 |
| Православие и Мир | Роман Гетманов | 24.06.2019 |
Когда пациентка рожает, доктор Гетманов всегда шутит. Его задача — показать, что женщина в родах — не умирающий человек, который через 2 минуты отправится на кладбище. Он может найти общий язык с любой беременной, даже если та пришла с обязательным списком из 100 пунктов. Только с одним отношения у доктора не складываются. Это стандарты медицины. О них он говорит жестко и горько одновременно. Отец десятерых детей, акушер-гинеколог Роман Гетманов рассказал корреспонденту «Правмира» Валерии Дикаревой, почему стандартизация разделяет больного и врача и в чем «тихий ужас» современной медицины.
Женщине я говорю, что кладбище недалеко и мы туда всегда успеем
— Многие акушеры говорят, что их работа никогда не становится конвейером, что невозможно привыкнуть к появлению человека на свет. Вы это также ощущаете?
— Конвейером-то назвать нельзя. Но, конечно, какие-то эмоции притупляются с возрастом, с опытом. Это не конвейер, потому что каждый человек требует своего внимания. Хотя лучше всего, когда женщина не требует внимания никакого, а приходит и спокойно рожает. Это и есть образец родов. Но такого всё меньше и меньше.
— С чем это связано?
— Центры, которые отвечают за роды, находятся в подкорковых структурах мозга. Под корой у нас все одинаковое, что у лягушки, что у тритона, что у зайчика. Там основные центры: дыхательный, сосудистый и тот, что отвечает за роды.
С точки зрения физиологии, собачка, кошечка и человек должны рожать одинаково. Но похожего мало. Главная проблема женщины в родах — возбуждение коры. Когда начинает работать вот этот механизм: «А что вы мне делаете? А что будет дальше? А почему так? Почему не так? Когда я рожу?» — это косвенные признаки, что к родам она не готова.
— А признаки, что готова, какие тогда? Молчит и вообще вопросов не задает?
— Нет, когда она ко всему относится философски. Идеальные роды по Мишелю Одену происходят в комнате, где нет окон, а только дверь, помещение обито матами, есть ванная, может висеть канат. Женщину со схватками там закрывают и оставляют одну. Вот если бы с вами в родах так поступили, то на следующий день, уверяю, была бы большая жалоба в Министерство здравоохранения. Что вас мучили и бросили и вообще издевались.
Акушер с мужем заходят тогда, когда нужно. Цель — чтобы в родах кора не работала, и тогда будет все прекрасно. Образец здоровых родов демонстрируют многодетные, которые все знают, ни на что не рассчитывают и спешат пройти этот путь, чтобы успеть домой к остальным детям.
— По-вашему, многодетность отключает кору? Да простят меня многодетные за этот вопрос.
— Отключает опыт, принятие того, что это твой путь, судьба, жизнь. А все остальные могут помочь, когда будет патология. А делать из нормы патологию не надо.
— Как отключить кору, если нет опыта?
— Это с детства надо. Отказаться от многих представлений, которые царят в мире. Тогда, может, человек вернётся к естеству. Ну, как с этим бороться, с XXI веком?
А теперь самое главное. В Библии есть замечательные слова. Адам будет работать в поте лица своего, а Еве что сказано?
— В муках будешь рожать.
— Во-о-от. Вроде это заповедь: написано, значит, для чего-то нужно. Когда я начинал работать, не было повсеместного обезболивания родов. Мы это делали, исходя только из медицинских показаний. Например, дискоординация родовой деятельности: матка быстро сокращается, шейка спазмируется, продвижения в родах нет. Снимается только одним: раньше промедолом, теперь эпидуральной анестезией. Сегодня на врачебных конференциях звучит: «Женщина была обезболена». Любая.
— Многие акушеры говорят, что эпидуральная анестезия ни на что не влияет и вообще это благо.
