церковь после развала Советского Союза в 91-м году. Они шли ко Христу с чистой душой и сознанием, желая заполнить пустоту, которая переживалась ими. А мы начали их учить поучениями святых Отцов, тыкать их в Евангелие, которое они впервые видели. Я говорю о том, что сам видел. Виноваты и предатели, такие как Глеб Якунин и московское «обновленчество» с их стремлениями обновить Церковь. Ее обновлять не надо, а надо научиться хотя бы по-старому воспитывать новообращенных людей, идущих ко Христу.
Сегодня общество России болеет, а к болящему, как говорил об этом Святейший Патриарх, требуется очень бережное отношение. Так давайте его нежно исцелять, нежно с ним обращаться, его жалеть. Сегодня у нас жалости я не вижу. Я бы сказал, что мы становимся работягами, но не священнослужителями. Народу в храмах бывает много, храмов немало, но народ сегодня, как овцы, не имущие пастыря. Они ищут, где главу преклонить, к кому подойти, у кого спросить. И часто слышат в ответ: «Некогда, подождите, потом, не время».

Это было сказано в 1999 году. И в словах этих выразился опыт всей пережитой жизни. Батюшка вообще очень смелый человек. И, думается, еще и поэтому тянутся к нему люди. Он не говорит: «У нас все хорошо. Было, есть и будет». Он не лакирует действительность. Он говорит очень много горьких слов и имеет на это право. Потому не зовет к реформации, какому-то новому обновленчеству (на примере некоторых молодых священников мы знаем, чем эти призывы кончаются), а он болеет за Россию, болеет за Церковь. И потому слово его — не пустые разглагольствования, за которыми всегда скрывается мысль: «А я-то не такой». У него слово, имеющее силу.

Перекидывали отца Василия с прихода на приход и «загнали» как казалось тем, кто это делал, в труднодоступное для прихожан место — на Серафимовское кладбище, а народ всюду следовал за ним. И, куда бы его ни перемещали, собирались чада вокруг своего отца и пастыря. Думаешь иногда: «Все-таки чем же притягивает к себе людей отец Василий? Ведь он не гладит по головке, не говорит ласковых слов. Он, наоборот, может даже обозвать, по плечу постучать, за нос подергать и прочее». А дело не в этом внешнем образе действий, а в результате — чего добивается батюшка, так тесно общаясь с народом? Он вкладывает в человека бодрость духа. А то можно утешить, пока человек рядом с тобой стоит, он поплакал, беду свою высказал и успокоился. Пришел домой, а там все без перемен — та же беда, а утешать уже некому, и опять уныние охватывает. Потому отец Василий вместо того, чтобы утешать, подвигает человека к тому, чтобы не сдаваться, действовать. И молиться. Самому молиться, не надеяться только на молитву других людей. Когда человеку совсем уж плохо, если начнешь над ним причитать: «бедненький ты мой!», он может совсем раскваситься. А, если ты его как следует растормошишь, да еще поможешь дойти до сознания, что «Бог сверх меры креста не дает» — и этот крест дан либо как воздаяние за собственные грехи, либо во очищение и как путь к смирению и совершенствованию духовному, — тогда у человека появляется перспектива. Отец Василий умеет вывести из зацикленности на себе, на ситуации, помогает почувствовать ход жизни, ее движение и поверить, что оно благо. Вот поэтому и идут к нему люди.

Хотя, надо сказать, долго пребывать рядом с батюшкой нелегко. Потому что привыкнуть к нему невозможно, что называется «найти тон общения», который будет действовать годами. Потому что он постоянно, как говорили в 70-е «эпатирует публику», то есть говорит и делает что-то такое, как уже было написано выше, что выводит из спячки духовной. Вот, казалось бы, уже все привыкли к тому, что «батюшка дал установки», научил чему-то, направил, а он вдруг одним словом все это разбивает. И надо учиться по-новому, надо опять меняться, перестраиваться.

