Русская линия | Игумен Дамаскин (Орловский) | 13.08.2021 |
Священномученик Владимир родился в 1895 году в Каменском заводе Камышловского уезда Пермской губернии в семье коллежского регистратора Павла Холодковского. Избрав путь служения Церкви, Владимир в 1912 году окончил Екатеринбургскую школу псаломщиков и был направлен псаломщиком в Вознесенский храм в селе Завьяловском Камышловского уезда (ныне Талицкого района Свердловской области). В 1916 году Владимир Павлович обвенчался с Анной Васильевной, в их семье было шестеро детей: трое сыновей — Борис, Василий, Павел, и трое дочерей — Людмила, Серафима и Надежда. В 1918 году Владимир Павлович был рукоположен во диакона к Ильинскому храму в селе Тимохинском того же уезда (ныне Пышминского района Свердловской области). Здесь его застала Гражданская война со всей её жестокостью не только по отношению к воюющим сторонам, но и к гражданскому населению.
Камыщловский уезд несколько раз переходил от красных к белым и обратно. Местное население разделилось на сторонников красных и сторонников белых. С обеих сторон было ужасающее ожесточение.
Из послания Святейшего Патриарха Тихона, обращённом к православным христианам и пастырям Церкви: «…Не мстите за себя, …но дайте место гневу Божию… Помните завет святого апостола: Блюдите себя от творящих распри и раздоры, уклоняйтесь от участия в политических партиях и выступлениях… Посвящайте все свои силы на проповедь слова Божия, истины Христовой, особенно в наши дни, когда неверие и безбожие дерзновенно ополчились на Церковь Христову».
Руководствуясь словами Патриарха, настоятель прихода отец Александр Карпинский и отец Владимир пытались остановить междоусобицу во вверенном им приходе, но безуспешно.
Весной 1918 г. территория района была занята армией адмирала Колчака (Чехословацким корпусом). Однако период свободы от большевиков был недолгим. Летом 1919 г. войска адмирала Колчака стали отступать. Пастырям, которые оставались на территории, переходившей после поражения белых войск под контроль Советов, большевики устраивали жестокую расправу. Отец Владимир и настоятель церкви отец Александр эвакуировались с армией адмирала Колчака и отступали с белыми до Новосибирска
На следствии в 1929 году отец Владимир так объяснил причину своего ухода: «белые запугивали меня, что если я останусь… то красные расстреляют как… дьякона». Отец Владимир дошёл с войсками до города Ново-Николаевска (ныне Новосибирск), где стал служить в Покровской церкви.
17 марта 1920 года он вернулся в село Тимохинское и в декабре того же года был рукоположен к Ильинскому храму во священника. Вскоре он был переведён в Николаевский храм в селе Тупиынском, в 1925 году — направлен служить в храм Боголюбской иконы Божией Матери в селе Юрмытском Пышминского района Уральской области. В 1927 году власти передали этот храм обновленцам, и отец Владимир вернулся в Николаевский храм в селе Тупицынском, где его застали гонения 1929 года.
В приходе в селе Тупицынском, как показали во время следствия свидетели, он активно проповедовал, призывал прихожан не оставлять храм и молитву, говорил, что современная разруха есть следствие отступления людей от Бога, что православные ныне трудятся, как раньше рабы на помещиков, день и ночь, а труд их идёт лодырям, и это не по закону Божию; «надо жить дружно, один другого защищать и вражду не разводить, тогда хорошо будет жить всем, надо Богу молиться». Крестьянам отец Владимир говорил, что за веру готов пойти на страдания, но никогда не откажется от своих религиозных убеждений. Одному из крестьян он как-то с укоризной заметил, что тот своих детей распустил, один сын уже в «комсомол ушёл, безбожником стал, хлеб у крестьян отбирать учится, потом и чина добьётся, я тебе советую на старости лет греха не творить». За несколько дней до ареста священник, по словам свидетеля, сказал, что власть принуждает его переходить в обновленчество, «но пусть на куски растерзают — не пойду!» — заключил он.
Отцу Владимиру было тридцать три года, когда 1 ноября 1929 года он был арестован и заключен в камеру при окружном отделе ОГПУ в городе Шадринске. Отвечая на вопросы следователя, священник сказал, что «нигде и никогда какой бы то ни было агитации, которая была бы направлена против советской власти и её мероприятий, не вёл. Виновным себя ни в чём не признаю».
14 ноября отец Владимир был снова допрошен. «Виновным по сему делу не признаю, — повторил он, — так как я всецело был далёк от светской жизни и совершенно никакой агитацией не занимался. < > Я как священник проповедовал слово Божие. < > Я ни в каких партиях не состоял, политикой совершенно не интересовался. Посему я вины за собой не чувствую».
26 ноября было составлено обвинительное заключение, и в тот же день отец Владимир из тюрьмы ОГПУ был переведён в городскую тюрьму. 26 декабря 1929 года Коллегия ОГПУ приговорила батюшку к пяти годам заключения в концлагере.