— Влияет. Это мнение, оправдывающее наши слабости. Я к тому, что если Бог нам дал какую-то заповедь, не надо с ней бороться. Если что-то делается по показаниям — кесарево сечение, эпидуральная анестезия в родах — это ведь одна ситуация, мы лечением занимаемся, помогаем конкретной женщине в конкретный момент. А если делаем, только чтобы обезболить — это совсем другое.
— А если по делу, мы, значит, не нарушаем того, что сказано?
— А мы спасаем человека, двух даже. Если по делу. Если мы не будем дискоординацию лечить, ребёнок окажется в тяжёлой асфиксии, и женщина его не родит. Или родит, но искалеченного. И возвращаясь к вашему вопросу.
— К вопросу про кору. Можно ли современной женщине её отключить, если это так нужно в родах? Вы её как отключаете пациенткам?
— У каждого врача свое творчество. Я всегда шучу, балагурю, рассказываю анекдоты, или с неё требую смешные истории. Моя задача — показать, что она не умирающий человек, который через две минуты отправится на кладбище. И говорю, что кладбище недалеко, мы всегда туда успеем. Пытаюсь её вернуть на землю грешную. Всегда надо находить общий язык с женщиной. Если не получается — просить кого-то из бригады. Это очень важно. Хотя обо всем лучше говорить ещё до родов, конечно.
Пуповину будем ножницами перерезать или мужа грызть позовем?
— И как вы говорите с женщинами до родов?
— Я объясняю, что всегда работаю в интересах ребёнка. Вы, женщины, так устроены, что через 2 часа забудете про свои роды. Ну, на следующий день. И вас будет интересовать только одно — состояние вашего ребёнка.
Все, что надо сделать, чтобы вы его родили здоровым, я сделаю. Любые современные методы в нашем центре есть. Согласны вы или нет? И все соглашаются.
А другого варианта нет, потому что идти на поводу у женщины — это самый последний путь. Некоторым женщинам лучше не рожать, а оперироваться. Это тоже мой опыт.
— Приведите пример, что значит — «на поводу»?
— Когда женщина начинает вами руководить в родах. Приходит со схватками, а у нее распечатаны 100 вопросов. И ответов. Вам предложено с этим ознакомиться и по пунктам действовать. Если Господь милостив и будут хорошие схватки, она эту блажь быстро забудет и всё будет нормально. Но если она в это упрётся, то можно ждать и дискоординацию, и слабость родовой деятельности, то есть течение родов будет совсем другое и с другими последствиями.
— У вас бывает, что женщину замкнёт на каком-нибудь 25-м пункте и всё?
— У меня не бывает, я опытный доктор, знаю, как бороться. Всё превращаю в шутку обычно. Был такой дядька, Чарковский, с идеями, что женщина должна рожать в воде и общаться с дельфином, который плавает в Черном море. Особенно мне всегда нравилось, что муж должен зубами перекусить пуповину.
Поэтому, когда женщина чего-то эдакого требует, напоминаю про эту пуповину: мол, будем ножницами перерезать или мужа грызть позовём? Настрой меняется сразу.
— Так можно хоть что-то запланировать в родах или это полностью стихийный процесс?
— Ох, если бы можно было хоть что-то запланировать, я был бы самым счастливым человеком. Мы даже не знаем сроков родов. Беременность с 37-й по 42-ю неделю, в любой момент можно начать рожать. Можно и в 40 недель родить доношенного, но незрелого, дышать не захочет, грудь не возьмет. Поэтому в нашей профессии всегда надо держать руки в карманах, ждать.
— Что значит «держать руки в карманах»?
— Это из классического учебника по акушерству. Что должен делать акушер в различных патологических состояниях в родах? Ответ: держать руки в карманах, не суетиться и их не доставать раньше времени. А уж если вы достали руки и начали работать, тогда должны действовать быстро, чётко и грамотно.
Понимаете, мы не знаем, через что должна пройти семья, которая к нам приходит. Что там ей уготовано. И что думаете, мы не пытаемся сопротивляться? Когда я начинал работать, в Москве процент кесаревых сечений был около 3−4%. А сейчас 40%.