А ведь что греха таить — мы, люди церковные, — часто воспринимает храм как «тихую пристань». Никто нас не учил, искали мы истину, наконец нашли ее в Церкви, и успокоились — все пришли, дальше идти никуда не нужно, можно и отдохнуть. Отец Василий один из тех, кто не дает отдыхать, не дает успокаиваться. Все время тормошит, будоражит ум и душу. Заставляет самостоятельно думать и контролировать свои чувства. Кто-то не выдерживает «такого режима духовной жизни» и отходит от батюшки, кто-то создает культ старца и тем самым заменяет реальную личность — протоиерея Василия Ермакова — надуманным образом. Это особая тема, не хотела ее касаться, но все-таки в двух словах скажу. Всякий «культ личности», а это явление неизбежно возникает вокруг каждого сильного батюшки в отношении к нему духовных чад, разрушителен. Потому что он рождается из фаустовского желания: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» Скорее, скорее надо запечатлеть батюшкину прозорливость, его духовные дарования, как бы икону с них написать и на стенку повесить. Пока человек жив, нельзя создавать культов. Да и когда скончается, делать это нужно очень осторожно (это доказывает та ситуация, которая сложилась сейчас вокруг приснопамятного старца Николая Гурьянова). Духовные чада очень часто вредят своим отцам бездумной любовью. «Что бы батюшка не сказал, что бы ни сделал — все это чудесно, все как будто вписывается на страницы жития!» — такая позиция просто опасна. Она предвосхищает Божий суд, она останавливает еще продолжающуюся жизнь. Это очень серьезная проблема нашей церковной жизни вообще, и не мне о ней рассуждать. Я выступаю только в роли наблюдателя. Но и мне заметно, что когда люди попадают в духовную зависимость или, вернее сами создают ее, то они ее не замечают. Наверняка, на меня обидятся те верные батюшкины чада, которые прочитают эти строки, но, простите меня, жить в «фимиаме восхвалений и восторгов» вредно для дыхания. Хотя, упаси Бог, кого-либо осудить. Мы все — новоначальные. И, может быть, это самое трудное в духовной жизни — правильно относиться к духовному отцу: любить его, слушаться его, доверять ему, но, одновременно, помнить о Божией заповеди: «Не сотвори себе кумира».

Обещала я в начале статьи не превозносить батюшку, но все-таки одно соображение, которое пришло мне во время работы над этой статьей, выскажу. Да, батюшка воплотил в себе все лучшие черты послевоенного священства, да в его служении немало сходства с ныне здравствующими его ровесниками — отцом Иоанном Мироновым, отцом Евгением Ефимовым, отцом Анатолием Малининым, покойным отцом Николаем Кузьминым, отцом Михаилом Сечейко и со священниками его возраста из других епархий. Но, можно сказать, что протоиерея Василия Ермакова отличает особое дерзновение. Он имеет дерзновение делать обобщения. Думать не только о своем приходе, не только о своих духовных чадах (очень многочисленных), он имеет дерзновение думать обо всем народе, обо всей Церкви. Он имеет дерзновение обличать и высказывать опасения. Он вообще имеет дерзновение не отсиживаться, не отмалчиваться, а как сама он говорит «резать правду матку». Приведу некоторые примеры из интервью с батюшкой.

«.. к сожалению, многие из приходящих ныне в Церковь, думать не умеют. Они приходят и сразу: «Мне надо. Я хочу и т. д.». А я говорю им: «Подумайте, подумайте, потому что сразу дать ответ очень сложно». Я могу его дать, но они его не поймут. Требуется время, т. е. надо воцерковиться и побыть вместе с нами — вот это и означает «думать».

Бывает, что люди неправильно понимают мои слова или обижаются. Ну, я переделаю слова, подумаю, как переделать. На самом деле люди часто обижаются, что я не говорю того, что им хотелось бы услышать в свою пользу, для себя. Но ведь мне-то виднее по моему долголетнему опыту. Мне легче направить их, чем они думают.
Как духовник, я общих советов стараюсь не давать. У меня один девиз: ходи в Церковь, помолись, а что не ясно, спроси отдельно, я все разъясню, потому что у каждого свои духовные болячки. Врач не дает же общих советов.

А если человек не спрашивает у духовника, это дело его, так он сам хочет. Он сам и в ответе. Куда это приводит, мы знаем: к гордости, к такому состоянию, когда человек решает, что он достиг уже совершенства и чувствует вседозволенность.
Сейчас людей надо воспитывать, воспитывать терпеливо, воспитывать много лет в частной беседе".

Батюшка говорит о простых вещах, но именно от них зависит по какому пути пойдет церковь, вернее новое поколение людей, вошедшее в нее недавно. Либо по пути внешней обрядовости — у нас теперь даже неверующие кандидаты в мэры и в депутаты перед выборами считают необходимым постоять в церкви, поставить свечку и даже благословение взять (говорю «неверующие», потому что сами они себя так аттестуют) — либо мы все-таки постараемся не повторять ошибок прошло и от внешнего пойдем к внутреннему. И тут, опять-таки, все очень просто.

