Магия чисел Виктора Пелевина

(по роману В. Пелевина «Числа») Бесы русской литературы. Статья пятая.

Выбор, который он сделал,
вызревал в его уме так долго,
что было даже не до конца ясно,
он ли выбрал число 666,
или оно его"

В предыдущей, четвёртой статье, посвященной сатанинскому роману Сорокина «Роман», мы обещали читателям написать о Пелевине. Прошло чуть более полугода и мы, наконец, выполняем своё обещание. Это связано с выходом в свет Пелевинских «Чисел». Роман «Числа» не является чем-либо принципиально новым в сравнении с такими произведениями Пелевина, как например, «Чапаев и Пустота» или «Поколение «П»; единственный критерий, которым мы руководствовались — его относительная свежесть.

Итак, незабвенный Виктор Олегович. Не скроем: нам оказалось нелегко переступить через тень Сорокина, которая мертвой хваткой держала автора этих строк на протяжении предыдущих критических статей из цикла «Бесы русской литературы». Пусть потому не удивляется читатель некоторым невольным сравнениям в творчестве этих довольно разноплановых (и вместе с тем в сокровенной сути похожих) писателей.

Первое сравнение: после Сорокина писать о Пелевине скучно. Главным образом потому, что Пелевин предсказуем. Почему? Потому что Пелевин — это блестящая посредственность, закопчённое бутылочное стекло отечественной словесности, сквозь которое можно разглядеть разве только лишь пятна на солнце. Нам могут возразить: но у него сотни тысяч читателей! Что с того? Кто вообще сказал, что между успехом и качеством существует прямая связь? Связь, впрочем, действительно существует. но обратная, т. е. чем бездарнее, бесталаннее произведение, тем больший успех оно имеет в среде читающей публики. Таковы, выражаясь по-горбачёвски, реалии нашей литературной эпохи.

Вторая особенность Пелевина — его статичность, раз и навсегда сформированная литературная физиономия, начиная с романа «Чапаев и Пустота».

Третья — отсутствие личности автора в его произведениях. Попробуйте найти Виктора Олеговича в той же «Пустоте» или в пресловутых «Числах». Дудки! Проще поймать призрака в туманной лощине.

Четвёртая особенность Пелевина как писателя — его нерусскость. Эта черта для меня, как русского критика, имеет значение. Пелевин космополитичен, чем, кстати, отличается от Сорокина, в окаянном богоборчестве которого нет-нет, но проступят чисто русские черты.

Пятая черта Виктора Олеговича, уже как личности, не как писателя — его бесцветность, отсутствие каких-либо жизненных драм в настоящем (не литературном) прошлом. Такая драма у Сорокина, между прочим, прослеживается. Имя этой драмы, а может и трагедии, коль она стала необратимой — отречение Сорокина от Христа. У Пелевина такой тайны нет. Все его крупные произведения (мелкие не читал — увольте! это не более чем литературно оформленные потоки сознания, проще выражаясь — бред сивой кобылы) посвящены одному и тому же: сонному блужданию слюнявой российской интеллигенции (в лице главных героев) по ниве современной российской жизни в поисках духовных развлечений, или, выражаясь словами героини «Чисел», некоей англичанки Мюс (имя-то какое!), духовного фастфуда, «Макдональдса духа».

Именно по этой причине нам и интересен Пелевин. Именно поэтому его писульки можно назвать литературой (в отличие, скажем, от наскальных макулатурных граффити марининых, донцовых, бушковых etc., им же несть числа); ведь литература, кроме фантазий автора на тему «Как я писал в горшок» (излюбленная тема Сорокина) или «Как я провёл лето» (у Пелевина) должна отражать ещё что-то. «Что же именно, кроме моей задницы, может отразить какое-либо искусство?!» — может нам возразить какой-нибудь современный художник, способный лишь на то, чтобы склеить из туалетной бумаги слово из трёх букв. «А вот то, что существует помимо чьей-то задницы и есть, выражаясь словами пролетарского классика, та самая „объективная реальность“, которую призвано отражать подлинное искусство», — ответим ему мы. Впрочем, кроме отражения, у русской литературы, несмотря на все усилия русскоязычных писателей с двойным гражданством, так и не удалось отобрать ещё одно свойство, а именно: литература осталась инструментом познания действительности. Попробуем же познать посредством пелевинских «Чисел» внутреннюю жизнь современного российского интеллигента.

Как и сто лет назад, он ленив, вял и расслаблен. Как и двести лет назад, страшно далек от народа. Мир его убог и пуст, как размышления Стёпы Михайлова, главного героя романа «Числа». Все же нарисуем Пелевину и малюсенькие плюсы: сюжет «Чисел» несложен, стиль изложения весьма непринужденный, местами встречаются некие сочные словечки (с помощью которых делаешь удивительное открытие: оказывается, Пелевин может писать и не матом!).

Итак, сюжет. Некий коммерсант Степа Михайлов, разбогатевший благодаря комбинации чисел, разыскивает своего мистического антагониста Сракандаева (фамилия-то какая!), с которым (после неудачной попытки его убить) вступает в половой контакт в извращённой форме, после чего празднует (мистически и фактически) свою победу над мнимым или реальным антагонистом. Праздновал, однако, он недолго, ибо некоторое время спустя был кинут на 35 миллионов рублей (а может, и долларов). Оказалось, что деньги эти может вернуть лишь Сракандаев, который, однако, в решающий момент застрелился от ручки-пистолета, запрятанной в муляж мужского полового члена, ранее принадлежавшего Стёпе. Степа Михайлов удирает от кредиторов, которые могут вставить ему в «жопу кипятильник или автомат Калашникова с подствольным гранатомётом». Тем роман и заканчивается. Сюжет этот иллюстрирует излюбленную тему Пелевина: «свет и тень нераздельны».

Это положение уже претендует на философичность и даже теологичность. Однако дальше претензий дело не доходит. Почему? Потому что о потустороннем мире Пелевин ничего толком не знает, но пытается узнать посредством наркотиков. Вообще, наркотичность — ещё одно свойство его творчества. Кем же Виктор Олегович оказывается в отношении невидимого мира? Откроем «Числа». «Кто помнит имя слона, на которого лаяла Моська? Никто. А Моську знают все». Вот так-то. Моську Пелевина знают все, однако невидимый мир в его произведениях не становится понятнее. И всё же он существует. «Если миром управляют числа, -спрашивает себя Стёпа Михайлов, — кто же тогда распоряжается числами?». Ответа на этот вопрос в самом романе мы не находим. Закроем книгу издательства «Эксмо». А вот и ответ на вопрос, на обратной стороне обложки, с указанием имени того, кто распоряжается пелевинскими числами: 666, дьявол.

Теперь мы знаем ответ на вопрос: кто же такой Пелевин?

Трусливый богоборец.

Как почти вся российская интеллигенция веков XIX-го, XX-го и XXI-го.