Вернувшись из заключения, он вновь стал служить в Николаевском храме в селе Тупицынском. В 1936 году власти вознамерились закрыть храм. Отец Владимир, узнав об этом, попросил верующих собрать подписи под прошением, чтобы храм не закрывали. На некоторое время власти отступились, но в середине 1937 года начались массовые аресты священнослужителей и мирян, и 8 июля отец Владимир был арестован и заключён в тюрьму в городе Камышлове. По делу было арестовано почти всё духовенство района и часть активных мирян, всего около тридцати человек. Все священники, проходившие по делу, были тихоновцами. Следствие обвинило благочинных в создании контрреволюционной монархической организации, ставящей своей целью восстановление монархического строя. Все обвиняемые, за исключением отца Владимира, под нажимом следствия признали себя виновными в возводимых на них обвинениях.
— Вы арестованы как участник контрреволюционной монархической группы, возглавляемой [благочинным] Якутовичем. Следствие располагает неопровержимыми данными о вашей контрреволюционной деятельности. Намерены ли вы дать правдивые показания? — спросил отца Владимира следователь.
— Ни в какой монархической организации, возглавляемой Якутовичем, я не состоял и не состою. Этим я поражен и считаю ложью показания Якутовича.
— Вы даёте ложные показания, следствие требует дачи правдивых показаний, — настаивал следователь.
— Я человек глубоко религиозный, — ответил отец Владимир. — В силу религиозных убеждений не согласен с безбожием и остаюсь непримирим с ним, ведя активную борьбу с безбожием совершением богослужения и исполняя таинства и обряды для верующих. Глубоко убежден, что существует Господь как Творец всего видимого и невидимого.
Отцу Владимиру было поставлено в вину также и то, что он рассказал о явлении Пресвятой Богородицы и святителя Николая некоему крестьянину во время Великого поста 1928 года. Иеромонах Никита (Сапожников), арестованный в 1927 году и сосланный в Пермскую область, в своё время так записал это явление:
«Выехал из села своего крестьянин земли Пермской в соседнее село, верст за тридцать, по своим хозяйственным надобностям. Мужик старый, верующий, зажиточный. Всё, что было у него, отобрали, в тюрьме сколько-то сидел, да Господь вновь всем благословил его. Едет путем-дорогой, видит: в стороне на снегу новенький мешок-пятипудовик пустой лежит. Остановил старик лошадь да думает: «Кто бы это сбросить мог? Да лежит-то в стороне, на поле. Кругом никого…» Вышел из саней, пошёл к мешку, нагнулся поднять его, да не может. И так дернет, и так потянет, видит, что мешок в землю врос: сверху — пустой, а внизу — с зерном. Время идёт, пора бы и ехать, а он всё вкруг мешка бьётся. Заморился даже, а поделать так-таки ничего не мог. Как ни досадно, а пришлось отступиться. «Не в добрый час, видно, выехал», — подумал старик и, перекрестившись, поехал дальше… Проехал верст с пяток, издали видит — бочонок новенький на дороге лежит. «Что за притча? С нами крестная сила!» Прочёл он молитву, лошадь останавливает да идёт к бочонку. А он тоже как прирос к земле. Солнце за обед повернуло, к закату клонится, а старик всё с бочонком возится. Да как на грех, ни попутчика, ни встречного человека нет, чтобы подсобил. От бочонка тоже отступиться пришлось. Даже рукой махнул да изругался старик. Сел в сани да лошадь больно стегнул.
Едет хмурый и на сердце тоска. Сколько-то еще проехал, видит: далеко впереди попутно ему человек идет, да быстро так, насилу нагонять его стала добрая лошадка. Видит — женщина. Стал старик подъезжать, а она услышала да в снег свернула, да быстро, как бы испугавшись, как можно дальше старается отойти. Старик придержал лошадь да смотрит на нее: женщина старая да хорошая такая, только вся в крови, израненная, да слезы так и бегут из глаз. Одежда прежде была на ней хорошая, да вся изодрана, запачкана. Остановился старик и спрашивает: «Что это, матушка, с тобой сталось? Злые люди, что ли, обидели? Садись, подвезу». А та еще дальше отходит да закрывается, будто он ее ударить хочет. Постоял, постоял старик да тронул шажком лошадь. Тоска на сердце еще глубже запала. Едет и оглядывается, а та все как отошла, так в снегу и стоит.