— Сопротивляться чему и при чём тут кесарево?
— А мы боимся рожать. Операция длится 30 минут. А естественные роды — 8−12 часов. Если ребёнок после кесарева умрёт, а доктор его спасал изначально, ну, значит, умер. Вот для того, чтобы не стать врачами-убийцами, мы.
— А, перестраховываетесь!
— Конечно! Мы теперь людям не даём шанса реализоваться. Вам больше 30, крупный ребёнок? Да чего я буду с этим заниматься! Ведь меня потом на любом разборе спросят: «Как вы такую женщину пустили в роды?» Поэтому сегодня акушерство закончилось. И это и есть современный век.
Стандарт соблюдён? Соблюдён. Человек где? Человека нет
— А что началось?
— То, что творится за окном. Что произошло и почему надо сваливать на пенсию окончательно? К нам пришла стандартизация. То есть умные дяди и тёти написали на любое состояние в акушерстве алгоритм действий доктора: раз, два, три, четыре. Если что-то случилось, допустим, умер ребёнок и женщина, берут стандарты: была такая-то ситуация, вы сделали то и это. К врачу никаких претензий. Но если в этот перечень попадёт то, что вы не сделали, значит, будете за это отвечать.
Всё превратилось в тихий ужас, медицина закончилась. Подход изменился, мы выполняем стандарты. Выполнили — и отойдите все от нас.
— Неужели нет ничего разумного в стандартах?
— Конечно, их тоже писали не последние люди и не то чтобы они хотели вреда. Там есть здравый смысл, но его надо ещё найти в этом огромном наборе всего и вся, а виноват будет доктор, который оказался в этот момент с конкретной женщиной.
Нас всегда учили, что мы лечим не болезнь, а больного. Вот вы сидите, такая симпатичная и молодая, а у нас может быть одна и та же болезнь, но это не значит, что обоих надо лечить по анализу мочи. Все эти стандартизации превратили нашу работу в ужас, потому что не всё вписывается в стандарты.
— Можете пример привести?
— Однажды следование стандартам погубило женщину. У неё была преэклампсия тяжёлой стадии, лечится только одним — экстренным родоразрешением. Я её прооперировал, ушёл домой, всё было хорошо. Но в стандартах было написано, что ей надо сделать КТ. Женщину в тяжёлом состоянии потащили в другой корпус, на каталке, там она провела 3 часа в очереди, развернула приступ судорог с кровоизлиянием в мозг и померла. Зачем её туда потащили? Стандарт соблюдён? Соблюдён. Человек где? Человека нет. Кому было нужно КТ при отсутствии любых клинических признаков нарушения мозгового обращения?
— А бывает, что врач не соблюдает стандарты с целью спасения больного?
— У меня недавно зять чуть не умер, у него панкреонекроз был. И по стандартам он должен был помереть, но ему не дали. Просто там оказались хорошие врачи, которые работали не по стандартам, а делали то, что этому конкретному больному было нужно. С его весом, ростом, характером и так далее.
— А как вы лавируете между стандартами и реальной жизнью?
— Меня уже никто не трогает, потому что я пенсионер. Мне 60 лет исполнилось. Но я долго не продержусь. Ну, надо выбирать, где-то дифференцировать, ну что вы меня подводите под статью, ха-ха. Главным должен быть пациент, страждущий человек. Больной раком, пневмонией, рожающая женщина — они для нас самоцель.
А стандартизация нас отделяет от больных, разобщает с пациентом. Смысл её только в одном: чтобы при страховых случаях суд мог выносить обвинительный или оправдательный приговор. Так живёт вся американская система медицины, а это не лучшая система, по моему мнению. Даже если вылечил больного, но пренебрег рекомендациями, ты будешь под ударом. Мы выхолащиваем медицину. В ней не осталось врача, а только то, что может сделать любой фельдшер.
— Хорошо, а как надо тогда, по-вашему?
