Отрубленные руки как риторический приём

Полемика, развернувшаяся вокруг законопроекта о семейном насилии, интересна не в последнюю очередь своими методами воздействия на общественное мнение — причём методами, сложившимися и уже хорошо отработанными в других странах. Один из таких методов — использование громких преступлений, или даже медийное раскручивание их, когда они оказываются недостаточно громкими.

Мы видим это, например, когда всех, кто настороженно относится к законопроекту, обвиняют в том, что они пособники страшных преступлений — например, часто упоминается психопат, который отрубил жене руки. Если вы против того, чтобы руки рубить — вы должны быть за этот закон; любой вменяемый человек, естественно, против — следовательно, вы должны быть за закон.

В общем случае, этот риторический приём выглядит так: бесспорно возмутительный случай Х является примером отвратительного явления Y; для борьбы с этим Y следует принять воззрения и комплекс мер Z. Или, коротко говоря, если вас возмущает Х, вы должны поддержать Z.

Старым, и уже классическим примером того, как частным преступлением обосновывается глобальная политика, является случай Мэттью Шепарда. В 1998 году в Вайоминге двое гопников познакомились в баре с молодым гомосексуалистом, заманили его к себе в машину, увезли, ограбили, жестоко избили и привязали к изгороди — где он и скончался. Гопники ещё намеревались ограбить его дом — но не успели, их схватили. Это преступление послужило поводом к грандиозной — и продолжающейся до сих пор — политической кампании, которая полностью изменила культуру и законодательство США. Про несчастного юношу писались колонки, пьесы, поп-песни и произведения классического жанра, где упор делался на то, что он не просто жертва хулиганства и грабежа, но именно «гомофобии», поскольку гопники, по мнению общественности и суда, действовали именно из ненависти к гомосексуалистам.

С тех пор (все эти двадцать лет) несчастный Шепард извлекается на свет всякий раз, когда кто-то смеет невосторженно отзываться о настойчивом продвижении ЛГБТ идеологии. Ведь любой, кто не поддерживает мер по борьбе с «гомофобией» — сам кровавый «гомофоб», солидарный с убийцами, и руки его по локоть в крови бедного юноши.

Конечно, если посмотреть на всё это несколько отстраненно, то жертвой гопников может стать любой посетитель бара — особенно если он неосторожен в употреблении спиртного и случайных знакомствах, и наверняка огромное количество преступлений такого рода были совершены, совершаются, и, увы, ещё совершатся. Было бы странно, например, считать подвыпившего человека, на которого напали грабители, жертвой «алкофобии» и по этому поводу требовать внушать людям, начиная с детского сада, что водка — это равноправная разновидность хлеба.

Более того, среди огромного числа преступлений, которые совершаются в мире (или даже в отдельной стране) можно найти какие угодно. Например, случай с Мэри Сташович, благочестивой католичкой, матерью пятерых детей, которая была жестоко убита в 2002 году гомосексуалистом за то, что с неодобрением отзывалась о его образе жизни.

При наличии желания и ресурсов и из этого случая можно было раскрутить мощную пропагандистскую кампанию, обличить кровавых христианофобов, потребовать ввести уроки закона Божия во всех государственных школах в видах борьбы, опять же, с кровавой христианофобией — как в наши дни на Западе вводят уроки ЛГБТ. Это было бы не менее логично — или, вернее, не менее алогично. Но этот случай, очевидно, оказался не востребован.

Все преступления ужасны — но медийную раскрутку они получают не по признаку ужасности, а по признаку политической востребованности. Как метод воздействия на общественное мнение, это работает — люди реагируют эмоционально, и когда им предъявляют возмутительное злодеяние, они не занимаются криминологическим анализом, а бурно негодуют. Психологически люди склонны в любом конфликте определять две стороны — и ответ на вопрос «так ты за кровавых убийц или ты за наше правое дело» кажется очевидным. Люди, которые возмущаются преступлением и требуют принять любые меры, чтобы такое не повторялось, чувствуют себя на вершинах моральной правоты — и им совсем не хочется спускаться с них, чтобы рассмотреть проблему со всех сторон.

Это особенно верно в отношении преступлений против женщин. Мужчина создан защитником женщины, и сообщения о злодеяниях такого рода всегда вызывают резкую эмоциональную реакцию — такова наша природа. Эту её особенность всегда использовала, например, военная пропаганда, подчеркивая (или даже домысливая) именно бесчинства противника в отношении женщин. Мы — на уровне инстинкта, ещё до того, как выясним какие-либо подробности — испытываем острую ненависть к насильникам и горячее желание защитить женщин.

