О дискуссии по поводу судьбы Экзархата Западной Европы православных церквей русской традиции и создания поместной православной Церкви в Западной Европе

Недавнее обращение Московского патриарха с призывом создать автономную Митрополию, которая объединила бы три юрисдикции, образовавшиеся в русской эмиграции, вызвало оживленную дискуссию (см. в конце статьи полный список публикаций по теме). Однако эта дискуссия до сих пор, на мой взгляд, не дошла до самого существа вопроса.

Будучи членом экзархата и, более того, православным русского происхождения, живущим в Западной Европе, я осмелюсь внести свою лепту в обсуждение вопроса. Чтобы обсуждение продвинулось вперед, полагаю, мы должны, во-первых, осознать наше наследие и остаться верными ему; во-вторых, хорошо понять наше нынешнее положение; наконец, серьезно рассмотреть предложения Московского патриарха и представить себе, какие возможности существуют на пути создания поместной Церкви.

Мы должны взять на себя ответственность за то наследие, которое получили от наших отцов
Мы получили от Русской Православной Церкви, которая питала наших отцов, и от наших предшественников-эмигрантов огромное наследство: во-первых, саму веру, но, кроме того, еще и особое почитание русских Святых — преподобного Сергия, преподобного Серафима, святого праведного отца Иоанна Кронштадтского, святейшего патриарха Тихона… С именами наших отцов и предшественников связано богословское возрождение.

Мы унаследовали также определенный образ богослужения, древние церковные песнопения (к сожалению, еще и итальянское оперное пение), прекрасные церкви — собор на улице Дарю в Париже, собор в Ницце, храмы в Биаррице и Флоренции и многое другое. Мы щедро делились этим наследством со всеми, в ком оно вызывало интерес. Однако не следует забывать, что мы несем ответственность за наше наследие, и те, кто причастен к нему, разделяют с нами эту ответственность.

Хотим мы того или нет, но в настоящее время Православная Церковь в Западной Европе состоит из этнических епархий, которые подчиненные различным автокефальным Церквям. (К тому же эти Церкви, похоже, полностью удовлетворены подобной ситуацией, и не заметно никакого реального движения на пути к каноническим формам устройства церкви. Ассамблея православных епископов, разумеется, хорошая вещь, но она никоим образом не является церковной инстанцией. Как ни старалось Братство, позиция Матерей-Церквей не сдвинулась ни на шаг.)

В этих условиях переход Митрополита Евлогия под юрисдикцию Константинополя был законным лишь постольку, поскольку в то время невозможно было поступить иначе. Теперь, когда прежних препятствий нет, отказываться от пересмотра этого перехода означает одно, а именно то, что мы хотим перейти под другую юрисдикцию только по личным мотивам — а такие действия я всегда считал предосудительными. Подобный аргумент может показаться парадоксальным и, вероятно, требует разъяснения, но я, со своей стороны, полагаю, что он заслуживает серьезного и трезвого рассмотрения.

Конечно, многое изменилось, но будущее нашей епархии может быть выстроено только с согласия Русской Церкви (и Константинопольской, впрочем, тоже), если мы хотим остаться верными нашему наследию.

Каково точно наше нынешнее положение

Когда слышишь аргументы участников спора, то в конце концов создается впечатление, что канонически правильным было бы сохранить существующее положение, а ответить согласием на предложение Московской Патриархии означало бы глубоко впасть в ересь этнофилетизма.

Однако каково наше нынешнее положение? Мы являемся этнической епархией, или экзархатом (приходы русского происхождения) в Западной Европе; наша епархия входит в состав патриархата, который на этой же географической территории поддерживает не менее этнические (греческие) епархии, — по территориальному принципу. Трудно вообразить более абсурдную ситуацию в каноническом плане, если только не признать, что она носит временный характер и дольше не может сохраняться. И тот факт, что русские в нашей епархии уже не составляют большинства, ничего по сути не меняет: достаточно заменить «приходы русского происхождения» на «негреческие приходы».

