Поздним вечером 4 августа в лондонском хосписе скончался один из старейших русских иерархов, митрополит Сурожский Антоний (Блум). Ему шел 90-й год; позади был колоссальный жизненный путь. О том, что владыка давно и неизлеимо болеет, было известно. Тем не менее эта новость обожжет сознание нескольких поколений россиян, прежде всего принадлежащих к образованному сословию. И не только православных. Сын российского консула в Персии, племянник Скрябина, европейский изгнанник конца 10-х, парижский эмигрант начала 20-х, затем хирург и тайный монах, участник Сопротивления, с 1948-го — священник, с 1957-го — епископ, с 1966-го — митрополит… Сказать, что жизнь митрополита Антония «наложилась» на узловые моменты XX века — значит, ничего не сказать. Русский XX век и был веком Антония. Владыка пропустил через себя жутковатый опыт столетия, переплавил, очистил и предложил окружающим в виде проповеди христианских ценностей в окончательно расхристанном мире. Проповедь эта была свободной, то веселой, то суровой до предельной жесткости, то мягкой до ласки. Открытой всем — включая атеистов. (Глотком воздуха стали в 70 года для тысяч советских интеллигентов его диалоги на BBC с неверующим радиожурналистом Максимом Гольдбергом). Но при том проповедь его не была угодливой, жертвующей главным ради мнимого мира с оппонентом. Да на самом деле внятные оппоненты и не нуждаются в излишней уступчивости; они хотят одного — чтобы их услышали и им ответили. Собственно, только два дела делал митрополит в этой, теперь оставленной им, жизни. Слышал — и отвечал, говорил — и слушал. Говорил с людьми — и с Богом. Слушал Бога — и людей. Таких, какие есть, а не таких, какими хотелось бы их видеть. А других и не бывает. Как не бывает другого Бога. Сейчас, когда в голосах проповедников православного благочестия все чаще звучат нейтронные нотки, когда, кажется — еще чуть-чуть, и нас, нераскаянных грешников, сметут с лица земли, чтоб не портили пейзажа, невероятно истинно звучит его энергичный и любящий голос. Голос, бесконечно собеседующий на самые важные, отнюдь не только богословские темы. Записи этих бесед, равно как книга «Школа молитвы», распространялись сначала в самиздате, затем типографским способом… Говорят, никто не может поверить в Бога, если не встретит на своем пути человека, в чьих глазах увидит отблеск вечности. Таким человеком был митрополит Антоний. Для нас. И не только. Когда он начал свое служение в Англии, русское православие там было не просто маргинально; можно сказать, что его вообще не было. Теперь, ПОСЛЕ Антония, русское православие в Англии стало также и английским (что, судя по всему, многим не нравится). Оно распространяется вширь и вглубь, причем без переманивания «инославных», без малейшего прозелитизма. Когда нынешние англикане, недовольные бесконечными компромиссами своей церковной иерархии с расцерковленным миром, хотят перейти на православную почву, им предлагают обождать — и обдумать свое решение… Иногда они сохраняют решимость, иногда — нет. Вообще, мысленно возвращаясь из Лондона в Москву, из Англии в Россиию, приходится признать: фраза Бродского «Входит некто православный,/ Говорит: теперь я главный» применительно к 90-м годам была, увы, справедлива. Но касалась она кого угодно, только не владыки Антония. Потому что он входил и ничего о себе не говорил. Каждый и так видел, кто — главный. Царствие ему Небесное.