Поэтому в том риторическом приёме, который мы рассматриваем, использование преступлений против женщин особенно эффективно. Вы читаете о том, как мерзавец отрубил жене руки, и вас буквально тошнит — вы готовы решительно поддержать что угодно, лишь бы такого рода злодеяния были надежно предотвращены. И в этом момент, когда у вас подскочило давление, в крови адреналин, и вы бы своими руками убили негодяя, окажись он рядом, вам и объясняют, как нужно смотреть на мир и что нужно делать. Срочно принимать новый закон, вводящий, по сути, презумпцию виновности мужей вообще. Вы должны поверить, что дом — это самое опасное место, а «патриархальная семья» — место страшного террора и мучительства, с которым, конечно, следует покончить, мужья или отцы — не возлюбленные и не защитники, а враги, с которыми нельзя оставаться под одной крышей. Иначе говоря, пока руки ваши трясутся от гнева, вас побуждают подписаться под политической программой, направленной на уничтожение семьи как таковой.

В этом отношении очень показательна выборочность преступлений — и те обобщения, которые из них делаются. Если посмотреть на феминизм как на в целом западное явление, которое заимствуется и у нас, нельзя не заметить интересной особенности.

Шовинистическая свинья и патриархальный насильник — это всегда местный, человек христианской культуры, прежде всего, отец или муж, который угнетает женщину, более всего, в семейном контексте, заставляя её «беременной и босой» тяжело и бесплатно трудиться на кухне. Насильники, которые не принадлежат к этому типу, находятся вне поля зрения.

Например, в британском городе Роттерхем банда злодеев десятилетиями похищала, запугивала и насиловала девочек из бедных английских семей при полном попустительстве полиции. Всего, по сообщению BBС, речь идёт о более, чем 1400 жертвах. Масштабы злодеяний, то, что они произошли, казалось бы, в одной из самых благополучных стран Запада, вопиющее бездействие государства — всё это могло бы вызвать неслыханный взрыв негодования в феминистском сообществе. Но не вызвало. Как показывает простой подсчёт ссылок, выдаваемых поисковиками, даже вице-президент США Майк Пенс, заявив, что не станет обедать наедине ни с одной женщиной, кроме своей жены, вызвал в этой среде намного большее негодование.

Это поразительное игнорирование масштабного сексуального насилия требует своего объяснения. Девочки для западных феминисток свои, западные, английские. Власти, которые заслужили самого резкого порицания — тоже. В чём же дело? Впрочем, о преступлениях, жертвами которых становятся, например, жительницы Швеции, мы тоже узнаём не от негодующих феминисток. Дело явно не в жертвах.

Дело в злодеях, которые просто не вписываются в идеологию. Роттерхемские насильники — пакистанцы, которые никак не принадлежат к угнетательской христианской Церкви и, тем более, не связаны с жертвами семейными узами. Они абсолютно бесполезны для нападок на семью и Церковь. Поэтому их жертвы — все 1400 — остаются политически невостребованными феминизмом. Если кто и ухватывается за эти преступления, так это националисты, которые используют их для продвижения своей программы и всячески подчеркивают этническую принадлежность злодеев.

Конечно, нам скажут, что националисты не правы, в любой большой группе найдутся порядочные люди и преступники, не надо обобщать. И действительно, не надо — один из наиболее достойных епископов англиканской Церкви, сохраняющий некоторый здравый консерватизм в этом бедственно либеральном сообществе, Михаил Назир-Али — пакистанец по происхождению.

Но тогда давайте не будем обобщать и в отношении другой группы — женатых мужчин. То, что один негодяй отрубил жене руки, ничего не говорит нам о мужьях или о семейной жизни в целом. Собственно, этот вопиющий случай и привлёк такое внимание именно в силу его необычности.

Дом — не самое опасное место. Ваши родные — не самые опасные люди. Семья — не место эксплуатации и угнетения, а место взаимной любви и заботы, которою следует тщательно беречь и защищать.

А манипулятивные приёмы, которые играют на ваших эмоциях, ничего не доказывают — и не могут доказывать. Принимать решения, просто потому, что кому-то удалось разозлить вас или напугать, было бы большой ошибкой.

https://radonezh.ru/2019/12/04/otrublennye-ruki-kak-ritoricheskiy-priem