— Я не против стандартов. Но не надо перестраховываться, по 200 анализов и исследований делать. А пока вы это всё делаете, человек может погибнуть.
Врачу надо оставить творчество. Мы целыми днями пишем бумаги. Я пишу истории для страховых компаний, а пациентов не вижу. У меня просто на это времени и сил не остается.
Стандарты всегда были. Но теперь нам навязывают алгоритм. Если врач ставит диагноз под вопросом, он должен соблюсти еще 105 стандартов, которые только отнимают время и могут увести молодого доктора совершенно в другую сторону. Врачу надо, чтобы ему дали возможность брать ответственность и не добивали его. А пока медицина превращается в оказание услуг, и мы постоянно ещё думаем, кто и как нас будет судить.
Если женщина забеременела, она готова стать матерью
— На вас в суд когда-нибудь подавали?
— Нет, один раз приходил следователь. Я давно как-то отговорил женщину от аборта, она родила, а потом выбросила ребёнка из окна. И сослалась на то, что доктор Гетманов заставил доносить и родить. Ко мне пришёл следователь с вопросами. Это давно было, а так Бог миловал.
— Вы считали себя косвенно или прямо виноватым в этом?
— Там просто мать её съела. Её прислали на прерывание на больших сроках, я ей всё объяснил, она со мной согласилась, ушла. А наши домашние бывают — у-у-у, и этот психоз послеродовый, он же описан, ну и всё. Это бывает.
— Так вы считаете в таких случаях себя ответственным за случившееся?
— Наверное, да. Но у меня же связи потом нет с женщиной. Она ушла, и всё. Если бы проявила инициативу по новой встрече, я бы никогда ей не отказал.
— Просто про аборты так и говорят, мол, вы, православные, уговариваете женщину оставить ребёнка, но не думаете, как ей потом с ним жить. У вас есть ответ на это?
— Это несерьезный разговор, ерунда. То же самое, что «плодить нищету», из этой области. Разговоры людей, которые сами этого не испытывали и отношения никакого не имеют. Жизнь ставит всё на свои места. С этими вопросами надо обращаться по адресу.
— Какому?
— К духовенству. Церковь такая-то, адрес такой-то, священник тот-то. Он вам всё объяснит. Что тут смешивать одно с другим?
— А что именно смешивать?
— Терминология вроде «желанная беременность» и подобные вещи не имеют никакого отношения к жизни. Далеко не каждый случай встречи двух зрелых клеток, мужской и женской, заканчивается беременностью. Посмотрите на мировую статистику, какое количество бесплодия неясного генеза.
И если женщина забеременела, значит, она готова стать матерью. Всё.
Ей это надо объяснить, если у неё такого понимания нет. Остальное — к священникам.
Аборт — грех уникального свойства, он убивает семью
— Вы же отговаривали женщин от абортов? Значит, какие-то аргументы приводили о том, как ей жить с ребёнком, которого она не хочет рожать?
— Да, в 90-е годы я помогал центру «Жизнь» на Динамо. Меня отправили в один из московских роддомов. Я каждый день ездил говорить с женщинами, которые сдавали анализы и хотели сделать аборт. Их не записывали, пока не поговорят со мной. Кажется, 15% на аборты не пришли.
И что меня удивило. Мамы приводили своих дочерей! Я был молодой доктор. И когда я стал горячо объяснять, чем это может закончиться, помню, одна мама долго слушала и потом: «Ой, доктор, чего вы поёте? Я сделала 9 абортов, и ничего. Ну она чем лучше меня?» Это тогда меня убило совершенно.
Были и молодые пары, студенты, которые любят друг друга и не понимают, зачем пришли, всякое было. Я вывел для себя и своих детей стопроцентный закон. И говорю им: «Ребятки, я не призываю вас рожать по 10−15 человек детей. Это ваш выбор. Но не вздумайте никогда сделать аборт». Это грех уникального свойства, он убивает семью. Я это знаю на очень многих примерах. Ничего в семье хорошего после этого не будет.
