Волна антихристианского вандализма в Европе — и что это значит

Как сообщает Институт Гейтстоун, в своем недавно выпущенном докладе, в 2019 году Западная Европа пережила неслыханную волну антихристианского вандализма. Институт

«проанализировал тысячи сообщений газет, полицейских отчетов, парламентских расследований, и сообщений социальных сетях, из Британии, Франции, Германии, Ирландии, Италии и Испании. Исследования показывают, что примерно три тысячи христианских объектов — церквей, школ, кладбищ и монументов, за 2019 год подверглись вандализму, разграблению или осквернению — рекордный уровень проявлений антихристианского кощунства.

Более всего нападений на христианские объекты отмечено во Франции, где церкви, школы кладбища или монументы подвергались разгрому, осквернению, или поджогам со средней скоростью три инцидента в день. В Германии, согласно полицейским отчетам — примерно два инцидента в день.

Те, кто совершают такие атаки — которые включают поджоги, разграбления, издевательства, испражнение и мочеиспускание в святых местах, осквернения, нанесение сатанинских надписей, и вандализм — редко оказываются пойманы. Но даже в этом случае полиция и медиа часто скрывают информацию об их личностях и происхождении. Про задержанных часто говорят, что они страдают душевными расстройствами; поэтому анти-христианские нападения обычно не характеризуются как «преступления ненависти»…

При нападениях на католические церкви особенно часто подвергаются осквернению Святые Дары, а статуи Иисуса и Марии разбиваются и подвергаются глумлению".

По сообщению авторов доклада, часть нападений совершается экстремистски настроенными беженцами, недавно прибывшими в Европу — но они ответственны далеко не за все подобные случаи. Как говорится в докладе,

«Некоторые нападения, особенно против римо-католической Церкви, которую некоторые радикальные феминистки и радикальные секуляристы воспринимают как символ патриархальной власти и авторитета, носят политический характер. Такие нападения включают изуродование церквей и религиозных символов политическими надписями, по большей части, анархистского или феминистского характера. Например, в Женеве, Швейцария, знаменитый памятник протестантской Реформации, известный как „Стена Реформации“ был вандализирован раскраской, формирующей радужный флаг ЛГБТ».

Доклад приводит и ряд других подробностей — но не будем переводить его полностью, это заняло бы слишком много места, суть проблемы понятна. И побуждает о многом задуматься.

Прежде всего, все упомянутые безобразия происходят в Западной Европе — не на Ближнем Востоке, не в Африке, не в Чили, где недавно участники беспорядков громили католические храмы и разбивали статуи Иисуса и Марии. А именно в Западной Европе, которую мы привыкли считать воплощением порядка и благоустройства, где всегда вежливые и неподкупные полицейские, цветы и клумбы, и благословенный край мира и всеобщей благожелательности.

Удивительно и то, что обычно западноевропейские города (как теперь все больше и наши) нашпигованы камерами слежения, а программное обеспечение распознает лица — так что видеозаписи преступлений моментально попадают в полицию, и, как мы знаем, нередко утекают и в сеть.

Более того, часто вандалы сами позволяют себя идентифицировать, нанося на храмы лозунги политического содержания; выяснить, кто в этом городе исповедует соответствующую идеологию, можно путём самого краткого поиска по социальным сетям. Иначе говоря, никаких технических трудностей с расследованием и пресечением подобных преступлений возникать не должно, и неспособность западноевропейских государств пресечь волну антихристианского вандализма, по-видимому, имеет не технические, а политические причины.

То, что на деятельность полиции могут оказывать самое сильное тормозящее действие соображения политического характера, хорошо известно на примере британского Ротерхэма, где власти покрывали банду насильников, десятилетиями растлевавших несовершеннолетних девочек. К тому времени когда дело, наконец, дошло до суда, число жертв достигло, по сообщению BBC, 1400.

Вопиющее бездействие полиции, было, очевидно, связано с тем фактом, что насильники были пакистанцами, а их жертвы — белыми англичанками. Полиция гораздо сильнее опасалась обвинений в расизме, чем в пособничестве преступникам. Поскольку призывы защитить белых женщин от насилия со стороны иммигрантов — любимая тема крайне правых, полиция была скорее готова покрывать насильников, чем быть заподозренной в ультраправых настроениях. Конечно, нежелание пресекать преступления, если их совершают представители меньшинств, в итоге только играет на руку тем самым крайне правым, которые — увы, небезосновательно — обвиняют государство в предательстве своего населения, а энергичное подавление этнической преступности — залог межнационального мира. Но каждый конкретный полицейский чин понимает, что на его личном положении и карьере слишком усердное исполнение его прямых обязанностей может сказаться самым пагубным образом. Профессиональные борцы с расизмом гораздо влиятельнее и лучше организованы, чем матери несчастных девочек.