Вместе с тем считается, что в отношениях с Константинополем мы добились полной автономии. Это не так; совсем недавно Константинопольский Синод запретил ныне покойному архиепископу Сергию (Коновалову) всякое общение с Русской Церковью. Впрочем, недавняя история показала, что политика, которую Константинопольский Патриархат проводит по отношению к нам, по преимуществу обусловлена его собственными взаимоотношениями с Московским Патриархатом.

Не так давно Константинопольский Патриархат «отозвал» от нас свой омофор и побуждал нас вернуться под юрисдикцию Москвы в тот момент, когда это еще было совершенно невозможно. В течение многих лет мы блуждали без всякой принадлежности. Затем Константинополь вновь принял нас в свою французскую Митрополию, без всякой автономии, хотя и не противясь тому ложному мнению многих членов архиепископии, что такая автономия существует. Впрочем, надо признать, что подобное лицемерие проявлялось с обеих сторон. Наконец, совсем недавно экзархат был восстановлен — в этот раз, надо полагать, с целью погасить робкие попытки вернуться под омофор Москвы.

И наконец, по моим наблюдениям, Константинопольский Патриархат, которому мы сегодня подчиняемся, настроен, скорее, враждебно к идее создания поместных Церквей в диаспоре. Смещение митрополита Иаковоса в США подтверждает мои наблюдения. (По общему мнению, смещение митрополита было вызвано его деятельностью, направленной на объединение всех юрисдикций, существующих в Америке, в одну Церковь.) Вместе с тем я прекрасно понимаю, что Константинопольский Патриархат надеется на то, что, сохраняя за собой епархии в греческой диаспоре, он сможет лучше противостоять турецкому давлению.

В общем и целом наше нынешнее положение никак нельзя считать удовлетворительным ни в каноническом плане, ни в плане стабильности, ни в плане самостоятельности, ни, наконец, в плане продвижения на пути к созданию поместной Церкви.

В чем именно заключается предложение Московской Патриархии?

Выше я говорил о том, что, если мы хотим остаться верны нашему наследию, мы должны рассматривать наше будущее только с согласием Русской Церкви. Это было бы, несомненно, болезненно в том случае, если Русская Церковь предлагала бы нам просто-напросто стать одной из ее обычных епархий (а похоже, что именно так поняли предложение Патриарха большинство членов нашего экзархата). Признаюсь, такое решение мне казалось бы вовсе нежелательным. Однако, к счастью, Московская Патриархия, как видно, прекрасно поняла, что теперь у нас своя собственная жизнь, которая сильно отличается от современной российской действительности. (Попутно следует отметить, что как Сурожская епархия — епархия Московской Патриархии в Великобритании, так и епархии Русской Зарубежной Церкви, по крайней мере в Западной Европе, прошли примерно тот же путь, что и мы, и переживают сейчас похожие проблемы.)

Если я правильно прочитал текст Патриарха, то там предлагается создать на базе трех русских юрисдикций автономную Митрополию, которая руководствовалась бы своими собственными правилами, иными словами, теми правилами, по которым мы живем сейчас. (Как радостно было бы наконец преодолеть разделение потомков русских эмигрантов на три разные юрисдикции, разделение, которое отравляло всю нашу жизнь!) И, в довершение, Патриарх при этом явно определяет свое предложение в перспективе создания поместной Церкви.

Со своей стороны, я рассматриваю это предложение как историческое событие, в том смысле, что это первая конкретная инициатива Традиционной Церкви навстречу созданию Поместной Церкви в Западной Европе.

Однако многие говорят, что эта мнимая автономия — всего лишь пыль в глаза, что на самом деле Московский Патриархат хочет прибрать к рукам нашу епархию — разумеется, с помощью КГБ, с которым церковная иерархия, уж по крайней мере, очень тесно связана, и т. п. Короче, доверять Русской Церкви ни в коем случае нельзя, потому что она отстала от жизни и к тому же связана с бандитскими государственными структурами (я не сильно преувеличиваю). На этот счет я хочу высказать два соображения.