— Да, вы писали где-то, что не представляете мирный ужин в семье, когда женщина вернулась, только что сделав аборт.
— Там же будут летать тарелки, ножи. Да. Это моя точка зрения. Россия первая в мире по убийству утюгами, поленьями, сковородками, это всё с абортами связано. Не могут люди любить друг друга, если между ними смерть собственного ребёнка. А без любви сойдёшь с ума, не проживёшь в семье. Ну как можно решить «проблему» убийством, ну как?
— Хорошо, женщина принимает решение сама, но под влиянием Романа Николаевича. А потом приходит, кладет вам ребёнка на стол и говорит: «Ну разбирайтесь теперь, раз уговорили». Было такое?
— Ни разу такого не было. Потому что когда мы это создавали, священники Димитрий Смирнов и Максим Обухов брали на себя определённые материальные траты. Они готовы были оказывать помощь таким женщинам. Я давал телефон центра, храм помогал. Это не то, что Роман Николаевич вышел на перекресток и крикнул: «Спасайтесь! А я посмотрю со стороны». Нет, там было всё грамотно организовано. Но это было давно. Хотя мой телефон до сих пор дают женщинам в кризисных ситуациях, и я консультирую по телефону, в неделю несколько таких звонков раздается. Я за свою жизнь, слава Богу, ни одного аборта не сделал.
— Как врач может этого избежать? Это реально?
— Ну, вот я смог как-то. Я просто не хожу туда, где делают аборты. Я сроду не работал в женских консультациях, где выдают направление на аборт. Понятно, что легко такому врачу не будет и среди других он будет выделяться.
Я никогда и трубы на операциях не перевязывал, у меня нет такого благословения. И все мои коллеги знают: если женщина настаивает на стерилизации, я объясняю, что делать этого не умею и не буду. Избегаю манипуляций, которые калечат человека и невозвратны.
— Когда вы, открывая документы женщины, видите там информацию о сделанных абортах, о чём думаете?
— Понимаю, что будет сложно. Раньше я мог судить, а сейчас не могу, это не мое дело, мы не знаем мотивов, которые движут людьми. Я сейчас не агрессивен так, как был в молодости. Упаси Господи! И у каждого человека есть возможность для покаяния, и может быть оно такое, что мне и не снилось. Но внутренне я в напряжении, потому что матка, которая подверглась такой манипуляции, уже скомпрометирована. Там может быть всё, что угодно. Начиная от слишком плотного прикрепления плаценты, кровотечения и так далее.
Когда женщина доверяет, она очень много может рассказать. Многие вот про молодость сокрушаются. Как приходили на аборт такими светлыми, молодыми, студенты, надо диплом защищать, а тут беременность. Вроде бы все здоровы. А у родственников свой план. Дочь вырастили, потратили столько сил, ей учиться, а тут беременность какая-то. Вот через год, когда мы разрешим, пусть будет. А в результате? Диплом есть, но ни ребёнка, никакой любви, всё это разрушается.
Я-б на второй схватке помер
— Как мужчине вообще работается в роддоме?
— Часто жизнь ставит нас в условия потока: 20−30 родов в сутки. Женщины-врачи в этом потоке часто авторитарные, крутые, слышу иногда: «Вот что она там орёт, я рожала и не орала». А мужчины по-другому. Кстати, раньше акушерство считалось мужской профессией, слишком большие физические нагрузки. В общем, психологически мужчины более сострадательны. У меня есть коллега, ему 70 лет, такой широкоплечий гигант с бородой, который говорит: «Ох, я-б на второй схватке умер». Я с ним согласен, я бы тоже помер, а они рожают.
— Почему тогда вы стали акушером, если собирались быть детским врачом?
— Потому что я всегда был максималистом. Я заведовал крупозным отделением в 9-й детской больнице. Что такое круп? Пневмония, бронхиты, и время это лечит. Вообще человека убить очень сложно, догадываетесь? А хотелось чего-то такого, не то чтобы подвига, но драйва.