Защита христианства политически несколько менее токсична, чем защита белых женщин, но тоже не помогает человеку комфортно встроиться в политический мейнстрим. Дело в том, что усердно декларируемая борьба за равенство, против всех форм дискриминации, которая для любого «приличного» политика является обязательной, предполагает чёткое деление на уязвимые группы, которые нуждаются в защите, и группы угнетающие, защищать которые нелепо.

Идеологически такой взгляд восходит к марксизму — мир делится на угнетённых и угнетателей, причём к какому именно классу принадлежит человек, можно сразу и легко определить. Нравственная правда всегда на стороне «угнетённых», а всё зло и несправедливость всегда исходит от «угнетателей». Для Владимира Ленина сама постановка вопроса о том, что пролетариат может несправедливо обойтись с помещиками и капиталистами (как и церковниками) была бы непонятной. Пролетариат всегда исторически прав, а угнетателям, помещикам, капиталистам и церковникам всегда так и надо. Невозможно подходить с одним и тем же стандартом к силам прогресса, которые должны победить во имя блага всего человечества, и силам реакции, которые являются источниками всякого зла.

Современное либеральное мировосприятие многим обязано неомарксистской франкфуртской школе, которая видела двигатель прогресса не столько в пролетариате, сколько в интеллигенции и маргинальных группах, вытесненных на обочину старого общества. Комбинируя марксизм и фрейдизм, последователи этой школы полагали, что корень человеческих зол и бед, формирования тех «авторитарных личностей», которые ответственны за фашизм и все формы угнетения, лежит в репрессивной сексуальной морали, которую человечеству навязало христианство.

В этом одна из причин (хотя не единственная) настойчивого продвижения распущенности и извращений — и той острой враждебности к традиционной семье, которая является бросающимся в глаза маркером современного либерализма.

Для такой картины представители старого мира — как тот самый белый патриархальный гетеросексуальный мужчина, который каждое воскресенье ходит, контра, в церковь — могут быть только угнетателями. Церковники также не могут быть жертвами несправедливости и гонений, как они не могли быть жертвами несправедливости для большевиков.

Говорить о том, что церкви являются жертвами нападений на почве ненависти — значит расшатывать всю либеральную картину мира. В этом либералы отличаются от большевиков, которые совершенно не боялись этого слова и открыто говорили о своей «классовой ненависти».

Для либералов «ненависть» — это исключительное свойство реакционных, консервативных сил. «Ненавистники» (haters) — это исключительно те, кто выражают несогласие с либеральной повесткой дня. Например, родители, которые не хотели бы, чтобы их дети подвергались ЛГБТ-индоктринации в школах — «ненавистники». Джордан Питерсон, психолог и философ, который (в самом академическом тоне) оспаривает принуждение к употреблению «трансгендерных» местоимений — «ненавистник». Бывший гендиректор Mozilla Брендон Айк, который в 2008 году пожертвовал тысячу долларов на политическую кампанию в защиту традиционного брака — «ненавистник».

Зато прогрессивный активист, который врывается в церковь с кувалдой и разбивает лица статуям Иисуса и Марии — он никоим образом не «ненавистник». Ну, может быть, он немного далеко зашёл в своем справедливом протесте против той силы мизогинии, гомофобии и вообще всяческого угнетения, которой является христианство. А может, и не зашёл. Называть это «ненавистью» в любом случае недопустимо в приличном либеральном обществе.

Все категории нападающих — экстремисты из числа недавних беженцев, феминистки, ЛГБТ — относятся к прогрессивным и угнетённым группам, которые в текущем идеологическом климате трогать себе дороже. Это, видимо, оказывает очень сильное тормозящее влияние как на полицию — которая, как и в Ротерхэме, опасается проявить чрезмерное усердие, так и на медиа, которые больше времени уделяют обличению консерваторов, которые раздувают и преувеличивают отдельные и ничего не значащие случаи.

В России нападения на церкви случаются — но не с такой частотой, и говорить о волне вандализма западноевропейских масштабов у нас не приходится. С одной стороны, можно похвалить наших антиклерикалов, которые держатся в рамках. С другой — отметить, что государство не является либеральным и никакого благоволения преступлениям против Церкви не оказывает.

Но мы не живём на другой планете; глобальный либерализм — чрезвычайно мощная, политически и финансово, идеология, которая настойчиво пытается проникнуть и в наше общество. Прежде всего — как это происходило и Западе — в политическую и медийную элиту.

И нам надо отдавать себе отчет, что эта идеология — совсем не про свободу. И не про равноправие.

https://radonezh.ru/2020/01/14/volna-antihristianskogo-vandalizma-v-evrope-i-chto-eto-znachit