Дорога пошла под изволок и скрыла её за бугром, а впереди опять человек идёт, по пути ему, идёт крепкой поступью, не торопясь, в руках палка высокая. Идёт без шапки, голова, как лунь, белая. Услышал, стало быть, что сзади кто-то едет, остановился. Старик, поравнявшись, принял предложение крестьянина и сел в телегу к нему, а тот говорит: «Бог тебя вот послал. Вижу, что и ты человек нездешний и идёшь не так. Скажи ты мне, Христа ради, развяжи ты душу мою: что всё это значит? Чудится мне, что всё ты знаешь…» А спутник его сидит рядом, молчит и глубокую, видно, думу думает. Потом и говорит: «Затем-то я и сел к тебе, что сказать надобно. Мешок, что ты поднять не мог, вот что значит: много вашего крестьянского хлеба в землю побросано, да не вам взять его, и до великого голода жить вам, мужикам, впроголодь. Бочонок же, что ты не осилил, вот что значит: много денег вашим мужицким потом и кровью наработано, да не вам взять их. И будете вы до великой войны в постоянной нужде жить». Не выдержал, перебил его старик. Сердце в нём, как голубь, бьётся, и дума трепещет. «Скажи, — просит, — а кто же эта женщина, что обогнал-то я?» Прохожий помолчал да тихо так говорит: «Царица Небесная, Матерь Божия. Вот что вы с Ней сделали. Оплевали, насмеялись, изранили всю… Она, Которая прибегала на помощь каждому великому грешнику, за каждого со слезами молила Сына Своего, Которая Сама в скорбях ваших являлась к вам, Она бежит от вас, так как нет Ей среди вас на кого положиться». — «Да что ты, родимый, — весь, как в лихорадке, снова перебил старик, — мы креста не сымали и церкви не оставили, и попа всегда принимаем». — «Так, — остановил его спутник, — на глазах ваших ругались над Ней, при вас плевали в Неё, ризы Её рвали, а вы молчали да сторонились, как не видите. При вас Её гонят, и имя Её поносят, а вы, оберегаючи себя, постоянно предаете Её. Как вы бы не допустили, никто бы не смел не то что пальцем тронуть Её, словом хульным обмолвиться». — «Верно твое слово, — тихо сказал старик, и слёзы полились из глаз его. — А ты кто будешь? — с робостью уже спросил он. — Вот и ты в крови весь, да одежда твоя порвана». — «А я Николай Чудотворец буду», — отвечал тот. И нет уже его в санях, а стоит он на дороге. Старик к нему в ноги: «Великий угодник Божий, научи, что же нам делать?» — «Молитесь, — говорит, — Бог простит, прикажет — и мы опять с вами будем». Да и пошёл от него. А тут на горке и Владычица показалась. Старик в слезах упал на дорогу, и слова не идут с языка, а мыслями твердит он: «Владычица, Матушка, прости Христа ради». Тем временем святитель уже был около Неё и припал к ногам Её. Подняла Она его, и оба легко так верх снега стали уходить всё дальше и дальше, и чем дальше шли, тем светлее становились, а как ступили на зарю, так, как звёзды, загорелись и пошли на небо. Заря потухать стала, а старик всё стоял на коленях среди дороги, глядя в ту сторону, и слёзы текли и текли из глаз его".
По делу отца Владимира были допрошены свидетели, среди них председатель сельсовета, который показал, что в 1936 году перед уборочной он требовал от священника, чтобы тот прекратил антисоветскую агитацию, на что священник ответил, что он делает то, что полагается ему делать как пастырю, оберегающему словесных овец.
Председатель другого сельсовета, с которым лично отец Владимир был не знаком, показал, что однажды встретил священника на дороге и завёл с ним намеренно провокационный разговор, и во время него тот сказал, что Бог за наши грехи послал засуху, чтобы люди вспомнили о Нём.
Одна из посещавших Николаевский храм женщин показала, что священник, беседуя с ней, говорил, что надо ходить в церковь, «церковь забывать не надо, не надо забывать о Боге, Божие слово не умрёт. Вот ведь меня сколько ни мучили, сколько ни терзали, но я с помощью Божией вернулся невредим».
Заведующий начальной школой показал, что священник «умышленно срывал проведение массовых выступлений среди школьников. < > Как пример можно привести: школой в противовес Пасхе было подготовлено… выступление школьников, где главную роль… играл сын Холодковского. Холодковский сознательно задерживал своего сына, не пускал на выступление. < >
Среди учеников можно было всегда слышать, что Холодковские могут выступать и не выступают, и мы не будем выступать".
3 августа следователь вызвал отца Владимира на допрос и зачитал ему показания свидетелей. Но все их отец Владимир отверг как ложные. 7 августа следствие было закончено. Следователь в обвинительном заключении перечислил всё, в чём обвиняли священника лжесвидетели, — участие в контрреволюционной организации, высказывание клеветнических взглядов по адресу партии и советской власти, запрещение вступать в колхозы, написав, однако, что виновным себя священник ни в чём не признал.
11 августа 1937 года тройка УНКВД по Челябинской области приговорила отца Владимира к расстрелу. Священник Владимир Холодковский был расстрелян через день, 13 августа, и погребён в общей безвестной могиле.
Священноисповедник Владимир прославлен в лике святых новомучеников и исповедников Российских Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 13−16 августа 2000 г. Определение Священного Синода от 11 апреля 2006 г.
https://rusk.ru/st.php?idar=87975
|