И я когда побывал на практике в роддоме, увидел страдающих женщин, кровь, так захотелось им помогать! А потом появилась возможность пойти в ординатуру акушерства. И я осуществил свою мечту. И я сейчас очень доволен.
Идёшь домой после этих 20 родов, от усталости шатает, а никто не умер, все здоровы. И это такое ощущение, которое знают только акушеры. Идёшь счастливый. И всё слава Богу.
— А если не слава Богу?
— Это обратная сторона, да. Если что-то случается, уже с работы не идёшь, а всё это гребёшь и гребёшь. За всё надо платить.
— Были в работе случаи явной Божией помощи?
— Я боюсь этих вопросов, потому что помните в Евангелии: «Не искушай Бога своего». Могу сказать честно: я за всю жизнь не сделал ни одного надреза, не прочитав правило преподобного Серафима. Пока мою руки на операции, обязательно читаю.
Чудом считаю рождение внука. У невестки стоял монитор, а там 60 ударов в минуту сердцебиение, дискоординация, должно быть 140. В секунду я влетел в операционную, достал ребёнка и стою, не могу ничего делать. А педиатр за моей спиной, с которой дружим 30 лет, тихонько так: «Роман, работай спокойно, с ребёнком всё хорошо, слышал, заплакал?» Чудо. Для меня чудо. На фоне мекония такое сердцебиение — значит, аспирация уже совершилась практически. А сейчас бегает вон.
— Все роды в своей семье вы сами принимаете?
— У жены принимал всех. А вот у дочерей не могу. Мне только докладывают, что там происходит. Вхожу в родзал, когда ребёнок родился, обнимаю и радуюсь. Не могу! Сердце очень болит. Дочки вон язвят в домашнем чате, что я их не эпидуралю.
У меня 10 детей, внуки пошли, и бывают случаи, когда люди, глядя на нас, не делают аборт. Жена недавно сидела на детской площадке с кем-то из внуков. Женщина подходит: «А вы многодетные, да? Знаете, мы, глядя на вас, не сделали аборт, потому что вы вроде все чистенькие, одетые и с протянутой рукой не стоите, и мы с мужем посчитали, вроде потянем».
Или убьешь жену, или через 5 минут простишь
— Вы говорили, что каждый ребёнок в вашей семье менял атмосферу только в лучшую сторону. Как это получалось?
— Мы внутренне никогда не были против этих детей, понимаете. Хотя у нас анамнез не очень хороший, жена из академической семьи, папа доктор наук, были аборты. А жена окончила школу с золотой медалью и институт с красным дипломом. И у неё были все задатки ученого.
— Пока вы с ней не встретились, видимо.
— Да, всё это я испортил. И родители её долго на меня обижались. Она стала патологоанатомом. И хотя не работала всё это время, всё помнит и подсказывает, когда мне надо что-то уточнить.
Нам семья была важна, хотя дети приносили массу всяких проблем. Например, студентами мы путешествовали, а с детьми уже на байдарках не сходишь, кто это всё понесёт? Моя мама в полушутку говорила: «Знаешь, дети обедняют жизнь» Я понимаю, о чём она. Даже чтобы сходить в театр, надо искать, кто с ними посидит. Но в каком-то смысле дети жизнь обогащают! И теперь мы смеёмся над бабушкиной фразой. Ну как без них жить?
Роман Гетманов с семьей
Год назад меня выросшие дети свозили в Архангельскую область. Четыре байдарки, все мои мальчишки, дочка с мужем, и я ничего не делал! Садился в байдарку и получал удовольствие, они гребли, на стоянке выходишь со спиннингом, а лагерь сам возникает, палатки сами ставятся. Я сказал: «Ребята, мне очень понравилось, давайте ещё!»
— Вы на равных с женой детьми занимались, когда они маленькие были?