Во-первых, нынешние действия Патриарха вполне согласуются с исторической традицией Русской Церкви. Великие русские миссионеры, многие из которых теперь канонизированы, начинали с того, что переводили священные тексты на местные языки (иногда самые невероятные), затем закладывали основы подлинных поместных церквей. Впоследствии в Америке АПЦ (Американская Православная Церковь) получила автокефалию без всякой драмы или раскола (но надо признать, что существование в Америке русской юрисдикции является серьезным нарушением канонической логики); была дана автономия и Японской Церкви. Мы могли бы стать третьими в этом списке.

Во-вторых, невозможно заставить с помощью декрета испытывать доверие; в данном случае речь идет вовсе не о том, чтобы доверять Русской Церкви. Создание автономной Митрополии возможно только в результате должным образом обсужденного общественного соглашения, в котором уточнялся бы объем автономии и было бы ясно сказано, что в случае несоблюдения условий соглашения Митрополия обретает прежнюю свободу. В этом соглашении следовало бы также оговорить, что Митрополия обязуется удовлетворять нужды новых русских эмигрантов, при необходимости — с помощью священнослужителей, на время присланных Московским Патриархатом.

Каким мог бы стать путь к созданию Поместной Церкви

Как я уже упоминал, мне представляется, что предложение Патриарха — это первый конкретный шаг, сделанный Традиционной Церковью, к созданию Поместной Церкви в Западной Европе. Исходя из этого, немного помечтаем.

Если каждая Традиционная Церковь, которая имеет одну или несколько епархий в Западной Европе, дала бы им автономию, то ассамблея епископов, которая по-прежнему не являлась бы еще церковной инстанцией, могла бы выработать проект и представить его на рассмотрение вселенского Церковного сознания. Согласно этому проекту, Западная Европа могла бы быть поделена на епархии, которые были бы приписаны к разным епископам.

Помимо управления епархией, эти епископы (или некоторые из них) осуществляли бы еще одну, «перекрестную», миссию: при сохранении власти местных епископов они занимались бы этническими приходами, происходящими от той же церкви, что и они, а также взаимоотношениями с указанной церковью. Таким образом, ассамблея епископов стала бы собором Поместной Церкви, на котором избирался бы Примат.

Скажем, если на Лионской кафедре находится епископ-грек из Константинопольского Патриархата, то он управляет своей епархией — югом Франции, — в состав которой входят самые разные приходы: русские, греческие, румынские, сербские, французские, смешанные и т. д. Но кроме того, он еще занимается и внутренними проблемами всех приходов Православной Церкви в Западной Европе, оставшимися греческими, и взаимоотношениями этой Церкви с Константинополем.

Такая организация была бы совершенно канонической, полностью приспособленной к многоэтническому характеру вновь созданной Церкви, и позволила бы последней существовать в полном согласии с традиционными церквями.

Конечно, это всего лишь мечта. Однако если бы нам удалось достигнуть согласия о чем-нибудь подобном, то жить стало бы гораздо проще. Гораздо проще продвигаться по размеченной дороге к определенной цели, чем идти к размытой цели по непонятно какому пути. И уж, во всяком случае, первый шаг был бы сделан.

Вот какие смелые надежды пробудила во мне инициатива Патриарха. Можно понять, насколько я был удивлен многочисленными блеклыми и убогими откликами. Мне кажется, что подобного рода реакция была чисто эмоциональной и уже потом обросла малоубедительными богословскими аргументами. Возможно, многие не поняли, какие перспективы содержатся в письме Патриарха. Я также думаю, что многие негативные отклики вызваны глубокой и нерациональной враждой против Русской Церкви и было бы полезно проанализировать глубинные причины этой вражды. Печально, если все это лишит нас той перспективы, которая открывается сегодня.
Париж