«Мое первое дело научить молиться», — говорит отец Василий. — Чтобы у людей был молитвослов. Чтобы они, идя два раза в месяц или хоть один раз в месяц, причащаться, почитали правило. Я учу их, чтобы они читали днем — вечером некогда, мирская суета и усталость дают о себе знать. А больше ни епитимий, ничего я на них не налагаю, потому что в этот безумный-безумный век надо дать человеку возможность оглянуться, прочувствовать и ощутить благодать причащения, с молитвой".

Духовные чада отца Василия знают, что это «самая больная тема» батюшки — неблагоговейное отношение к Таинствам, бездумное, безответственное отношение к дарам Церкви. «Люди даже креститься правильно не умеют», — сокрушается батюшка.

Каждый год отец Василий совершает паломнические поездки. Ездит по стране, посещает монастыри и храмы.

«Увы, по моим наблюдениям, где бы я ни был, а я был и во Владимире, Таллине и других городах, не было народного покаяния. К сожалению, слова не дошли до сознания русских людей. Успокоенные временным благополучием, заботами о хлебе насущном, они не хотят познавать свое прошлое, почему и за что произошли эти жестокие катаклизмы на Русской земле. Почему легко и свободно русские православные люди отдали свою веру? И потом нас 75 лет гнали, обманывали, у нас отнимали веру. Но малая частица людей, верных православию, все-таки осталась. Наши молитвы дошли до Бога, и вся эта система рухнула в одночасье. Думать о прошлом надо и покаянно просить у Бога прощения за содеянное. Увы, это еще не дошло до сознания».

Батюшка обладает удивительно бойцовским, наступательным духом. Поражаешься, что в таком преклонном возрасте он беспрестанно находится в движении, как бы обходит дозором русскую землю. Откликается на все, что происходит в стране, потому не говорит заученных фраз. «Народ не должен быть игрушкой в чьих-либо руках» — твердое убеждение батюшки и боль его.

Можно без преувеличения сказать, что отец Василий уже многие годы борется за то, чтобы люди «не были игрушками», а были, как он говорит «отточенными христианами». То есть теми, кто понимает, что вера — это наша главная ценность, что нужно бояться ее потерять (а произойти это может незаметно, путем серии подмен), и что хранить веру помогает память и почтение к старшему поколению. А почтение предполагает научение. Главное, чему нам нужно учиться у старших — не унывать. Даже, когда совсем тяжело, даже, когда наступят самые страшные испытания.

«И поэтому, когда наступят тяжелые времена, пускай нас это не пугает. Мы должны твердо знать, как „Отче наш“, что Господь наш Иисус Христос не оставит нас в трудную минуту. Быть ближе к храму — это наш долг, православных людей. Молить Господа даровать нам душевную крепость, чтобы Он просветил наше сердце, дабы понять происходящее в мире… Не надо смущаться происходящими событиями мирового масштаба».

«Если тебя оскорбляют, не нужно склонять голову. Нужно с чувством внутренней правоты, без гнева отстаивать свою веру, не давать попирать тот Образ Божий, который заложен Господом в каждого человека. И родители должны помогать в этом своим детям»

«Живи молитвой, живи Таинствами, живи благодатию Божией — и тогда ничего тебя не смутит, даже если весь мир отвернется от Христа, тебе не нужны будут никакие слова в защиту веры и Церкви, потому что это — твоя жизнь, ты знаешь о святости Церкви без доказательств ума, а опытом».

«Нельзя «идти войной на Епископский сан», — как когда-то сказал Сергею Нилусу старец Варсанофий Оптинский: «…А не то вас накажет Пресвятая Богородица!»

Священников, а тем более архиереев вообще не могут судить мирские люди, они не знают и не понимают их тяжелейшего креста. Обличать и обновлять Церковь нельзя, вы научитесь в старой молиться. Да в этом ничего нового и нет. В 20-х мы это уже проходили…"

Вот такими короткими наставлениями батюшки я закончу эту статью. Конечно, это всего лишь наброски, в меру моего слабого разумения составленные. В завершение скажу, что отец Василий всегда оставался для меня загадкой — сколько бы о нем ни писали, сколько бы он сам о себе не рассказывал, ощущение загадочности всегда было и остается сейчас. Для себя я сформулировала это так: «Мы видим, какой он перед людьми, а какой перед Богом — не знаем».