— Сейчас я больше ими занимаюсь, а раньше, когда дети росли, я же на работе был. И конечно, всё досталось ей. Дух отца, как у нас называлось, был, конечно. У нас много всяких шуток. Жена говорит, что папа у нас определяет принципиальные, стратегические вещи: за кого голосовать, кто будет президентом, ну, а мама всякие мелочи: где будем летом отдыхать, что нам есть, пить, в какую школу отвести.
Счастье семейной жизни в том, чтобы женщина и мужчина совпали. Чтобы они в унисон дышали. Чтобы не приходилось исправлять то, что уже неисправимо. Поэтому надо жениться на людях своего круга.
— Что вы самое главное поняли за время супружеской жизни?
— Я понял, что мне очень повезло с женой, которую до сих пор очень люблю. И у нас с ней есть договор, что она должна меня похоронить. На другое я не согласен. Ну, это шутки всё, мы всё время смеемся.
С возрастом чувства к жене всё растут и растут. В проповеди одного священника мне очень легло на душу, как старик со старухой умерли в один день. Это и есть счастье. Финал правильной жизни. Любовь возрастает, она уже другая у нас, не та, что была 40 лет назад. Но мы всё равно не можем друг без друга.
Роман Гетманов с женой Ольгой. 2012 год
— Как надо детей готовить к семье, достаточно ли собственного примера?
— В семье главное — жертвенность, и детей надо готовить к этому. Девочкам достаточно атмосферы семьи, а с мальчиками приходится говорить, они иначе устроены. Мальчики медленнее созревают, более инфантильны, что ли. И мне важно своим самолюбивым мальчикам показать, что лучше лишний раз помолчать, стерпеть, чем доводить до плохих последствий.
— И как вы им всё это объясняете?
— Индивидуально. В зависимости от их характера. Один буркнет, я отвечу. И достаточно. А с другим надо долго говорить. Одного сына пришлось в армию отдать. Сейчас он плавает в Перу. С первого курса я видел, что ему институт неинтересен, он просто прошёл туда по баллам. И я объяснял, что из двух путей: лёгкий и нелёгкий, надо выбирать трудный, потому что лёгкий всегда ведёт в никуда, к катастрофе.
Я сказал: слушай, зачем тебе это нужно? Время идёт, тебе неинтересно, столько соблазнов, всё равно в армию придётся идти. Он поставил условие: только морфлот. Ему в военкомате сказали: «С удовольствием» и забрали. Он год отслужил. После перевелся из Москвы в Питер. Взрослый самодостаточный человек! Сделал у меня баню, канализацию, водопровод — его научили, он всё умеет делать. Я вместо того, чтобы кого-то нанимать, жду, когда сын приплывёт с океана, а у меня уже список дел.
— Если бы вас вдруг попросили со старшеклассниками поговорить, какими словами вы бы объяснили ценность семьи, что бы сказали про роль отца?
— Боюсь, что я не знаю современных детей. Вот у нас рожают 20-летние, незнакомые люди совсем. Бывает, кожи нет, одни татуировки. У одной ребёнок помирал, надо было срочно оперировать. А она: «Не дам!» «Чего ты не дашь?» «Вы мне пантеру испортите!» У неё на этом месте пантера. «Будет всё хорошо, — говорю, — я её только лучше сделаю». Сделал из пантеры червячка с клыками, как раз ноги на разрез попали.
Не знаю, как с ними говорить. Мужское поведение в чём? Любить жену и детей, не переваливать на них то, что ты должен делать. Брать на себя ответственность, чтобы они не голодали, были одеты. Вот и работай.
Без любви ничего не будет. Иногда да, жену хочется убить. Детей нет, а жену да. Но это говорит только о том, что ты несовершенен. Кто тебе ещё покажет, кто ты есть на самом деле? Только жена. А это всегда обидно бывает. А куда деваться? Или убьёшь её, или через 5 минут простишь.
Семья — это школа любви и больше ничего. Остальное преходяще.
У моих детей есть одно преимущество, за которое мы всегда боролись. Они знают, где норма, а где патология. Что есть грех, мы все грешны, но это патология. Когда есть шкала какая-то, жить легче. Есть у меня сейчас один такой, который бунтует. И что? Надо терпеть, ждать и любить его. Вон мать его всё время целует на ночь и по головке гладит. А он бунтует. Любить надо его, а не бросать.
Начните рожать и верьте в себя
— Если Бог не даёт детей, на какой стадии обследования или лечения супруги должны остановиться?
— Я много на эту тему говорил, а сейчас жалею. Нет у меня этого права — ни судить, ни советовать. Проблема есть. Процентов 20−25 — это бесплодие неясного генеза. И сегодня везде слышу, что мы победили бесплодие, это не проблема, можно идти на ЭКО. Я с этим согласиться не могу, но и судить не буду.
Если есть возможность — надо лечиться и уповать на Бога. Если не помогает — я не могу перешагнуть через решение Церкви, которая ЭКО не благословляет по многим причинам. Бесплодие — это не приговор. Мой опыт говорит о чём? Если человеку не даются дети — может, это надо принять как данность.
— Какой самый страшный грех врача?
— Равнодушие. Надо сопереживать, а с опытом все придёт. Если не любишь своих пациентов, то это плохо. Я не говорю про другие профессии, а вот моя связана с мучением. Я вижу — человек мучается. Женщины выдерживают, они живучие, понятно. Я знаю, что будет ребёнок и она будет счастлива, но сейчас-то она мучается.
— Что-то вас удивляет до сих пор в беременности и родах?
— Всё!
Что такое беременность, никто не знает. Почему организм не убил чужеродные клетки, а стал расти ребёнок?
Вот я отец 10 детей, и все они разные. Вообще ничего похожего, будто и родители разные. И в этом слава Божия, разнообразие. Каждый для Него ценен. И мне бывает смешно: откуда ребёнок взялся такой умный или зануда, какое он вообще имеет ко мне отношение? Поэтому я ничего в этом не понимаю.
— Что вы считаете в своей профессии самым большим достижением?
— Нет у меня достижений. Я уж пенсионер. Таких, как я, врачей много. Достижение одно — семья. А в профессии — пусть другие оценивают, я абсолютно рядовой человек и ничего такого за мной нет. Если мы всё делаем по показаниям — это наша работа. А спасают только там, наверху, а не мы. Сделал всё вовремя, как учили — значит, просто сделал свою работу.
— Был случай, когда вы самообладание на родах потеряли?
— Иногда после экстремальной ситуации мне коллеги говорят, что я кричу. Я не слышу себя. Особенно операционные сестры: «Роман Николаевич, ну ты так кричал!» Как кричал, говорю? Я просто быстро вас построил и организовал. Почему это мужская профессия? Надо принимать решения и очень быстро их исполнять. Не бывает наполовину ничего. Главная ошибка молодых акушеров — начинают что-то делать, а потом сомневаются, бросают.
— А вы всегда доводите дело до конца.
— Да, и при этом всегда шучу. Когда оперирую, говорю женщине: «Я без анекдотов не работаю. Давай, рассказывай». Если она не может вспомнить — я расскажу. И она уже не считает себя умершей, начинает оживать.
А когда прихожу в послеродовую и вижу их согбенные фигуры, какие-то все покалеченные, ну это вообще клондайк, так издеваться начинаешь! На следующий день зайдёшь — они уже все накрашенные, весёлые. Вот теперь готовы к выписке, говорю. Если в нашей работе не шутить, можно очень быстро с ума сойти.
Один французский физиолог подсчитал, сколько женщина тратит калорий в родах. И это равнялось примерно потере при разгрузке вагона с картошкой. Приходит женщина до родов, а ты ей рассказываешь, что это огромный физический труд. Но мама и бабушка родили? Ну, и вы родите прекрасно. Просто надо поработать. Начните рожать и верьте в себя.
Подготовили Валерия Дикарёва и Сергей Петров
|
|
